Утро субботы
1
Арчи Липсиц был чудаковатым типом. Вудиалленовский персонаж, строгий и неумеренно серьезный интеллигентный невротик с тонкими еврейскими чертами лица и печатью вечной скорби, которую можно увидеть в любой роли Эдриана Броуди. Он жил один в небольшой богемно обставленной квартирке в Ист-Виллидж и пописывал колонки с мнениями по широкому кругу социальных вопросов в местные леволиберальные издания. В своих кругах он пользовался авторитетом, хотя и слыл одновременно заносчивым снобом и закомплексованным нелюдимом. Работал он исключительно из дома и редко посещал тусовки своих коллег и знакомых и, вообще, мало с кем общался. За исключением субботы.
А вот в субботу Арчи преображался. Словно надев маску, которую когда-то нашел герой Джима Кэрри, он элегантно одевался в casual, изучал программу светских мероприятий, дискотек и вечеринок и начиная с пяти вечера беспробудно тусил, пьянствовал, бросался остротами, расточал анекдоты и сплетни, отвешивал сомнительные комплименты жаждущим войти в богемные круги молодым стажеркам и с радостью продолжал общение в другой обстановке с теми девушками, которым такие комплимент нравились. Это был словно другой человек – непринужденный, уверенный в себе экстраверт, живущий на полную, словно давая выход чему-то, довольно редко просматривавшемуся в нем. Выходя по субботам, Арчи вел себя несколько нагловато, издевательски, но при этом странным образом обаятельно. При этом он мог не помнить практически ничего, что случилось за минувшую неделю, включая разговоры с коллегами, да и самих их зачастую словно не узнавал.
Арчи объяснял свое странное преображение тем, что держал шаббат от первой звезды в пятницу до первой в субботу, после чего его накопленная потенциальная энергия должна была найти выход в кинетическую. И она находила, да еще как.
Арчи считали чудаком, но мало ли сколько странных людей живет в городе. К тому же в работе он был безупречен. Каждый понедельник он выдавал стилистически и грамматически безупречную, отточенную колонку по волнующим местное общество темам: бедность, социальное расслоение, права меньшинств, общественный контроль за городским бюджетом. При этом искренняя обеспокоенность автора социальными вопросами парадоксальным образом сочеталась в его текстах с тонкой, но довольно злобной иронией в отношении объектов его колонок. Такая двойственность была легко узнаваемым фирменным стилем Арчи и приносила ему заслуженную известность в публицистических кругах Нью-Йорка. Его читали все, от прогрессистов до консерваторов. В разделенной стране он был интересен и тем и другим. При этом его колонки интерпретировали по-разному. Если левым импонировал фокус автора и поднятие проблем тех, кого они считали недостаточно защищенными, то правым нравились изящные издевки над ними и граничащие на грани политкорректности, но тонко останавливающиеся перед красной чертой обороты вроде “сирые да убогие”. Соответсвенно, с ним полемизировали и его обвиняли в совершенно противоположных вещах, от леваческого популизма и сочувствия бездельникам и паразитам до бесчеловечности и даже расизма (ну как же без этого). Арчи Липсиц был словно олицетворением глубокого раздела общества и парадоксального существования рядом разных миров.
15
В конфискованном телефоне Арчи Липсица самая интенсивная переписка была с несуществующим номером, на который не было доставлено ни одно сообщение. Все время с момента покупки телефона три года назад Арчи писал в пустоту диалоги, словно общаясь сам с собой или с выдуманным персонажем и сам себе оставляя напоминания. Из переписки казалось, что примерно раз в две недели Арчи страдал необъяснимой амнезией и совершенно не помнил событий предыдущего дня.
– Сто долларов в тумбочке под книгой. На звонки не отвечай. Шлюх, пожалуйста, не приводи. Желаю хорошо провести время.
– Дарова, чувак. С тобой лежит Клэр, 25 лет, ассистент аудитора из Бруклина, записана в телефоне, познакомились в Wendy´s за углом. Не сильно умная, но смешливая. Не благодари. Без меня было бы тухло, правда?
– Она была совсем тупая. Продолжать не захотелось. Выпроводил. Ты сколько косяков выкурил? Голова в воскресенье была просто чугунная. На этой неделе ничего существенного не произошло, разве что протесты с требованием моратрия на выселение потерявших работу съемщиков. Колонка для понедельника готова, посмотри последнюю версию, буду благодарен за правки.
– Чуваааак, без меня тебе и эта бы не светила. Кого ты заинтересуешь своей меланхоличной мордой? Колонка в целом пойдет, мои правки выделены. Ты че такой черьезный? Прямо на слезу пробивает, когда читаешь о бедах этих черных ребят. Давай, разбуди меня через неделю.
Последнее голосовое сообщение было самым коротким и загадочным:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
8
Келли проснулась в полтретьего ночи от храпа спящего с ней мужчины. Она обеспокоенно взглянула на его спящее лицо и тотчас же встала с постели, оделась и вышла из комнаты. Арчи не храпел никогда, а вот Уилл – практически всегда. Значит, и проснуться должен был именно Уилл. Келли было достаточно удобно по храпу определять, кто сейчас с ней, и вести себя соответственно.
Келли заварила кофе на кухне и в ночной сорочке уселась там с ноутбуком поработать. Времени было достаточно, впереди полночи и целая среда.
Скотина, – подумалось ей. Субботы этому животному уже мало. Уилл все чаще стал появляться вне очереди, что все более ее напрягало. Если на субботу она могла уехать к родителям, то в другие дни, когда Уилл появлялся непредсказуемо, ей приходилось проводить время в его не самой приятной компании. Хорошо, что обычно он просыпался ночью, потом опять засыпал и исчезал. Ее бесило все в Уилле – самодовольная ухмылка, развязные манеры, а особенно – привычка не таясь чесать яйца. Келли приняла раздвоение Арчи, но о непредсказуемых внеочередных появлениях его альтер-эго они не договаривались. И одновременно, как это часто бывает, наблюдение за периодическим превращением ее меланхоличного и интеллигентного Арчи в умное, но довольно циничное, безнравственное и даже нигилистическое существо вызывало в ней постыдный интерес.
В полчетверного утра, зевая и почесывая свое хозяйство, на кухню зашел проснувшийся Уилл.
– Что не спишь? – насмешливо бросил он Келли.
– А я не с тобой спала, – холодно оборонила она, встав из-за кухонного стола и одернув сорочку. – Ты чего появился? Сегодня среда.
– Ну вот так, иногда без приглашения. Извиняться не стану, ответил Уилл, налил себе стакан воды и немедленно выпил. – Классная задница, кстати! – и отвесил Келли легкий шлепок по, действительно, классной заднице Келли.
– Скотина! – отпрянула она, – а если я Арчи расскажу?
– Ну и что он сделает? – расплылось в саркастической улыбке лицо Уилла. – Сам себе морду набьет? Ну перед зеркалом может встать и пальчиком себе погрозить ))) Ладно, я обратно спать. Если хочешь, приходи в спальню, тебе понравится.
– Спасибо, я подожду утра и Арчи. Надеюсь, утром тебя не будет.
2
Уилл появился, когда Арчи было семнадцать. Арчи придумал его и культивировал в самостоятельную личность, чтобы компенсировать свою застенчивость и некую мизантропию. Начав с воображаемого друга, Уилл трансформировался в альтернативную личность. При этом Арчи совершенно не считал себя больным человеком, страдающим раздвоением личности. Наоборот, они с Уиллом образовали очень хорошо работающий симбиоз, прекрасно дополняя друг друга. Арчи был мямлей и рохлей, робким в общении и довольно нелюдимым, но при этом до маниакальности трудоспособным, вдумчивым и глубоким. Он был из тех, которых девушки в двацать не воспринимают всерьез, а в тридцать вспоминают с досадой, как вариант, который они пропустили. Уилл же, наоборот, был уверен в себе, развязно щеголеват и легок в общении. Сильно облегчало им жизнь то, что общие знания, которыми обладал Арчи, откладывались и у Уилла. Единственное, чего они не видели и не помнили совершенно, были дни, прожитые и действия, совершенные друг другом.
Так они и существовали. Арчи напряженно учился и работал. Уилл же появлялся тогда, когда надо было уверенно выступить с докладом или сходить на вечеринку и подцепить девушку. Это получалось достаточно непроизвольно. Арчи умел “вызывать” Уилла, засыпая. Тот просыпался утром и проводил весь день, пока сам не засыпал, а следующим утром Арчи снова был у себя “дома”.
Уилл даже работал вместе с Арчи. Колонки последнего, при всей их правильности, структурированности и глубоком взгляде, были до невозможности тяжеловесными, словно из научной статьи. Для удобства чтения им недоставало легкости и некоторой иронии. Как раз их добавлял Уилл своими правками. Так и появился фирменный стиль Арчи, за который его так ценили издатели. Этот стиль и получился благодаря двум разным талантливым личностям с почти противоположными взглядами. Либерал, почти прогрессист, любимец New York Times, верящий в справедливость и достижимость равенства, Арчи отдавал свои тексты на растерзание Уиллу, который сам по себе сошел бы за праковонсервативного ведущего Fox News, прямолинейно, нагловато и едко издеваясь над своими оппонентами в духе Такера Карлсона. Чтобы не потерять цельность статей, каждый делал свою часть. Арчи создавал структуру и наполнял ее фактами и выводами, а Уилл раскрашивал текст эмоциями. При всем очевидном несогласии друг с другом, они бережно относились к работе. Уилл не менял доводы и выводы Арчи, а Арчи оставлял нетронутыми эпитеты Уилла. Это прекрасно работало.
Они договорились, что Уилл будет просыпаться на сутки каждую субботу. Общались они, оставляя друг другу сообщения на одном и том же телефоне и иногда на почтовом ящике. В субботу в семь утра Уилл просыпался, читал записи Арчи, где тот вкратце рассказывал ему, что произошло за неделю, а также свои соображения по подготовленной им колонке для понедельника. Далее Уилл читал прессу и пару часов проводил за редактированием колонки. Около полудня он занимался в спортзале (ну и что что шаббат), а ближе к полвторого шел есть его любимые дели сэндвичи с ростбифом и хреном, с пастрами и сыром проволоне. Побездельничав до вечера, Уилл шел на одну из богемных вечеринок, которых в Сохо было по субботам в избытке, развлекался там по-полной с алкоголем, травой, коксом и всем, что могла предложить ему жизнь. Иногда вечер продолжался в баре или клубе, а иногда прямо с вечеринки какая-нибудь молоденькая стажерка соглашалась составить ему компанию до утра. Уилл предупреждал ее, что утром он проснется совсем разбитый, немного в депрессии и может что-то не помнить, так как все силы он оставляет суббоним вечером. Своему же другу и основной личности Уилл оставлял небольшой комментарий о девушке, а иногда – видео прошедщего вечера или даже ночи, после чего с осознанием завершенного дела засыпал.
Утром в воскресенье просыпался Арчи, наслаждался сонной женщиной, оставленной для него Уиллом, после чего смотрел финальный вариант статьи с правками Уилла и отправлял его редактору. Женщины, как правило, не могли долго вынести унылого вида и бурчания Арчи и довольно скоро уходили ко всеобщему удовольствию.
Несмотря на очевидное раздвоение, об этом никто не знал. Близко Арчи ни с кем не общался, к психологу не обращался. Даже родителей он не навещал. Поэтому обратить внимание было просто некому. Да и кому какое дело в большом городе.
Арчи и Уилл прекрасно жили и были вполне довольны друг другом до появления Келли.
3
Келли была первой женщиной, которую заинтересовал сам Арчи, а не его субботняя выставочная личность. Она работала на фрилансе редактором в тех же изданиях, где Арчи публиковался, всегда с интересом читала его тексты, шедшие ей на проверку, и с чувством досады, как учительница, которая хочет придраться, но не к чему, почти никогда не находила в них фактических ошибок или стилистических недочетов. И чем больше ей приходило таких раздрадающе безупречных колонок, тем больше рос в ней азарт, чтобы найти хоть что-то и как-то уколоть этого сноба-автора. К тому же Келли совершенно не разделяла его “прогрессивные”, то есть достаточно левые, взгляды и считала героев его колонок – постояно жалующихся представителей расовых и сексуальных меньшинств, обитателей дна, малолетних правонарушителей, безработных арендаторов жилья – виноватыми в своем положении. Однако деньги нужны всем, а в Нью-Йорке преобладают либеральные взгляды, поэтому, несколько задвинув в сторону свои собственные предпочтения, Келли работала над финальной вычиткой статей авторов с несимпатичными ей взглядами.
Однажды ей повезло. Будучи сильно разбитым после субботнего загула Уилла, Арчи начал работать над новой статьей о находящейся в отчаянии матери-одиночке, которой сложившаяся система не позволяет ни достойно жить, ни дать ребенку адекватное воспитание и образование. С бодуна он перепутал все что можно – имя, район и множество деталей жизненной ситуации несчастной мамаши, отца ребенка которой жестокая система посадила на 10 лет за вооруженное ограбление. Келли сразу же сделала разгромный фактчек, но вместо отправки в редакцию, послала ошибки самому Арчи, предложив подправить самому.
Арчи довольно болезненно воспринял эту историю, но поблагодарил Келли за то, что она не стала выносить на всеобщее обозрение его ляп. И когда он смущенно спросил у Келли, как он может ее отблагодарить, в ответ услышал:
– Ну пригласи меня на чашечку кофе.
Чашечка кофе превратилась в пять чашек и три часа захватывающей полемики о социальных вопросах. Келли по долгу службы читала все его статьи и долго накапливала в себе контраргументы, чтобы полемизировать с автором с точки зрения либертарианца. Найдя такого подготовленного оппонента, пришедший в строгом костюме и изначально очень сдержанный Арчи раскрылся, воодушевился и сам не заметил, как прошло время. Они договорились встретиться и посидеть еще раз, после чего он проводил ее до дома.
– Поднимешься? – с многозначной улыбкой предложила Келли.
– Я бы очень и очень хотел, – смутился Арчи. – Но шаббат.
Он бы и в самом деле очень хотел, но завтра была суббота, и меньше всего Арчи желал утром показать Келли своего мистера Хайда. Вряд ли она будет готова к такому. Вряд ли он сможет объяснить. И вряд ли она сможет принять это. Поэтому Арчи предпочел грустно пожелать добной ночи и развернуться. Келли задумчиво смотрела ему вслед. Ее поражало то, что при близком знакомстве Арчи не показывал и тени того цинизма и иронии, которыми были пронизаны его колонки.
Вернувшись домой, Арчи ничего не стал писать о ней Уиллу. Но Уилл с ней все же познакомился, и очень скоро.
4
Следующим вечером, в субботу, Келли встретила Уилла на приеме в Daily News. Колумнисты, репортеры, фотографы, динозавры-папарацци, еще не до конца убитые инстаграммом, пришли, чтобы вкусно покушать и выпить, послушать, что нового в тусовке, потрещать, повеселиться или даже подснять кого-то. Келли пришла просто так, без каких-либо намерений. Иногда можно просто поплыть по течению и посмотреть, как пойдет. При этом, странное поведение Арчи прошлым вечером необъяснимо ее занимало, словно логическая задачка, решение которой может быть где-то очень близко.
Она задумчиво стояла в черном платье с бокалом вермута, когда внезапно увидела метрах в десяти от себя Арчи. В гавайской рубашке, с расслабленной и чуть блаженной расфокусированной улыбкой, словно (да не словно, а точно) на веществах, он был полной противоположностью себе вчерашнему.
– Шаббат, говоришь? – ехидно спросила она Арчи, подойдя к нему.
Уилл сориентировался довольно быстро. Симпатичная брюнетка, которая, наверное, от кого-то услышала о странной разнице в его поведении и хотела бы посмотреть поближе. Ну пусть посмотрит, может быть, и сама что-то покажет.
– После первой звезды можно, – смеясь, ответил он. – А зажглось их здесь уже немало. Принести тебе еще выпить? Кто ты и откуда?
То, что он изображал, что не знает ее, выглядело глупо и граничило с откровенным хамством. Ничего не сказав, Келли отошла от Уилла, который напоследок окинул взглядом ее отдаляющуюся фигуру, отметив классную задницу, после чего счастливо продолжил свой круиз по вечеринке.
5
В понедельник Арчи послал Келли сообщение.
– Может быть, еще по кофе?
– Не уверена, – ответила она. – Твой шаббат, видимо, вызывает амнезию. В субботу не узнаешь меня, а в понедельник вспоминаешь.
– Именно так, – искренне ответил Арчи. – И, что удивительно, мне даже хочется тебе объяснить почему. – Впервые за долгое время он почувствовал желание открыться. – Если твое предложение подняться к тебе все еще в силе, я буду у тебя сегодня в девять вечера.
За бокалом мальбека Арчи ей открылся. Чтобы сразу заставить Келли поверить себе, он предложил навести справки о своем необычном поведении по субботам. Фактчекинг был ее профессией, и после пары звонков общим знакомым у нее быстро сложилась непротиворечивая картинка.
– И тебя это настолько устраивает, что ты никогда не пытался вылечиться? – задумчиво бросила она.
– Вполне, – пока еще уверенно ответил Арчи. – Мы всего достигли вместе. Один я бы так и остался нелюдимым затворником, да и статьи мои без правок Уилла никому читать не вкусно.
– Но видишь, сейчас ты сам вышел из своей конуры. – И на это Арчи не знал что ответить и просто остался у нее на ночь.
6
Они стали встречаться, иногда оставаясь у нее, иногда у него, сидя за кофе, гуляя по Пятой и с наслаждением оппонируя друг другу на темы будущих публикаций, обсуждая джаз, евреев, пончики за углом, тарифы Убера, – все, что их окружало. С пятницы по воскресенье, однако, они не виделись. Знакомить ее с Уиллом Арчи не хотел, да она и сама Уилла мельком уже видела и пока что не готова была с ним встречаться, хоть и понимала, что однажды это будет неизбежно. Поэтому в субботу Уилл просыпался и как ни в чем не бывало редактировал колонку и отправлялся прожигать жизнь. Немногим общим знакомым Арчи и Келли объясняли это свободными отношениями.
Уиллу о своей девушке Арчи не рассказал. Но тот заметил. Арчи начал тщательнее бриться и поменял одеколон. В квартире стало уютнее, упорядоченнее, появились скатерти, напольные коврики, подставка для зубной щетки, статуэтки и все те безделушки, которыми женщина неосознанно метит холостяцкое жилье. Разумеется, однажды там оказались и забытые колготки и прокладки в мусорном ведре.
– Ну что стесняешься, что женщину завел, – оставил Уилл сообщение субботней ночью. – Познакомь меня с ней. Нам как-то надо обсудить, как мы теперь втроем будем жить. Ты не забывай только, что я тебе нужен не меньше, чем ты мне. Поэтому, думаю, договориться сможем.
В следующую пятницу Келли осталась у Арчи, но спать легла на диване. Они заранее обговорили с Арчи, что не будут препятствовать появлениям Уилла по субботам и Келли будет относиться к нему как к другому человеку, коим, собственно, тот и был.
В семь утра Келли, свернувшаяся на диване, проснулась от смачного шлепка по заду и, вскрикнув, вскочила.
– Ну привет, та самая классная задница, – ухмыляясь, произнес Уилл. – Я тебя по ней и запомнил. Вот прямо очень забавно, как вы с Арчи сошлись. Наверное, статей его начиталась. Он тебе рассказал, что это я делаю их особенными?
– Ты всегда такой хам или пока по голове не получишь? – вызывающе встала Келли. – Я думала, мы сможем ужиться. Но видно, ты не собираешься даже притворяться воспитанным человеком.
– А с чего мне притворяться, когда я у себя дома? – вполне справедливо, почесывая яйца, возразил Уилл. – Это ты сюда приперлась, я тебе напомню. Ну как жить будем? Зачем закрываешься, ты же со мной уже спала много раз. Как я тебе? Вкусно?
– Спала не с тобой, я считаю. С тобой и не собираюсь. А жить будем так. По субботам делай свои дела свободно, ходи куда хочешь, цепляй кого хочешь, только, пожалуйста, приводи куда-нибудь в другое место, и не вреди здоровью Арчи слишком сильным потреблением кокаина. Мне до тебя дела нет, но я понимаю, что с Арчи вы сосуществуете так не первый год, и не собираюсь пытаться это менять. Будешь, значит, “соседом по комнате”.
– Нагловато для женщины, которой тут еще недавно не было. Но если подумать, пожалуй, пойдет. Хотя я бы иногда и здесь проводил вечер с тобой, как тебе такое? Это же технически даже не измена.
Келли промолчала, она не готова была определить, измена это или нет. – Подумаю об этом завтра, – решила она.
– Ну свари хотя бы кофе, раз уж ты здесь, -зевнул Уилл. – Кстати, прибралась ты в берлоге неплохо. И задница у тебя классная.
7
Келли окончательно переселилась к Арчи. Дни и ночи протекали гармонично. Это была почти идеальная пара интелигентов, слегка разбавленная не то чтобы непрошенным, но и не совсем желанным субботним гостем, который теперь, после просьбы Келли никого не приводить домой, стал вносить и существенный элемент рандома. Уилл проводил субботнее утро и день в квартире, вечером исчезал, а утром воскресенья Арчи мог проснуться где попало – в “Хилтоне”, в дешевом мотеле в Ньюарке, или, вообще, на газоне в парке. И само собой, просыпался он не только где попало, но и с кем попало.
Через пару месяцев такое положение совершенно перестало устраивать Арчи и Келли, поэтому Уиллу позволили проводить ночь субботы дома, а Келли просто уходила до воскресенья, как раз появился повод раз в неделю, в субботу, поехать к родителям. Со своим бойфрендом по понятной субботней причине она родителей не знакомила. Если же Уилл кого-то приводил, Арчи старался избавиться от гостьи с утра как можно скорее. Однако такая чехарда начала становиться довольно гнетущей. Келли поднадоело уходить в субботу, а воскресенье возвращаться в бардак, устроенный минувшей гулянкой, с разбросанными по квартире чужими вещами. Одна дама через пару дней вернулась за забытой сумочкой и была сильно изумлена, обнаружив в квартире Келли, которая, не задавая вопросов и не выговаривая, отдала ей оставленную вещь.
Еще сложнее стало дело, когда Уилл стал неожиданно появляться вне субботы, причем только ночью. Келли ощущала это по храпу и старалась, на всякий случай, уйти из спальни и поработать за ноутом в кухне-гостиной. Иногда Уилл просыпался, вставал и дразнил Келли. То мог шлепнуть по заднице, то громко пустить газ. Иногда, впрочем, он интересовался ее работой редактора и факт-чекера и с любопытством самодовольного ученика, чья работа пошла на проверку, заглядывал в редактуру их с Арчи статей. Он был неглуп, умел хлестко выражаться, его фразы из колонок часто расходились чуть ли не мемами. И вполне в духе раздвоенно-парадоксальных отношений, насколько манеры Уилла были Келли неприятны, настолько ее привлекал его циничный взгляд.
9
Однажды Келли с Арчи поссорились из-за какой-то мелочи. Не любивший конфликты Арчи был одновременно крайне неуступчив, когда дело касалось примирения. Насупившись, он не разговаривал с Келли несколько дней. Та, не считая себя виноватой, тоже навстречу не шла и погрузилась в работу, проверяя как раз колонку Арчи. В пятницу она не стала уезжать к родителям, подустав от такого распорядка.
В три ночи, проснувшись от храпа Уилла, она, будучи слишком раздраженной, не ушла на кухню работать, а осталась в кровати. Уилл открыл глаза, увидел рядом с собой Келли и решительно овладел ей. Та не особо активно сопротивлялась. Сделав дело, Уилл довольно откинулся.
– O, теперь познакомились как надо!
Келли, пристыдившись за совершенное, засобиралась уходить. Однако Уилл потянул ее за руку.
– Ладно тебе, хорошо же было. Оставайся сегодня лучше здесь. И кофе завари.
И Келли со вздохом осталась до воксресенья, настоятельно попросив Уилла не говорить ничего Арчи. Тот не поймет.
10
Арчи понял. Когда все чаще, проснувшись в воскресенье, он обнаруживал Келли спящей на диване, а себя в смятой кровати, догадаться было нетрудно.
– Ты и с ним стала оставаться? – в лоб спросил он.
– Ну технически это не измена, – не сильно сама веря в это, оправдалась Келли. – Да и как ты это представляешь, не могу я каждую субботу уезжать просто потому, что ты, видишь ли, бываешь таким разным.
– Не я. Уилл – это не я. Ты с ним достаточно хорошо знакома, чтобы понимать, что его личность совершенно отдельна от моей.
– Я его считаю просто еще одним воплощением тебя. Он просто дополняет тебя во всем. И в общении, и в быту…
– И в постели? – хмуро закончил он за нее.
– И там тоже, – с вызовом ответила она. С тобой уютно, ты уважителен и обходителен, но иногда хочется и пожеще, и меня полностью устраивает это разнообразие, которое я имею с одним и тем же человеком.
Арчи не мог этого принять и замкнулся в себе. Уилл смотрел на вещи проще, говоря ему в сообщениях: чувак, да нам втроем просто отлично. Немного жаль, что мы с тобой в одном теле. Такое бы вместе ей устроили… Ну и в целом она ничего. Даже тебе тупой не кажется.
И Арчи совершенно не знал, что с этим делать. Он часами гулял в Центральном парке, отстранился от Келли, обмениваясь с ней дежурными фразами, и ел себя изнутри. В этом нетипичном плоском треугольнике кто-то один был лишним.
11
Депрессия Арчи имела довольно неожиданное, но далеко идущее последствие. Уилл стал гораздо чаще просыпаться не только по субботам, но и в любой другой день недели, словно сознание Арчи сильно ослабело. Со временем Уилл занимал тело не менее трех дней в неделю. Келли в целом не была против, воспринимая их как две грани одной личности. Просто три дня в неделю эта личность была веселой и жизнерадостной, а остальное время – замкнутой и угрюмой.
Сам Уилл тоже несколько успокоился, словно запоздало повзрослел. Его вечеринки стали более редкими, ему неплохо было и дома. Он не намеревался полностью вытеснять Арчи, считая его своим другом, Да и для работы одного стиля и насмешек недостаточно, глубокий анализ Арчи был необходим. Сам Уилл с нуля мог писать разве что язвительные посты на фейсбуке.
Арчи же вел себя все более отчужденно и менее адекватно. Он словно все меньше хотел приходить в свое же сознание, чувствуя себя отвергнутым. Когда же он был “в себе”, то начинал скандалить и придираться к Келли по каким-то мелочам. У них все реже был интим (которого, впрочем, Келли вдоволь хватало с Уиллом). Он все так же занимался работой, но не мог найти покоя, ревнуя Келли к самому себе. От этой ревности однажды он даже побил Келли, увидев ее утром довольной и цветущей.
На следующий день за завтраком Келли пробросила Уиллу идею:
– Знаешь, меня стало очень гнести поведение Арчи. Я с ним напряжена. Если тебе неплохо, то он просто не может принять нас. Может, раз ты теперь появляешься когда хочешь, ты просто будешь пореже его пускать?
В другом случае Уиллу было бы совестно так поступать, но раз Келли об этом просила сама…
– Если хочешь, я могу его практически полностью закрыть. Если мы ему в тягость, зачем навязываться.
С этого дня Арчи не появлялся.
12
Прошло полгода. Уилл не был идеальным, однако, став чуть серьезнее, он не утратил своего обаяния и легкого отношения к жизни. Работать на издания он больше не мог, не обладая базой и логикой Арчи. Поэтому он сменил деятельность, став барменом. Келли продолжала работать редактором, и когда коллеги, знавшие, с кем она живет, справлялись о том, что произошло с одним из самых выдающихся колумнистов города, она отшучивалась: поймал нирвану. Денег стало чуть меньше, но в целом им хватало.
Уилл не полностью забросил свои похождения, но легкую степень свободы Келли ему позволяла, да иногда и сама была не против поэкспериментровать с веществами и ощущениями в компаниях, куда ее брал Уилл. Иногда они устраивали вечеринки прямо дома. Иногда интеллигентно-пристойные, а иногда и настолько отвязные, что то, что происходило в квартире, там же и оставалось. Так, вполне устраивая друга, они жили легкой жизнью, застряв где-то между молодостью и средним возрастом.
Как раньше Уилл дополнял Арчи, так он стал дополнять и Келли, бывшую иногда слишком серьезной. Когда она начинала занудствовать, Уилл расплывался в улыбке и голосом Джокера отвечал: Why so serious? А еще Келли полностью привыкла к храпу Уилла, который даже помогал ей засыпать, убаюкивая, сновно жужжащий вентилятор. Это было гармоничное существование, где техническая замена расставила все по своим местам, а фантомный треугольник превратился в четкую прямую линию, соединяющую две точки.
По Арчи Келли не то чтобы скучала, но иногда ей не хватало его меланхоличной вдумчивости и занудства. А сильнее всего ее грызло осознание того, как она и Уилл поступили с ним, вытеснив его из жизни. Существует ли он, вообще? Где-то глубоко спит или полностью растворился и исчез? Впрочем, долго размышлять на эту тему Келли не хотелось. Что случилось – то случилось. Арчи Липсиц все еще жил в документах и счетах за интернет, но в этом мире его уже, наверное, не было. Печально, но что сделано, то сделано.
Уилл же просто не заморачивался. Он не хотел полностью занимать место Арчи, но само развитие событий к этому привело. Скорее всего, Арчи сам бы постарался удалить Уилла, чтобы не мучаться такими тройственными отношениями, и здесь Уиллу просто повезло, что Арчи ушел в депрессию и практически растворился сам, с легкой помощью друга. Ну для этого друзья и нужны. Всегда пожалуйста, чувак. Всем стало только лучше.
14
Одним промозглым ноябрьским субботним утром Уилл проснулся, потянулся и, не открывая глаз, потянулся пощупать лежащую рядом задницу Келли, словно проводя инвентаризацию активов, чтобы убедиться, что ничего не пропало. Однако пропало. Задницу рука не могла нащупать. Видимо, хозяйка пошла приводить ее в форму утренней пробежкой.
Ништячок, – довольно подумал Уилл в полудреме. – Решила таки заняться собой. А то в последнее время она несколько набрала вес.
Подремав еще полчаса, Уилл решил проснуться окончательно. Келли с пробежки еще не вернулась. Ну да, ну да, первый раз пробежит на энтузиазме километров десять, но уже через пару дней потухнет. И ноги заболят, и холодно на улице, так все и бросит, толком не начав. Ей надо начинать с малого.
Уилл посмотрел на телефон. Восемь утра. Одно голосовое сообщение c его же номера:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
13
Еще затемно Келли внезапно проснулась от какого-то внутреннего напряжения. Открыв глаза, она некоторое время не могла понять, что не так и почему она не может снова заснуть, но что-то было не так. Келли хотела было снова закрыть глаза – мало ли что почудится – и тут до нее дошло. В комнате царила полная, нетипичная, казавшейся натянутой, тишина. Келли повернулась к Уиллу. Тот спал и не храпел.
Келли побледнела и обеспокоенно, стараясь не разбудить Уилла (или вдруг не Уилла), встала с кровати, оделась, накинула на плечи куртку и крадучись стала выходить из спальни.
У двери она, вздрогнув, застыла от включившегося света и глухого, словно доносившегося из-под земли, окрика проснувшегося Арчи:
– Ты куда?
Арчи привстал и неуверенно, словно в тяжелейшем похмелье, включил свет и подошел к ней. Его глаза, одновременно расширенные и запавшие, щурились от света лампы, а голос звучал глухо, словно он заново привыкал к своим же голосовым связкам.
– Я прогуляться, – лихорадочно ответила Келли. – Сегодня суббота, должен был проснуться Уилл, я не хотела с ним просыпаться.
– С каких это пор ты с ним просыпаться не хочешь? – склонил голову набок Арчи, а после окинул ее задумчивым взглядом.
– Ты поправилась килограммов на пять. Как это ты успела? – подозрительно произнес он, и в этот момент на него обрушилась догадка. Арчи ринулся к лежащему на тумбочке телефону. Увидев, что Арчи сейчас окончательно все поймет, Келли бросилась к выходу из квартиры, но Арчи, прыгнув, схватил ее за руку и повалил на пол. Не выпуская ее руки, он взял телефон.
– Шестнадцатое ноября. Меня не было уже полгода. Значит, вы таким образом решили проблему.
– Так было лучше для всех, – обреченно ответила Келли, зная, что не убедит этим Арчи. – Втроем мы бы все равно быть не смогли.
– Ну да, кто-то был лишним. Решили вычеркнуть меня как самого скучного и занудного.
– Мне трудно оправдаться, но я попробую, – решила ухватиться за шанс Келли. – Пойдем на кухню, я заварю тебе кофе, сядем и поговорим.
Она вышла из спальни. Арчи молча последовал за ней, но когда на кухне Келли взяла кофе-машину, он резко развернул ее к себе и процедил:
– А о чем тут говорить?
После чего схватил Келли за шею и со всего размаха ударил о дверной косяк. А потом еще, и еще, и еще, бил ее, пока лицо Келли не превратилось в бесформенную кровавую массу. После, проверив пульс и убедившись, что Келли мертва, Арчи вернулся в спальню, взял телефон и оставил аудиосообщение:
– Доброе субботнее утро, Уилл. Я проснулся на полчаса, но мне этого хватило, чтобы все понять и все сделать. Ты хотел от меня избавиться – у тебя получилось. Меня больше не будет. Останешься только ты. На кухне я оставил тебе подарок, который на ближайшие тридцать лет обеспечит тебе бесплатное проживание и питание. Не благодари.
Закончив, Арчи подумал и удалил аудиосообщение. Зачем оставлять зацепку для пусть и иллюзорного, но шанса на признание Уилла невиновным. Вместо этого, он записал другое, более короткое:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
С меланхоличной улыбкой Арчи окинул прощальным взглядом ухоженную квартиру, аккуратно убранное рабочее место, которым уже несколько месяцев никто не пользовался, свою кровать, которой активно пользовались без него, и неподвижное тело Келли, после чего лег на кровать, заснул и больше никогда не просыпался.
Вскоре захрапел Уилл.
Утро субботы
1
Арчи Липсиц был чудаковатым типом. Вудиалленовский персонаж, строгий и неумеренно серьезный интеллигентный невротик с тонкими еврейскими чертами лица и печатью вечной скорби, которую можно увидеть в любой роли Эдриана Броуди. Он жил один в небольшой богемно обставленной квартирке в Ист-Виллидж и пописывал колонки с мнениями по широкому кругу социальных вопросов в местные леволиберальные издания. В своих кругах он пользовался авторитетом, хотя и слыл одновременно заносчивым снобом и закомплексованным нелюдимом. Работал он исключительно из дома и редко посещал тусовки своих коллег и знакомых и, вообще, мало с кем общался. За исключением субботы.
А вот в субботу Арчи преображался. Словно надев маску, которую когда-то нашел герой Джима Кэрри, он элегантно одевался в casual, изучал программу светских мероприятий, дискотек и вечеринок и начиная с пяти вечера беспробудно тусил, пьянствовал, бросался остротами, расточал анекдоты и сплетни, отвешивал сомнительные комплименты жаждущим войти в богемные круги молодым стажеркам и с радостью продолжал общение в другой обстановке с теми девушками, которым такие комплимент нравились. Это был словно другой человек – непринужденный, уверенный в себе экстраверт, живущий на полную, словно давая выход чему-то, довольно редко просматривавшемуся в нем. Выходя по субботам, Арчи вел себя несколько нагловато, издевательски, но при этом странным образом обаятельно. При этом он мог не помнить практически ничего, что случилось за минувшую неделю, включая разговоры с коллегами, да и самих их зачастую словно не узнавал.
Арчи объяснял свое странное преображение тем, что держал шаббат от первой звезды в пятницу до первой в субботу, после чего его накопленная потенциальная энергия должна была найти выход в кинетическую. И она находила, да еще как.
Арчи считали чудаком, но мало ли сколько странных людей живет в городе. К тому же в работе он был безупречен. Каждый понедельник он выдавал стилистически и грамматически безупречную, отточенную колонку по волнующим местное общество темам: бедность, социальное расслоение, права меньшинств, общественный контроль за городским бюджетом. При этом искренняя обеспокоенность автора социальными вопросами парадоксальным образом сочеталась в его текстах с тонкой, но довольно злобной иронией в отношении объектов его колонок. Такая двойственность была легко узнаваемым фирменным стилем Арчи и приносила ему заслуженную известность в публицистических кругах Нью-Йорка. Его читали все, от прогрессистов до консерваторов. В разделенной стране он был интересен и тем и другим. При этом его колонки интерпретировали по-разному. Если левым импонировал фокус автора и поднятие проблем тех, кого они считали недостаточно защищенными, то правым нравились изящные издевки над ними и граничащие на грани политкорректности, но тонко останавливающиеся перед красной чертой обороты вроде “сирые да убогие”. Соответсвенно, с ним полемизировали и его обвиняли в совершенно противоположных вещах, от леваческого популизма и сочувствия бездельникам и паразитам до бесчеловечности и даже расизма (ну как же без этого). Арчи Липсиц был словно олицетворением глубокого раздела общества и парадоксального существования рядом разных миров.
15
В конфискованном телефоне Арчи Липсица самая интенсивная переписка была с несуществующим номером, на который не было доставлено ни одно сообщение. Все время с момента покупки телефона три года назад Арчи писал в пустоту диалоги, словно общаясь сам с собой или с выдуманным персонажем и сам себе оставляя напоминания. Из переписки казалось, что примерно раз в две недели Арчи страдал необъяснимой амнезией и совершенно не помнил событий предыдущего дня.
– Сто долларов в тумбочке под книгой. На звонки не отвечай. Шлюх, пожалуйста, не приводи. Желаю хорошо провести время.
– Дарова, чувак. С тобой лежит Клэр, 25 лет, ассистент аудитора из Бруклина, записана в телефоне, познакомились в Wendy´s за углом. Не сильно умная, но смешливая. Не благодари. Без меня было бы тухло, правда?
– Она была совсем тупая. Продолжать не захотелось. Выпроводил. Ты сколько косяков выкурил? Голова в воскресенье была просто чугунная. На этой неделе ничего существенного не произошло, разве что протесты с требованием моратрия на выселение потерявших работу съемщиков. Колонка для понедельника готова, посмотри последнюю версию, буду благодарен за правки.
– Чуваааак, без меня тебе и эта бы не светила. Кого ты заинтересуешь своей меланхоличной мордой? Колонка в целом пойдет, мои правки выделены. Ты че такой черьезный? Прямо на слезу пробивает, когда читаешь о бедах этих черных ребят. Давай, разбуди меня через неделю.
Последнее голосовое сообщение было самым коротким и загадочным:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
8
Келли проснулась в полтретьего ночи от храпа спящего с ней мужчины. Она обеспокоенно взглянула на его спящее лицо и тотчас же встала с постели, оделась и вышла из комнаты. Арчи не храпел никогда, а вот Уилл – практически всегда. Значит, и проснуться должен был именно Уилл. Келли было достаточно удобно по храпу определять, кто сейчас с ней, и вести себя соответственно.
Келли заварила кофе на кухне и в ночной сорочке уселась там с ноутбуком поработать. Времени было достаточно, впереди полночи и целая среда.
Скотина, – подумалось ей. Субботы этому животному уже мало. Уилл все чаще стал появляться вне очереди, что все более ее напрягало. Если на субботу она могла уехать к родителям, то в другие дни, когда Уилл появлялся непредсказуемо, ей приходилось проводить время в его не самой приятной компании. Хорошо, что обычно он просыпался ночью, потом опять засыпал и исчезал. Ее бесило все в Уилле – самодовольная ухмылка, развязные манеры, а особенно – привычка не таясь чесать яйца. Келли приняла раздвоение Арчи, но о непредсказуемых внеочередных появлениях его альтер-эго они не договаривались. И одновременно, как это часто бывает, наблюдение за периодическим превращением ее меланхоличного и интеллигентного Арчи в умное, но довольно циничное, безнравственное и даже нигилистическое существо вызывало в ней постыдный интерес.
В полчетверного утра, зевая и почесывая свое хозяйство, на кухню зашел проснувшийся Уилл.
– Что не спишь? – насмешливо бросил он Келли.
– А я не с тобой спала, – холодно оборонила она, встав из-за кухонного стола и одернув сорочку. – Ты чего появился? Сегодня среда.
– Ну вот так, иногда без приглашения. Извиняться не стану, ответил Уилл, налил себе стакан воды и немедленно выпил. – Классная задница, кстати! – и отвесил Келли легкий шлепок по, действительно, классной заднице Келли.
– Скотина! – отпрянула она, – а если я Арчи расскажу?
– Ну и что он сделает? – расплылось в саркастической улыбке лицо Уилла. – Сам себе морду набьет? Ну перед зеркалом может встать и пальчиком себе погрозить ))) Ладно, я обратно спать. Если хочешь, приходи в спальню, тебе понравится.
– Спасибо, я подожду утра и Арчи. Надеюсь, утром тебя не будет.
2
Уилл появился, когда Арчи было семнадцать. Арчи придумал его и культивировал в самостоятельную личность, чтобы компенсировать свою застенчивость и некую мизантропию. Начав с воображаемого друга, Уилл трансформировался в альтернативную личность. При этом Арчи совершенно не считал себя больным человеком, страдающим раздвоением личности. Наоборот, они с Уиллом образовали очень хорошо работающий симбиоз, прекрасно дополняя друг друга. Арчи был мямлей и рохлей, робким в общении и довольно нелюдимым, но при этом до маниакальности трудоспособным, вдумчивым и глубоким. Он был из тех, которых девушки в двацать не воспринимают всерьез, а в тридцать вспоминают с досадой, как вариант, который они пропустили. Уилл же, наоборот, был уверен в себе, развязно щеголеват и легок в общении. Сильно облегчало им жизнь то, что общие знания, которыми обладал Арчи, откладывались и у Уилла. Единственное, чего они не видели и не помнили совершенно, были дни, прожитые и действия, совершенные друг другом.
Так они и существовали. Арчи напряженно учился и работал. Уилл же появлялся тогда, когда надо было уверенно выступить с докладом или сходить на вечеринку и подцепить девушку. Это получалось достаточно непроизвольно. Арчи умел “вызывать” Уилла, засыпая. Тот просыпался утром и проводил весь день, пока сам не засыпал, а следующим утром Арчи снова был у себя “дома”.
Уилл даже работал вместе с Арчи. Колонки последнего, при всей их правильности, структурированности и глубоком взгляде, были до невозможности тяжеловесными, словно из научной статьи. Для удобства чтения им недоставало легкости и некоторой иронии. Как раз их добавлял Уилл своими правками. Так и появился фирменный стиль Арчи, за который его так ценили издатели. Этот стиль и получился благодаря двум разным талантливым личностям с почти противоположными взглядами. Либерал, почти прогрессист, любимец New York Times, верящий в справедливость и достижимость равенства, Арчи отдавал свои тексты на растерзание Уиллу, который сам по себе сошел бы за праковонсервативного ведущего Fox News, прямолинейно, нагловато и едко издеваясь над своими оппонентами в духе Такера Карлсона. Чтобы не потерять цельность статей, каждый делал свою часть. Арчи создавал структуру и наполнял ее фактами и выводами, а Уилл раскрашивал текст эмоциями. При всем очевидном несогласии друг с другом, они бережно относились к работе. Уилл не менял доводы и выводы Арчи, а Арчи оставлял нетронутыми эпитеты Уилла. Это прекрасно работало.
Они договорились, что Уилл будет просыпаться на сутки каждую субботу. Общались они, оставляя друг другу сообщения на одном и том же телефоне и иногда на почтовом ящике. В субботу в семь утра Уилл просыпался, читал записи Арчи, где тот вкратце рассказывал ему, что произошло за неделю, а также свои соображения по подготовленной им колонке для понедельника. Далее Уилл читал прессу и пару часов проводил за редактированием колонки. Около полудня он занимался в спортзале (ну и что что шаббат), а ближе к полвторого шел есть его любимые дели сэндвичи с ростбифом и хреном, с пастрами и сыром проволоне. Побездельничав до вечера, Уилл шел на одну из богемных вечеринок, которых в Сохо было по субботам в избытке, развлекался там по-полной с алкоголем, травой, коксом и всем, что могла предложить ему жизнь. Иногда вечер продолжался в баре или клубе, а иногда прямо с вечеринки какая-нибудь молоденькая стажерка соглашалась составить ему компанию до утра. Уилл предупреждал ее, что утром он проснется совсем разбитый, немного в депрессии и может что-то не помнить, так как все силы он оставляет суббоним вечером. Своему же другу и основной личности Уилл оставлял небольшой комментарий о девушке, а иногда – видео прошедщего вечера или даже ночи, после чего с осознанием завершенного дела засыпал.
Утром в воскресенье просыпался Арчи, наслаждался сонной женщиной, оставленной для него Уиллом, после чего смотрел финальный вариант статьи с правками Уилла и отправлял его редактору. Женщины, как правило, не могли долго вынести унылого вида и бурчания Арчи и довольно скоро уходили ко всеобщему удовольствию.
Несмотря на очевидное раздвоение, об этом никто не знал. Близко Арчи ни с кем не общался, к психологу не обращался. Даже родителей он не навещал. Поэтому обратить внимание было просто некому. Да и кому какое дело в большом городе.
Арчи и Уилл прекрасно жили и были вполне довольны друг другом до появления Келли.
3
Келли была первой женщиной, которую заинтересовал сам Арчи, а не его субботняя выставочная личность. Она работала на фрилансе редактором в тех же изданиях, где Арчи публиковался, всегда с интересом читала его тексты, шедшие ей на проверку, и с чувством досады, как учительница, которая хочет придраться, но не к чему, почти никогда не находила в них фактических ошибок или стилистических недочетов. И чем больше ей приходило таких раздрадающе безупречных колонок, тем больше рос в ней азарт, чтобы найти хоть что-то и как-то уколоть этого сноба-автора. К тому же Келли совершенно не разделяла его “прогрессивные”, то есть достаточно левые, взгляды и считала героев его колонок – постояно жалующихся представителей расовых и сексуальных меньшинств, обитателей дна, малолетних правонарушителей, безработных арендаторов жилья – виноватыми в своем положении. Однако деньги нужны всем, а в Нью-Йорке преобладают либеральные взгляды, поэтому, несколько задвинув в сторону свои собственные предпочтения, Келли работала над финальной вычиткой статей авторов с несимпатичными ей взглядами.
Однажды ей повезло. Будучи сильно разбитым после субботнего загула Уилла, Арчи начал работать над новой статьей о находящейся в отчаянии матери-одиночке, которой сложившаяся система не позволяет ни достойно жить, ни дать ребенку адекватное воспитание и образование. С бодуна он перепутал все что можно – имя, район и множество деталей жизненной ситуации несчастной мамаши, отца ребенка которой жестокая система посадила на 10 лет за вооруженное ограбление. Келли сразу же сделала разгромный фактчек, но вместо отправки в редакцию, послала ошибки самому Арчи, предложив подправить самому.
Арчи довольно болезненно воспринял эту историю, но поблагодарил Келли за то, что она не стала выносить на всеобщее обозрение его ляп. И когда он смущенно спросил у Келли, как он может ее отблагодарить, в ответ услышал:
– Ну пригласи меня на чашечку кофе.
Чашечка кофе превратилась в пять чашек и три часа захватывающей полемики о социальных вопросах. Келли по долгу службы читала все его статьи и долго накапливала в себе контраргументы, чтобы полемизировать с автором с точки зрения либертарианца. Найдя такого подготовленного оппонента, пришедший в строгом костюме и изначально очень сдержанный Арчи раскрылся, воодушевился и сам не заметил, как прошло время. Они договорились встретиться и посидеть еще раз, после чего он проводил ее до дома.
– Поднимешься? – с многозначной улыбкой предложила Келли.
– Я бы очень и очень хотел, – смутился Арчи. – Но шаббат.
Он бы и в самом деле очень хотел, но завтра была суббота, и меньше всего Арчи желал утром показать Келли своего мистера Хайда. Вряд ли она будет готова к такому. Вряд ли он сможет объяснить. И вряд ли она сможет принять это. Поэтому Арчи предпочел грустно пожелать добной ночи и развернуться. Келли задумчиво смотрела ему вслед. Ее поражало то, что при близком знакомстве Арчи не показывал и тени того цинизма и иронии, которыми были пронизаны его колонки.
Вернувшись домой, Арчи ничего не стал писать о ней Уиллу. Но Уилл с ней все же познакомился, и очень скоро.
4
Следующим вечером, в субботу, Келли встретила Уилла на приеме в Daily News. Колумнисты, репортеры, фотографы, динозавры-папарацци, еще не до конца убитые инстаграммом, пришли, чтобы вкусно покушать и выпить, послушать, что нового в тусовке, потрещать, повеселиться или даже подснять кого-то. Келли пришла просто так, без каких-либо намерений. Иногда можно просто поплыть по течению и посмотреть, как пойдет. При этом, странное поведение Арчи прошлым вечером необъяснимо ее занимало, словно логическая задачка, решение которой может быть где-то очень близко.
Она задумчиво стояла в черном платье с бокалом вермута, когда внезапно увидела метрах в десяти от себя Арчи. В гавайской рубашке, с расслабленной и чуть блаженной расфокусированной улыбкой, словно (да не словно, а точно) на веществах, он был полной противоположностью себе вчерашнему.
– Шаббат, говоришь? – ехидно спросила она Арчи, подойдя к нему.
Уилл сориентировался довольно быстро. Симпатичная брюнетка, которая, наверное, от кого-то услышала о странной разнице в его поведении и хотела бы посмотреть поближе. Ну пусть посмотрит, может быть, и сама что-то покажет.
– После первой звезды можно, – смеясь, ответил он. – А зажглось их здесь уже немало. Принести тебе еще выпить? Кто ты и откуда?
То, что он изображал, что не знает ее, выглядело глупо и граничило с откровенным хамством. Ничего не сказав, Келли отошла от Уилла, который напоследок окинул взглядом ее отдаляющуюся фигуру, отметив классную задницу, после чего счастливо продолжил свой круиз по вечеринке.
5
В понедельник Арчи послал Келли сообщение.
– Может быть, еще по кофе?
– Не уверена, – ответила она. – Твой шаббат, видимо, вызывает амнезию. В субботу не узнаешь меня, а в понедельник вспоминаешь.
– Именно так, – искренне ответил Арчи. – И, что удивительно, мне даже хочется тебе объяснить почему. – Впервые за долгое время он почувствовал желание открыться. – Если твое предложение подняться к тебе все еще в силе, я буду у тебя сегодня в девять вечера.
За бокалом мальбека Арчи ей открылся. Чтобы сразу заставить Келли поверить себе, он предложил навести справки о своем необычном поведении по субботам. Фактчекинг был ее профессией, и после пары звонков общим знакомым у нее быстро сложилась непротиворечивая картинка.
– И тебя это настолько устраивает, что ты никогда не пытался вылечиться? – задумчиво бросила она.
– Вполне, – пока еще уверенно ответил Арчи. – Мы всего достигли вместе. Один я бы так и остался нелюдимым затворником, да и статьи мои без правок Уилла никому читать не вкусно.
– Но видишь, сейчас ты сам вышел из своей конуры. – И на это Арчи не знал что ответить и просто остался у нее на ночь.
6
Они стали встречаться, иногда оставаясь у нее, иногда у него, сидя за кофе, гуляя по Пятой и с наслаждением оппонируя друг другу на темы будущих публикаций, обсуждая джаз, евреев, пончики за углом, тарифы Убера, – все, что их окружало. С пятницы по воскресенье, однако, они не виделись. Знакомить ее с Уиллом Арчи не хотел, да она и сама Уилла мельком уже видела и пока что не готова была с ним встречаться, хоть и понимала, что однажды это будет неизбежно. Поэтому в субботу Уилл просыпался и как ни в чем не бывало редактировал колонку и отправлялся прожигать жизнь. Немногим общим знакомым Арчи и Келли объясняли это свободными отношениями.
Уиллу о своей девушке Арчи не рассказал. Но тот заметил. Арчи начал тщательнее бриться и поменял одеколон. В квартире стало уютнее, упорядоченнее, появились скатерти, напольные коврики, подставка для зубной щетки, статуэтки и все те безделушки, которыми женщина неосознанно метит холостяцкое жилье. Разумеется, однажды там оказались и забытые колготки и прокладки в мусорном ведре.
– Ну что стесняешься, что женщину завел, – оставил Уилл сообщение субботней ночью. – Познакомь меня с ней. Нам как-то надо обсудить, как мы теперь втроем будем жить. Ты не забывай только, что я тебе нужен не меньше, чем ты мне. Поэтому, думаю, договориться сможем.
В следующую пятницу Келли осталась у Арчи, но спать легла на диване. Они заранее обговорили с Арчи, что не будут препятствовать появлениям Уилла по субботам и Келли будет относиться к нему как к другому человеку, коим, собственно, тот и был.
В семь утра Келли, свернувшаяся на диване, проснулась от смачного шлепка по заду и, вскрикнув, вскочила.
– Ну привет, та самая классная задница, – ухмыляясь, произнес Уилл. – Я тебя по ней и запомнил. Вот прямо очень забавно, как вы с Арчи сошлись. Наверное, статей его начиталась. Он тебе рассказал, что это я делаю их особенными?
– Ты всегда такой хам или пока по голове не получишь? – вызывающе встала Келли. – Я думала, мы сможем ужиться. Но видно, ты не собираешься даже притворяться воспитанным человеком.
– А с чего мне притворяться, когда я у себя дома? – вполне справедливо, почесывая яйца, возразил Уилл. – Это ты сюда приперлась, я тебе напомню. Ну как жить будем? Зачем закрываешься, ты же со мной уже спала много раз. Как я тебе? Вкусно?
– Спала не с тобой, я считаю. С тобой и не собираюсь. А жить будем так. По субботам делай свои дела свободно, ходи куда хочешь, цепляй кого хочешь, только, пожалуйста, приводи куда-нибудь в другое место, и не вреди здоровью Арчи слишком сильным потреблением кокаина. Мне до тебя дела нет, но я понимаю, что с Арчи вы сосуществуете так не первый год, и не собираюсь пытаться это менять. Будешь, значит, “соседом по комнате”.
– Нагловато для женщины, которой тут еще недавно не было. Но если подумать, пожалуй, пойдет. Хотя я бы иногда и здесь проводил вечер с тобой, как тебе такое? Это же технически даже не измена.
Келли промолчала, она не готова была определить, измена это или нет. – Подумаю об этом завтра, – решила она.
– Ну свари хотя бы кофе, раз уж ты здесь, -зевнул Уилл. – Кстати, прибралась ты в берлоге неплохо. И задница у тебя классная.
7
Келли окончательно переселилась к Арчи. Дни и ночи протекали гармонично. Это была почти идеальная пара интелигентов, слегка разбавленная не то чтобы непрошенным, но и не совсем желанным субботним гостем, который теперь, после просьбы Келли никого не приводить домой, стал вносить и существенный элемент рандома. Уилл проводил субботнее утро и день в квартире, вечером исчезал, а утром воскресенья Арчи мог проснуться где попало – в “Хилтоне”, в дешевом мотеле в Ньюарке, или, вообще, на газоне в парке. И само собой, просыпался он не только где попало, но и с кем попало.
Через пару месяцев такое положение совершенно перестало устраивать Арчи и Келли, поэтому Уиллу позволили проводить ночь субботы дома, а Келли просто уходила до воскресенья, как раз появился повод раз в неделю, в субботу, поехать к родителям. Со своим бойфрендом по понятной субботней причине она родителей не знакомила. Если же Уилл кого-то приводил, Арчи старался избавиться от гостьи с утра как можно скорее. Однако такая чехарда начала становиться довольно гнетущей. Келли поднадоело уходить в субботу, а воскресенье возвращаться в бардак, устроенный минувшей гулянкой, с разбросанными по квартире чужими вещами. Одна дама через пару дней вернулась за забытой сумочкой и была сильно изумлена, обнаружив в квартире Келли, которая, не задавая вопросов и не выговаривая, отдала ей оставленную вещь.
Еще сложнее стало дело, когда Уилл стал неожиданно появляться вне субботы, причем только ночью. Келли ощущала это по храпу и старалась, на всякий случай, уйти из спальни и поработать за ноутом в кухне-гостиной. Иногда Уилл просыпался, вставал и дразнил Келли. То мог шлепнуть по заднице, то громко пустить газ. Иногда, впрочем, он интересовался ее работой редактора и факт-чекера и с любопытством самодовольного ученика, чья работа пошла на проверку, заглядывал в редактуру их с Арчи статей. Он был неглуп, умел хлестко выражаться, его фразы из колонок часто расходились чуть ли не мемами. И вполне в духе раздвоенно-парадоксальных отношений, насколько манеры Уилла были Келли неприятны, настолько ее привлекал его циничный взгляд.
9
Однажды Келли с Арчи поссорились из-за какой-то мелочи. Не любивший конфликты Арчи был одновременно крайне неуступчив, когда дело касалось примирения. Насупившись, он не разговаривал с Келли несколько дней. Та, не считая себя виноватой, тоже навстречу не шла и погрузилась в работу, проверяя как раз колонку Арчи. В пятницу она не стала уезжать к родителям, подустав от такого распорядка.
В три ночи, проснувшись от храпа Уилла, она, будучи слишком раздраженной, не ушла на кухню работать, а осталась в кровати. Уилл открыл глаза, увидел рядом с собой Келли и решительно овладел ей. Та не особо активно сопротивлялась. Сделав дело, Уилл довольно откинулся.
– O, теперь познакомились как надо!
Келли, пристыдившись за совершенное, засобиралась уходить. Однако Уилл потянул ее за руку.
– Ладно тебе, хорошо же было. Оставайся сегодня лучше здесь. И кофе завари.
И Келли со вздохом осталась до воксресенья, настоятельно попросив Уилла не говорить ничего Арчи. Тот не поймет.
10
Арчи понял. Когда все чаще, проснувшись в воскресенье, он обнаруживал Келли спящей на диване, а себя в смятой кровати, догадаться было нетрудно.
– Ты и с ним стала оставаться? – в лоб спросил он.
– Ну технически это не измена, – не сильно сама веря в это, оправдалась Келли. – Да и как ты это представляешь, не могу я каждую субботу уезжать просто потому, что ты, видишь ли, бываешь таким разным.
– Не я. Уилл – это не я. Ты с ним достаточно хорошо знакома, чтобы понимать, что его личность совершенно отдельна от моей.
– Я его считаю просто еще одним воплощением тебя. Он просто дополняет тебя во всем. И в общении, и в быту…
– И в постели? – хмуро закончил он за нее.
– И там тоже, – с вызовом ответила она. С тобой уютно, ты уважителен и обходителен, но иногда хочется и пожеще, и меня полностью устраивает это разнообразие, которое я имею с одним и тем же человеком.
Арчи не мог этого принять и замкнулся в себе. Уилл смотрел на вещи проще, говоря ему в сообщениях: чувак, да нам втроем просто отлично. Немного жаль, что мы с тобой в одном теле. Такое бы вместе ей устроили… Ну и в целом она ничего. Даже тебе тупой не кажется.
И Арчи совершенно не знал, что с этим делать. Он часами гулял в Центральном парке, отстранился от Келли, обмениваясь с ней дежурными фразами, и ел себя изнутри. В этом нетипичном плоском треугольнике кто-то один был лишним.
11
Депрессия Арчи имела довольно неожиданное, но далеко идущее последствие. Уилл стал гораздо чаще просыпаться не только по субботам, но и в любой другой день недели, словно сознание Арчи сильно ослабело. Со временем Уилл занимал тело не менее трех дней в неделю. Келли в целом не была против, воспринимая их как две грани одной личности. Просто три дня в неделю эта личность была веселой и жизнерадостной, а остальное время – замкнутой и угрюмой.
Сам Уилл тоже несколько успокоился, словно запоздало повзрослел. Его вечеринки стали более редкими, ему неплохо было и дома. Он не намеревался полностью вытеснять Арчи, считая его своим другом, Да и для работы одного стиля и насмешек недостаточно, глубокий анализ Арчи был необходим. Сам Уилл с нуля мог писать разве что язвительные посты на фейсбуке.
Арчи же вел себя все более отчужденно и менее адекватно. Он словно все меньше хотел приходить в свое же сознание, чувствуя себя отвергнутым. Когда же он был “в себе”, то начинал скандалить и придираться к Келли по каким-то мелочам. У них все реже был интим (которого, впрочем, Келли вдоволь хватало с Уиллом). Он все так же занимался работой, но не мог найти покоя, ревнуя Келли к самому себе. От этой ревности однажды он даже побил Келли, увидев ее утром довольной и цветущей.
На следующий день за завтраком Келли пробросила Уиллу идею:
– Знаешь, меня стало очень гнести поведение Арчи. Я с ним напряжена. Если тебе неплохо, то он просто не может принять нас. Может, раз ты теперь появляешься когда хочешь, ты просто будешь пореже его пускать?
В другом случае Уиллу было бы совестно так поступать, но раз Келли об этом просила сама…
– Если хочешь, я могу его практически полностью закрыть. Если мы ему в тягость, зачем навязываться.
С этого дня Арчи не появлялся.
12
Прошло полгода. Уилл не был идеальным, однако, став чуть серьезнее, он не утратил своего обаяния и легкого отношения к жизни. Работать на издания он больше не мог, не обладая базой и логикой Арчи. Поэтому он сменил деятельность, став барменом. Келли продолжала работать редактором, и когда коллеги, знавшие, с кем она живет, справлялись о том, что произошло с одним из самых выдающихся колумнистов города, она отшучивалась: поймал нирвану. Денег стало чуть меньше, но в целом им хватало.
Уилл не полностью забросил свои похождения, но легкую степень свободы Келли ему позволяла, да иногда и сама была не против поэкспериментровать с веществами и ощущениями в компаниях, куда ее брал Уилл. Иногда они устраивали вечеринки прямо дома. Иногда интеллигентно-пристойные, а иногда и настолько отвязные, что то, что происходило в квартире, там же и оставалось. Так, вполне устраивая друга, они жили легкой жизнью, застряв где-то между молодостью и средним возрастом.
Как раньше Уилл дополнял Арчи, так он стал дополнять и Келли, бывшую иногда слишком серьезной. Когда она начинала занудствовать, Уилл расплывался в улыбке и голосом Джокера отвечал: Why so serious? А еще Келли полностью привыкла к храпу Уилла, который даже помогал ей засыпать, убаюкивая, сновно жужжащий вентилятор. Это было гармоничное существование, где техническая замена расставила все по своим местам, а фантомный треугольник превратился в четкую прямую линию, соединяющую две точки.
По Арчи Келли не то чтобы скучала, но иногда ей не хватало его меланхоличной вдумчивости и занудства. А сильнее всего ее грызло осознание того, как она и Уилл поступили с ним, вытеснив его из жизни. Существует ли он, вообще? Где-то глубоко спит или полностью растворился и исчез? Впрочем, долго размышлять на эту тему Келли не хотелось. Что случилось – то случилось. Арчи Липсиц все еще жил в документах и счетах за интернет, но в этом мире его уже, наверное, не было. Печально, но что сделано, то сделано.
Уилл же просто не заморачивался. Он не хотел полностью занимать место Арчи, но само развитие событий к этому привело. Скорее всего, Арчи сам бы постарался удалить Уилла, чтобы не мучаться такими тройственными отношениями, и здесь Уиллу просто повезло, что Арчи ушел в депрессию и практически растворился сам, с легкой помощью друга. Ну для этого друзья и нужны. Всегда пожалуйста, чувак. Всем стало только лучше.
14
Одним промозглым ноябрьским субботним утром Уилл проснулся, потянулся и, не открывая глаз, потянулся пощупать лежащую рядом задницу Келли, словно проводя инвентаризацию активов, чтобы убедиться, что ничего не пропало. Однако пропало. Задницу рука не могла нащупать. Видимо, хозяйка пошла приводить ее в форму утренней пробежкой.
Ништячок, – довольно подумал Уилл в полудреме. – Решила таки заняться собой. А то в последнее время она несколько набрала вес.
Подремав еще полчаса, Уилл решил проснуться окончательно. Келли с пробежки еще не вернулась. Ну да, ну да, первый раз пробежит на энтузиазме километров десять, но уже через пару дней потухнет. И ноги заболят, и холодно на улице, так все и бросит, толком не начав. Ей надо начинать с малого.
Уилл посмотрел на телефон. Восемь утра. Одно голосовое сообщение c его же номера:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
13
Еще затемно Келли внезапно проснулась от какого-то внутреннего напряжения. Открыв глаза, она некоторое время не могла понять, что не так и почему она не может снова заснуть, но что-то было не так. Келли хотела было снова закрыть глаза – мало ли что почудится – и тут до нее дошло. В комнате царила полная, нетипичная, казавшейся натянутой, тишина. Келли повернулась к Уиллу. Тот спал и не храпел.
Келли побледнела и обеспокоенно, стараясь не разбудить Уилла (или вдруг не Уилла), встала с кровати, оделась, накинула на плечи куртку и крадучись стала выходить из спальни.
У двери она, вздрогнув, застыла от включившегося света и глухого, словно доносившегося из-под земли, окрика проснувшегося Арчи:
– Ты куда?
Арчи привстал и неуверенно, словно в тяжелейшем похмелье, включил свет и подошел к ней. Его глаза, одновременно расширенные и запавшие, щурились от света лампы, а голос звучал глухо, словно он заново привыкал к своим же голосовым связкам.
– Я прогуляться, – лихорадочно ответила Келли. – Сегодня суббота, должен был проснуться Уилл, я не хотела с ним просыпаться.
– С каких это пор ты с ним просыпаться не хочешь? – склонил голову набок Арчи, а после окинул ее задумчивым взглядом.
– Ты поправилась килограммов на пять. Как это ты успела? – подозрительно произнес он, и в этот момент на него обрушилась догадка. Арчи ринулся к лежащему на тумбочке телефону. Увидев, что Арчи сейчас окончательно все поймет, Келли бросилась к выходу из квартиры, но Арчи, прыгнув, схватил ее за руку и повалил на пол. Не выпуская ее руки, он взял телефон.
– Шестнадцатое ноября. Меня не было уже полгода. Значит, вы таким образом решили проблему.
– Так было лучше для всех, – обреченно ответила Келли, зная, что не убедит этим Арчи. – Втроем мы бы все равно быть не смогли.
– Ну да, кто-то был лишним. Решили вычеркнуть меня как самого скучного и занудного.
– Мне трудно оправдаться, но я попробую, – решила ухватиться за шанс Келли. – Пойдем на кухню, я заварю тебе кофе, сядем и поговорим.
Она вышла из спальни. Арчи молча последовал за ней, но когда на кухне Келли взяла кофе-машину, он резко развернул ее к себе и процедил:
– А о чем тут говорить?
После чего схватил Келли за шею и со всего размаха ударил о дверной косяк. А потом еще, и еще, и еще, бил ее, пока лицо Келли не превратилось в бесформенную кровавую массу. После, проверив пульс и убедившись, что Келли мертва, Арчи вернулся в спальню, взял телефон и оставил аудиосообщение:
– Доброе субботнее утро, Уилл. Я проснулся на полчаса, но мне этого хватило, чтобы все понять и все сделать. Ты хотел от меня избавиться – у тебя получилось. Меня больше не будет. Останешься только ты. На кухне я оставил тебе подарок, который на ближайшие тридцать лет обеспечит тебе бесплатное проживание и питание. Не благодари.
Закончив, Арчи подумал и удалил аудиосообщение. Зачем оставлять зацепку для пусть и иллюзорного, но шанса на признание Уилла невиновным. Вместо этого, он записал другое, более короткое:
– Шаббат шалом, Уилл! С добрым субботним утром!
С меланхоличной улыбкой Арчи окинул прощальным взглядом ухоженную квартиру, аккуратно убранное рабочее место, которым уже несколько месяцев никто не пользовался, свою кровать, которой активно пользовались без него, и неподвижное тело Келли, после чего лег на кровать, заснул и больше никогда не просыпался.
Вскоре захрапел Уилл.
Иди сюда
…прииди и вселися в ны,
очисти ны от всякия скверны,
и спаси, Блаже, души наша.
Молитва Святому Духу Царю Небесный
Впереди остаток ночи. Нетяжелое суточное дежурство скоро подойдет к концу. Днем Марина проведет плановые наркозы на двух кесаревых сечениях и трех родах. Усталость навалится после ужина. Потом она поболтает с анестезисткой. Та, как всегда, будет плакать, жаловаться на сына алкоголика и замучившее всех безденежье. Так тяжело, как в этих «веселых» девяностых, еще никогда на ее памяти не было. И с каждым годом все хуже. Зарплату стали задерживать уже на три месяца. Перед Новым годом объявили, что денег не будет. Зато можно будет в автолавке взять колбасы в долг под декабрьскую зарплату. Веселых вам праздников! Все-таки заботится о медработниках наша администрация, как ни крути… И вообще о справедливости заботится. Вот недавно на всех этажах повесили ящички для больных, чтобы бросали туда письменные жалобы на врачей, если те вздумают брать деньги за лечение. Ударим по рукам хапугам в белых халатах!
Марина самостоятельно работает в роддоме первый год. Ходит на дежурства с нами, старшими, – стажируется. Но недолго. За смышленость и хорошие отзывы акушеров заслуживает право дежурить в одиночку, и только однажды вызывает ночью заведующего на тяжелый случай. В общем – получается у девчонки. Она, – худышка, человечек тихий в бытовой жизни, но обладает редким умением резко меняться в работе. При конфликтах не дает себя в обиду, но никогда не кричит. Может поставить на место и нерадивую медсестру и некорректного врача. С роженицами терпелива всегда. Дежуранты акушеры-гинекологи с кафедры иногда утром после «ночного» удивляются.
– Смотри, – пигалица еще, – а как разговаривает. Авторитетов среди нас мало для нее…
Мы Марину поддерживаем, наставляем, и вспоминаем себя молодыми. Что касается меня, то я советую ей то, что давным – давно привили мне. Это, – быть очень осторожным в откровениях с акушерами при обсуждении возможных осложнений анестезии, а тем более если они уже произошли. Все это должно быть нашей внутренней темой потому, что иногда мы становимся свидетелями желания коллег обелить себя при разборе тяжелых случаев. И как правило за счет анестезиолога, используя информацию, полученную от него же. Но, это тема другой истории.
Марина вяло смотрит телек, пьет «полезный» йогурт, и пытается заснуть в своей крохотной ординаторской. Это не просто. Кто-то по доброте душевной поставил в комнатке три на четыре аж шестнадцать секций в радиаторе. Жара и в январские морозы стоит невыносимая. В носу за ночь персохнет так, что кажется кто-то поработал там грубым напильником. К утру вообще нечем дышать. Марина намочит большую простыню, закроет ею радиатор, – станет немного легче, и она заснет.
Огромная черная собака, похожая на добермана, шмыгнет из-за угла, остановится, принюхается, заметит ее… Вот она присядет для прыжка, мышцы напрягутся под глянцевой шкурой. Сейчас Марина почувствует, как гладкая туша тяжело придавит ей грудь… Но почему она не прыгает?.. Почему она не прыгает так долго?.. Смотрит и приседает все ниже… Ожидание невыносимо… Марина видит свои худые руки с вздувшимися венками. Эти руки ухватились за челюсти собаки, и пытаются не дать им сомкнуться у себя на шее… Она чувствует, что сил не хватит… Господи, неужели это я?.. За что?.. Хрип, кровь, слюна в огромной пасти… Что-то грохочет в голове…
Это – стук каблуков в коридоре.
Цок – цок – цок, – в одну сторону. Тук –тук – тук, – сразу же в другую. Разболтанными колесами забухает каталка по бетонному полу. Ну, вот, началось. Который час? Три. Значит спала четыре часа. И то хорошо. Настойчивый стук в дверь застает ее уже одевшейся, причесанной, и с фонендоскопом на шее. За дверью сонная акушерка с третьего этажа.
– Марина Петровна, срочно берем на кесарево. У бабы с миастенией воды отошли.
Беременная Лиля, к несчастью, страдает тяжелым недугом, – миастенией. Это тяжелая неизлечимая патология нервной системы. При нем случаются приступы, когда начинается сильное слюнотечение, потом становится невозможно глотнуть, затем слабеют мышцы грудной клетки, да так, что нет сил сделать вдох. Если не начать искусственную вентиляцию легких, или, как говорят больные – не «перевести на аппарат» – смерть от удушья. Но аппарат спасает, и он же губит. Снять приступ иногда не удается неделями, а каждый день на «на аппарате» приближает осложнения, – воспаление легких и гнойный бронхит, вылечить которые непросто. Приходится делать операцию на горле, вставлять через него трубку… И это еще не самое плохое…
Больные миастенией всю жизнь пьют таблетки, но это не всегда спасает от приступа, который провоцирует много вещей: психоэмоциональное и физическое утомление, болезнь, роды, даже прием некоторых, безвредных для других лекарств. Поэтому, чтобы уменьшить риск приступа в родах делают операцию кесарева сечения. Лиля давно в роддоме. Она под наблюдением, и готовится к плановой операции. Но раз отошли околоплодные воды, значит вот-вот начнутся схватки. Поэтому надо делать операцию срочно, невзирая на срок беременности. На консилиуме неделю назад определились, какое будет обезболивание. Это – эпидуральная анестезия. Во всем мире эта анестезия успешно применяется много десятков лет, и позволяет как раз избежать перевода беременной «на аппарат», что необходимо при общем наркозе. Эпидуралка призвана спасти роженицу от послеоперационных осложнений, в том числе, являясь «спасательным кругом» для анестезиолога.
Марина знает историю Лили, она беседовала с ней раньше. В таких случаях положено вызывать завотделением, и Марина делает это, но пока его привезут, – может начаться приступ, времени в обрез. Акушеры на взводе, торопят. Волнуясь внутренне от предвкушения сложного, но интересного случая проверить себя, от возможности провести изящную анестезию, и заслужить похвалы коллег, Марина спускается в операционную. Там на узеньком столике под большой лампой ожидает ее Лиля. Она слегка постанывает от боли, но бурных схваток еще нет. Марина осматривает, прослушивает, измеряет, беседует, успокаивает. Приступа сейчас нет. Заветную таблетку Лиля вечером выпила исправно. Согласие на анестезию получено заранее, подпись стоит.
Остатки кошмарного сна улетучиваются сразу, как только Марина берет в руки специальную иглу для анестезии. Хорошо, что пациентка худощавая, проблем с пункцией быть не должно. А бывают «женщины в русских селеньях»… Пункция у родильницы весом в стотридцать килограммов иногда сгонит с анестезиолога сто потов. Чтобы ее сделать, приходится усаживать женщину на операционном столе согнувшись, подставлять под каждую ногу по стулу, да еще две санитарки должны держать ее по бокам и за голову. Длинны обычной иглы часто не хватает. «Буржуи» для таких сейчас делают специальные.
Кожа спины обработана бетадином, сделана местная анестезия кожи. Прокол. Лиля тихо ойкает. Марина чуткими кончиками пальцев «видит», как игла проходит мышцу, потом связку. Рука и игла стали одним целым. И вот оно! Непередаваемое ощущение победы. Игла, как-бы «проваливается» в пустоту после нарастающего сопротивления, она точно введена в нужное пространство, которое у Лили глубоко в спине, между ее позвонками. Это пространство – трубочка, диаметром в три – четыре миллиметра. Но Марина уже точно знает – «она там!» Внутри у молодого доктора разливается теплом успокоение и радость. Полдела сделано. Аккуратно, главное сейчас не расстерилизоваться! Один злостный микроб, попади он в эту тонкую трубочку в Лилиной спине, сделает ее инвалидом на всю жизнь. Теперь Марина вводит через иглу тонюсенький, как рыболовная леска, но полый внутри, катетер, извлекает иглу, присоединяет фильтр, и вводит медленно через катетер Лиле средство для анестезии. Сейчас есть мощные анестетики. Они – гарантия высококачественного и длительного обезболивания, – только сделай правильно укол. Но за такую гарантию можно дорого заплатить. Стоит доктору ошибиться на один-два миллиметра, и не заметить ошибки, – ценный анестетик попадет в вену, где ему не место. И трагедия неминуема – возникнет тяжелая аритмия, вплоть до остановки кровообращения. Буквально – смерть на игле. Марина все помнит, ничего не упустит. Пять раз себя перепроверяет, вводит «тест-дозу», выжидает, разговаривает с Лилей как-бы ни о чем, на самом деле держит постоянный котакт, чтобы по мельчайшим признакам и жалобам заподозрить неладное…
Все в порядке. Укладка, фиксация, капельница. Мониторы замигали красными цифрами давления, запикал кислородный датчик, поползла зеленая змейка кардиограммы…
– Лиля, как дела, дорогая. Схваток уже не чувствуешь? Не болит? Хорошо, анестезия уже начала действовать. Как дышать?..
– Хорошо чувствую, Марина Петровна. Сначала ощущение, как будто ногу отсидела, знаете. Потом прошло, и живот не болит, а какое-то тепло поднимается вверх… Дышать нормально. Скажите, Марина Петровна, а скоро начнете операцию?
– Молодец, Лиля, так держать! Все у нас получится теперь. Сейчас будем ждать двадцать минут, чтобы анестезия «поднялась» до груди, тогда весь живот обезболится. Ты будешь чувствовать, что к животу прикасаются, как будто гладят, а боли от разреза и укола чувствовать не будешь. Минут через пятнадцать позову акушеров мыться на операцию.
– Скажите, а спать я точно не буду?
– Ну, милая, успокойся и вспомни, что я тебе рассказывала. Любой наш препарат, который вызывает сон, для тебя небезопасен. Утрата сознания, мышечное расслабление вызовут приступ. Потом «на аппарат», – дальше в реанимацию. А потом – ты знаешь… Потерпи. Через полчаса достанут тебе твоего…
– Ванечку…
– Ну да, ну да, у тебя же мальчик на УЗИ…
Санитарка с первого этажа, запыхавшись, просовывает голову в двери операционной.
– Доктор. Вас там у прыёмному якыйсь чоловик клычэ.
– Скажи, я в операционной, не могу.
– Марина Петровна, – это муж мой, он издалека приехал, и потом уезжает. Скажите ему, что у меня все хорошо, пожалуйста.
Марина сбегает в приемный покой роддома. Здесь тишина, горит одинокая лампочка. В полумраке спиной к ней стоит грузный мужчина и кричит в мобильник, в основном матом. Он отборно обкладывает какого-то Толяна за то, что тот задерживается в пути с ящиком коньяка, а поляну пора накрывать. Увидев боковым зрением маленькую докторицу, бычок в кожанке, не отнимая мобилы от уха, стоя вполоборота, говорит.
– Скока я должен денег за наркоз?
– Во-первых, здравствуйте. Во-вторых вы мне ничего не должны. Лечение у нас бесплатное, за исключением некоторых лекарств. Если при выписке из роддома у вас появится непреодолимое желание внести какую-то сумму на развитие отделения, или выплатить мне лично гонорар за качественную анестезию, – побеседуете с нашим заведующим, и, поверьте, мы не откажемся.
– Не, ты не поняла, коза. На эти понты у меня нет времени. Я щас тебе даю бабло, и шоб все по уму было с Лильком. Скока надо? Только так, шоб моя милая спала и ни беса не слыхала. Поняла?
– Видите ли, у вашей жены серьезное заболевание, при котором общий наркоз повлечет серьезные осложнения из-за «перевода на аппарат», а это чревато переводом в реанимацию, возможно надолго. Поэтому показана эпидуральная анестезия. Лиле все обьяснено, она дала согласие и…
– Шо!? Так шо, я не понял, она спать не будет?
– Нет. Я уже начала анестезию. Через пятнадцать минут…
– Смотри, устрица. Если Лилёк спать не будет, – у тебя будут большие проблемы, отвечаю. А они тебе нужны?…
Марина бежит в операционную, а перед лицом стоит морда оскалившегося большого черного пса. Вот он присаживается на задние лапы, пружинится, сейчас прыгнет…
Акушеры уже помылись и стоят вокруг закрытой простынями беременной женщины с поднятыми вверх белыми перчаточными руками. Скорее, скорее, пока нет приступа…
– Лиля, как дела?
– Все хорошо, Марина Петровна. Уже тепло ниже груди. Что там муж?
– Нормально.
Монитор, датчики, замеры давления, оксиметрия, уровень анестезии. Часы на кафельной стене курантами отбивают секунды в тишине операционной. Время принятия решения.
– Начинайте.
Проходит бесконечные две минуты и акушеры передают педиатру орущего Ваньку, всего в белой смазке и маточной крови. Хорошие оценки выставлены Ваньке педиатром. Аж восемь баллов по шкале Апгар. Хорошо… Анестезия адекватная, достали ребенка быстро, Лиля в порядке, дышит хорошо. Улыбается сквозь слезы, всех благодарит, обнимает сына, акушерка прикладывает его к груди. Он морщится, пищит, и пока не хочет сосать, но у мамы на груди скоро затихает, согреваясь.
Все как всегда, но каждый раз по-особенному. Привыкнуть к наполняющим ее чувствам Марина не может, и тоже в уголке пускает слезу. Постепенно напряжение спадает. Еще минут пятнадцать акушеры молча ушивают матку. Потом и они расслабляются немного, начинают шутить, хвалить новорожденного на все три двести, поздравлять молодую маму с сыном и анестезиолога с удачным наркозом… Ночь на исходе.
Утренняя суета перед пятиминуткой. Акушерки шныряют с бумажками. Всем надо подготовиться к рапорту и сдаче смены. Куча дневников в историях родов подождет. Потом, когда Марина вернется из другого корпуса, где проходит рапорт у начмеда, она займется этой кучей, и уйдет домой часов в десять. Последние распоряжения даны анестезистке, оставленной следить за Лилей в палате интенсивной терапии. Ночной разговор почти забыт, некогда, – дежурство еще не закончилось. Потом… Бутерброд съесть не успевает. Она выбегает из роддома с ворохом бумажек под мышкой и, запахивая полы пальто, стремится в корпус к начмеду. У порога ее встречают два черных джипа. Рядом братва. На капоте живописный натюрморт из коньячных бутылок, пластиковых стаканчиков, балыковой и лимонной нарезки. Стриженый бычок манит пальцем-сосиской нашу Марину.
– Иди сюда-а, мормышка…
– Не хамите, пожалуйста,.. и мне сейчас некогда. Через две минуты на рапорт, я спешу…
– Ты че, не вкурила, докторица? Я щас с Лилей говорил по мобиле, она сказала, что не спала. Говорит, шо не болело, но она не спала, как я тебе наказал… Теперь слушай, – тем, кто мне отказывает потом бывает трудно сосчитать свои проблемы. Я знаю как тебя зовут, и как зовут твою сестру и племянницу. Знаю, где вы живете. Щас я пьяный, а потому добрый, у меня радость, типа… Но когда я протрезвею через три дня, то на опохмел буду злой и за свои слова отвечу. Пацан сказал, – пацан сделал. Поняла? Дура. Могла бы денег до дому принести… Все, – беги…
Все в ординаторской искренне радуются за Марину. Еще бы, молодой доктор, ночью, в срочном порядке, не растерялась, здорово эпидуралку при миастении провела! И приступ предупредила! Ну, растешь, Мариша!.. Комплименты, рукопожатия…
Только Мариша очень бледна. Молчит, слабо кивает, как перешибленная пополам. Все смотрят с пониманием и участием, – тяжелые сутки. Но она сидит в углу в кресле и мутным взглядом, на дне которого липкий страх, вглядывается в пространство между столом и холодильником.
– Мариш, что с тобой, ты чем расстроена, что-то случилось?
Она вдруг съеживается, и показывая пальцем на корзину для бумаг, почти кричит.
– Там… Собака… За столом, черная…
– ?…
– Ловите ее, поймайте… Она сейчас, ко мне… Позовите… А-а-а-а-аа…
***
Ее забрала бригада с острым психозом.
Потом Марине пришлось еще месяц провести в отделении неврозов.
На работу она вернулась, но в операционную с год ходить не могла.
Ночные дежурства убрали.
Спала дома со снотворными.
Разговор на улице слышала санитарка и все рассказала нам.
Мы поговорили с Лилей, и она, выписавшись, видимо, как-то стреножила мужа.
В общем, все обошлось хорошо.
Минута
посвящается Владимиру Г.
Говорят, что есть на свете этом некий человек, который может дать тебе одну очень важную минуту. Кто его встречал, того затем удача буквально преследовала по пятам. Но многие считают, что дело не в удаче, а в том, что кто его встретил, тот понял некий секрет жизни, а может и саму жизнь. Вот, к примеру, была история однажды…
Лариса, которая просила всех своих подруг и кавалеров называть ее именем «Лора», бродила между рядов одежды в своем любимом магазине. Еще не наступило лето, но первое тепло, перед началом мая, уже позволило людям сменить одежду на более легкую. Лора выбирала себе «что-то летнее». «Откровенное, но не очень», похвастаться привлекательными для мужчин формами она не могла. Тем не менее, взяв несколько вещей, она направилась к примерочным, где быстро переоделась. Разглядывая себя в зеркале она вспомнила о своей подруге Тане, которая уже как несколько лет жила в столице.
Лора всегда считала, что завидует Татьяне белой завистью. Со временем это превратилось в некое почитание своей подруги. Другими словами, Таня для Ларисы стала кумиром. Лоре нравилось, как Татьяна вела себя с мужчинами, как одевалась и следила за собой. Иногда Ларисе казалось, что уровень, который задавала ей ее подруга для нее недостижим. Тем не менее, когда Лора перестала получать от своей «путеводной звезды» хоть какие-то известия, то не стала сильно беспокоиться. Понимая, что столичная жизнь требует отдачи всей себя, без остатка, и времени на звонки в провинцию, тем более какой-то старой подруге у нее может и не быть. Тем более, что Таня все-таки смогла решить себе одну их общую женскую проблему… Что опять же для Лоры стало некой, поднятой на новый уровень планкой, к которой необходимо стремиться. Но в настоящей жизни Ларисы решение всех ее проблем, как она сама считала, сможет произойти, только если кто-то за нее их решит.
Все наряды, которые Лора примеряла, по ее мнению, ей не подошли. Переживая об этом, она все так и оставила в примерочной, скомканным. На самом деле одно цветастое платьице пришлось ей по нраву, сшито оно было добротно и сидело на девушке очень хорошо. Тем больше были переживания у Ларисы, потому как у нее просто не было денег чтобы его купить.
На выходе из магазина она столкнулась с каким-то человеком и накричав на того «выпустила пар», от неудачного похода в магазин. И тут же почувствовав себя не совсем комфортно, после всех ее происшествий, решил закурить. Зайдя за угол здания магазина и укрывшись в сени дерева она достала сигарету… Поднялся ветер, порыв был ледяным, Лариса даже поморщилась и на ее теле пробежали мурашки.
— Здравствуйте Лора! — где то рядом и совсем для Ларисы неожиданно прозвучал мужской голос.
— Здравствуй. — ответила она с удивлением, переводя взгляд на незнакомца. Перед ней стоял высокий седовласый человек, одетый, по мнению Лоры, как-то странно. Длинный, почти до земли, плащ с большими пуговицами, застегнутый до пояса, дал повод думать, что это некий металлист или байкер.
— У меня к вам дело. — тем временем продолжал незнакомец, перейдя на очень вкрадчивый тон. — Ваша подруга, Татьяна, попросила меня организовать вашу встречу.
— Да-а?.. — вопросила Лариса, выкинув сигарету и придав себе важную позу.
— То есть вы согласны? — уточнил высокий мужчина.
— А ты кто и как узнал что я буду здесь? — не ответив на вопрос незнакомца «пошла в атаку» Лариса, придав своему голосу больше уверенности и наглости.
— Я Временщик. Знаете ли, на том свете все известно, все уже происходило и все уже произошло. Вопрос лишь в вашем однозначным согласии.
— Временщик?
— На сколько понимаю ваше согласие мне получить не удастся? — в свою очередь возвращая разговор в нужное ему русло уточнил Временщик.
— Слышь, ты же все уже знаешь, у тебя же все уже произошло — с уже пренебрежительными нотками в голосе заявила Лариса.
— Да. — согласился Временщик. — Но вариантов очень много.
— Нет, ну я не против конечно встретиться — стала отпираться Лора не поняв, что имел в виду Временщик, но тем не менее решив сразу не отказываться, потому, что ее любопытство возрастало с каждым вкрадчиво произнесенным словом этого непонятного человека.
— Мне нужен однозначный ответ, либо «да», либо «нет».
— Ну я не знаю даже кто ты такой, а требуешь сразу же чтобы я «да» сказала — с нервозностью в голосе высказала Лора.
Временщик никак не отреагировал на высказывания Ларисы. Он ждал. Через полминуты их обоюдного молчания сказал:
— На самом деле в этом свете все, что не «да», то «нет». — развернулся и стал удаляться от Лоры, которая, видимо осознав, что ситуацию не контролирует, а ее любопытство, от такой странной организации встречи со старой подругой, уже переполняло ее, бросилась вслед за Временщиком.
— Постой! Слышишь? — но Временщик, словно не обращая внимание на призывы Ларисы, продолжал удаляться. Лоре даже показалось на мгновенье, что она не может его догнать. Наконец поняв, что ей надоело играть в «догонялки» крикнула ему в след:
— Да! Я хочу с ней встретиться!
Временщик остановился. Осмотревшись вокруг он предложил, взмахом руки, Ларисе пройти на узкую улочку уходящую во дворы старых пятиэтажных домов.
— Итак… — начал Временщик, остановившись между домами, в безлюдном месте. — Получается вы согласны на встречу?
— Да. — ответила Лора.
— У вас будет минута, постарайтесь не потерять это время зря.
Пока Временщик говорил с Ларисой, какая-то машина, проезжавшая рядом с одним из домов, наехала на колодезный люк, который в свою очередь с характерным глухим звоном метала на всю округу громко щелкнул. От неожиданности Лариса вздрогнула и почувствовала словно порыв ледяного ветра внезапно окутал всю ее, пока она повернулась на на громкий звук. Когда же Лора поняла откуда появился металлический щелчок, то повернулась обратно к Временщику, увидев за его спиной свою подругу.
Таня шла будто бы не испытывая никакой радости. Так показалось Лоре. Лицо Тани не выражало вообще никаких эмоций и было спокойным. Глаза были направлены прямо перед ней, а взор устремлялся в бесконечность. Татьяна подошла к Ларисе и продолжая смотреть сквозь нее остановившись напротив. Лора была удивлена, даже скорее напугана, таким поведением подруги. Тем не менее она решилась заговорить.
— Тань, у тебя все хорошо?
Татьяна, словно Лариса своими словами тронула выключатель, тут же сосредоточила свой взгляд на ней, а на ее красивом и миловидном лице появилась лучезарная улыбка, после чего Лора немного успокоилась.
— Я умерла. — ответила Татьяна.
— Как уме… Я не понимаю тебя? — абсолютно растеряно спросила Лариса.
— Так вот получилось. Имплант, который мне вставили в грудь, деформировался и его содержимое вызвало заражение. Я в начале подумала, что это просто простуда, а когда поняла, что это более серьезно, то было уже слишком поздно. Для этого света вся история со мной уже в прошлом. А у тебя, Лорик, еще вся жизнь впереди.
Лариса посмотрела за плечо подруги, где не вдалеке, из стороны в сторону прохаживался Временщик. Не успев даже задать вопроса, Лариса тут же услышала ответ:
— Это Временщик, он может обитать и тут и там. Но это не суть. Весь смысл в том, что ты, кроме моей мамы, единственный человек, который каждый день обо мне думает и вспоминает с радостью. Правда помнишь ты меня немного не в том ключе, в котором мне бы хотелось. В жизни я не была идеалом, нет после мен никакого «следа». Тело отправили в медицинский институт на препараты, потому, что у матери не было денег перевезти тело и устроить похороны. Поэтому, кроме горя, я ничего не оставила. А ты, Лорик, возвела большинство моих жизненных ошибок в культ, которому сама же и поклоняешься в одиночестве, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но так нельзя жить. Это не жизнь, а существование ради подтверждения собственной иллюзии, которой на самом деле просто нет. Сейчас я объясню тебе на своем примере. Ты всегда считала, что я умею общаться с мужиками. Ты постоянно восхищалась тому, что я могла грубо и бесцеремонно высказывать все, что думаю человеку в лицо. Даже сейчас ты пытаешься поступать так со всеми, но то, что это к тебе притягивает кого-то — иллюзия. Ты, тем самым, отталкиваешь от себя всех, даже самых близких. Да, за мной тоже водился грех, когда я ставила себя выше всех людей и обстоятельств. К сожалению, со стороны, это выглядело сперва интригующе. Но каждый человек чувствует суть. А главное оказывалось в том, что при всей красивой и горделивой вывески, внутри была пустота, рождающая злость, зависть. Люди это понимали и продолжали общаться со мной как с некой пустой оболочкой. А находясь в иллюзии я еще старалась придать своей оболочке еще большую красоту считая, что это наполнит меня изнутри. К сожалению все закончилось трагично. Поэтому прошу тебя, не ходи по моему пути — там обрыв и пропасть.
Лариса, осознав, что это не шутка и все сейчас происходящее реально, заплакала.
— Но… — не зная, что ответить Тане, всхлипывала Лариса, а затем просто обняла ее. Таня, спустя мгновение, прервала объятия.
— Не надо Лора. По большей части я не достойна твоих переживаний. Ты абсолютно другой человек, но ты пытаешься во всем подражать мне, считая, что достигнешь таких же результатов. Хотя все мои результаты — это всего-лишь видимость успеха, за которыми нет ничего, кроме гордыни, спеси и одиночества. Пытаясь быть такой, мне казалось, что смогу решить свою извечную проблему одиночества. К сожалению многие матери не видя ценности отца для своих детей, кроме как исполнителя их сиюминутных желаний, впадают в иллюзию никчемности и его ненужности. Из-за этой женской иллюзорности сейчас большинство детей остаются одинокими, наедине с этим большим и суровым миром. Многие дети потом, убегая от одиночества, встают на ложный путь иллюзий и самообмана. Именно так произошло и со мной. Но я не хочу, чтобы ты следовала по моим стопам. Этот путь ведет в тупик. А чтобы не попасть в такую же ситуацию, как я, тебе следует просто отказаться от твоего наигранно-горделивого отношения к жизни. Ты идешь напролом к своим целям, но того же ты можешь достичь, ничего не разрушая и никого не унижая. Попробуй быть той, коей ты и являешься в глубине твоей души, женщиной нежной, заботливой, не сильной. Позволяй другим людям заботится о тебе не критикуя их, не рассуждая о том, для чего они это все делают, ну ты понимаешь. Помнишь, мы с тобой переживали на тему нашей с тобой «женской проблемы»? Так на самом деле это все надуманно. Стремясь изменить внешнее, ты не задумываешься о внутреннем, а оно остается прежним, как правило неизменным, и в итоге ты найдешь просто еще одну проблему. Что дано тебе природой, то и должно быть. Ты хороша такой, какая ты есть, потому, что ТЫ — это как раз и есть твое внутреннее, душа, мысли, мировоззрение в прекрасной оболочке красивой женщины.
Закончив свой монолог Татьяна подарила Ларисе на столько теплый взгляд, что Лора, которая было успокоилась, но осознав, что это все, конец и она уже больше никогда в жизни не сможет почувствовать от своей подруги подобного, разревелась, крепко обняв Таню. Буквально через мгновенье, Таня сказала Лоре, что ей уже пора, и подруги расстались. Навсегда…
Лариса успокоилась. Вернулась в магазин, где оставила после себя скомканные вещи в примерочной. Был будний день и за время отсутствия Ларисы примерочной еще не успел никто воспользоваться. Лора аккуратно развесила все вещи по тем местам, где они должны были висеть. Уходить из магазина ей не хотелось, поэтому она все делала аккуратно и не спеша. Она постоянно размышляла над тем, что для нее это, после всего произошедшего утром, будет еще одним очень серьезным переживанием, постоянно вспоминая тот теплый, прощальный взгляд.
* * *
И появляется этот человек всегда неожиданно. Ровно так же, как и исчезает затем. Но слухи слухами, а было как-то…
…Саша всегда чувствовал напряжение, когда проходил между этими домами. Сами строения не соединялись вместе. Балконы одного дома практически в плотную примыкали к глухой стене соседнего, образовывая тот самый злополучный проход. Тем не менее это был самый короткий путь к дому, где не надо было обходить целый квартал. Хотя путь и был короток, но его «уединенность» и «скрытность» привлекали к себе разного рода людей, которые не просто мимоходом оказывались тут, а завсегдатаев, которые то и дело находились там со своими целями. Наркоманы и хулиганы были основной массой посетителей закутка, где сейчас шел Саша. Именно здесь, месяц назад, убили его друга Петра, который возвращался от Саши к себе домой.
Саша достаточно тяжело переживал кончину друга. Он винил в этом себя, так как выйди от него Петя на десять или пятнадцать минут раньше, то ничего не случилось бы. Он просто прошел бы этот проход не привлекая к себе внимание. Но прошлого было не вернуть и то, что произошло лежало тяжелым грузом на сашиной душе. Особую боль доставляла мысль, что именно он, стал причиной того, что его друг, единственный друг, пал жертвой пьяных хулиганов из-за его эгоизма. Именно он задержал Петю разговорами, так как был не в состоянии справится с нахлынувшими на него тогда переживаниями.
Неожиданно для Саши, где-то позади прозвучал незнакомый голос:
— Извините, молодой человек… — Саша повернулся на голос. — Да, я к вам обращаюсь. У меня есть к вам одно особенное дело. Ничего важного, буквально на минуту. — к Саше подошел высокий и худой мужчина с растрепанными седыми волосами. Он не выглядел запыхавшимся, хотя Саша был уверен, что он бежал.
— Вы мне? — с наигранным удивлением ответил Саша на призыв незнакомца.
— Совершенно верно. К вам. Вы же Александр, если я ничего не спутал, а то знаете ли так вот по минуте, по минуте набежали годы, бывает путаю очередность. — продолжил незнакомец близко подойдя к Саше и рассматривая его взглядом своих каре-зеленых глаз, казались необычными. Тем не менее Саша немного растерялся, не представляя чем может быть интересен этому человеку.
— Я вас знаю? — спросил Саша.
— Думаю, что нет. Так же надеюсь, что наша встреча с вами последняя и в дальнейшем вы не будете прибегать к моям услугам.
— Да, но, я…
— Нет, нет, вы не поняли меня. Я не вам в данный момент оказываю службу. Меня попросили о встречи с вами. Тепрь я должен получить согласие от вас иначе встреча состояться не может.
— А кто вас просил организовать встречу?
— Ваш друг.
Услышав подобное заявление у Саши все похолодело внутри. «Фейерверк чувств», в которых надежда сочетается со здравым отрицанием невозможного, внезапной лавиной сокрушил все его мысли. Мелкая дрожь начала сотрясать тело, что явно было слышно по его дрожащему и сдавленному на первых звуках голоса:
— Какой друг?..
— Ваш друг, Петр. Видите ли, он и вы, наверное были тесно связаны в этом мире, поэтому связь сохраняется, а мир этот и мир тот весьма различны и чтобы все пришло к балансу эту проблему стоит разрешить. Но это не ощущается в этом мире, лишь в том. Вот Петр и попросил о встрече с вами. Но встреча может состояться если и вы того пожелаете тоже.
Услышав подобное изложение сути дела Саша разозлился. Хотя эта злость успокоила его. Возник вопрос: как этот человек узнал об их с Петром дружбе и тех переживаниях, которые никак не покидали его? Но надежда на чудо все же поборола скептицизм:
— И как же вы все организуете?
— Вы встретитесь! — заявил высокий незнакомец.
— Да, весьма лаконичный процесс. — с сарказмом в голосе прокомментировал Саша.
— Так вы согласны?
— Допустим.
— Простите Александр. В данном деле нужно однозначное согласие, все остальное трактуется как отрицание.
— Хорошо, я согласен.
— Вы не поняли, я не могу судить хорошо это или плохо. Скажите «да» если согласны, пока вы как-то не определенно говорите.
— Да! — прикрикнул Саша, уже раздражаясь подобному поведению незнакомца, который после его ответа переменился в лице.
— Значит встреча состоится. Поймите правильно Александр, тот мир и этот смешивать нельзя, вы увидите своего друга, но у него будет всего лишь минута, чтобы поговорить с вами, поэтому не теряйте времени, эта минута очень важна для вас обоих.
Где-то вдалеке Саша услышал как заскрипели шины автомобиля и прозвучал пронзительный сигнал автомобильного сигнала. Он невольно повернул голову, но не увидел, какая машина могла бы затормозить. Зато когда его взгляд вернулся на проход между домами он увидел его. Петр шел знакомой походкой. Подойдя к Саше он остановился. Его взгляд не был на чем-то сосредоточен и словно смотрел в даль, сквозь Сашу и окружающую их действительность. Петр не старался заговорить или произвести какие-то жесты. Просто расслабленно стоял рядом с Сашей, у которого от неожиданности перехватило дыхание и захлестнул калейдоскоп чувств.
— Ты!.. Петь, ты?… — все что смог сквозь глубочайшее потрясение в душе сказать Саша. Тогда Петр, словно включившись от Сашиных слов, тут же улыбнулся ему в ответ смотря прямо в сашины глаза.
— Да, я. Привет друже! Рад тебя видеть!
Обнялись. Помолчали.
— Времени мало Санек. — начал Петр. — Слушай меня внимательно. Я сильно подставил тебя, вляпавшись во всю эту историю. Да, знаю, ты сильно переживаешь из-за моей смерти, но не стоит пускать свою жизнь под откос ради собственных переживаний . Я же тоже не спокоен зная, что произошло и к чему все приведет. Поэтому давай, так. Наш последний разговор как раз закончился на твоих отношениях с Мариной. Но закончились и твои отношения с ней. Депрессия не повод складывать руки в позу «отстаньте от меня я весь раздавлен». Сейчас мы тут закончим и ты стремглав помчишься к ней, она конечно тебя не ждет и не надеется. Ты добьешься разговора с ней и расскажешь все, абсолютно все, что произошло с тобой за этот месяц. Про Временщика не рассказывай, не поймет, точнее понять поймет, но не примет именно твою версию.
— Про кого не рассказывать? — перебил Саша. Петр показал в своей, свойственной только ему манере рукой на того странного высокого человека, который организовал их встречу, а сейчас ходил из стороны в сторону не далеко позади Пети, оставляя шаркающие следы на пыльной земляной тропинке.
— Тебе сложно будет понять, что и как, но наш мир намного сложнее, чем думают люди. Именно из-за этой сложности людям легко жить тут, жаль понимание приходит только там. — в свойственной ему манере, которую подмечал Саша, продолжал Петр. — Поэтому, возьми себя в руки, живи, долго, счастливо, желательно нудно, потому что только беззаботность и налаженная жизнь позволяет это сделать. Все, что захочешь, всего добьешься. Только давай без фантазий на тему сделать весь мир добрым и светлым или тем паче оный попытаться завоевать.
Прошло несколько секунд, оба молчали глядя друг на друга. Поднялся ветер. У Саши на глазах навернулись слезы.
— Ну что-ты. — посетовал Петр. — Хотя если хочется плачь, так лучше. Но учти, поплакал, перестань и живи дальше. Многое ты уже не сможешь сделать заново, но всегда сможешь продолжить по иному, это только твой выбор. А по мне не плачь, я вляпался в историю по своей вине, мог не попадаться этим выродкам на глаза, но решил сделать замечание… — Петр развел руками. — В общем понял я надеюсь суть?
— Понял.
— Ну бывай друг, время неумолимо в этом мире. — протягивая руку Саше закончил Петр.
Саша пожал руку. Этот рукопожатие, крепкое, в тоже время теплое и дружеское он запомнил на всю свою жизнь. И когда он сталкивался в своей жизни с обманом и предательством, то каждый раз вспоминал это рукопожатие.
Где-то хлопнула подъездная металлическая дверь. Саша повернулся на звук. Когда же он вернул взгляд обратно, то ветер уже стих, а он стоял абсолютно один, посредине прохода между домами с вытянутой рукой, ощущая лишь остывающую от рукопожатия ладонь, смотря на следы, которые остались от хождения того странного высокого типа…
…Он вбежал в маринин подъезд, поднялся на шестой этаж и позвонил в дверной замок. Дверь открыли не сразу. За это время Саша передумал много чего. Смущение, стеснение и страх терзали его, давая повод уйти, сбежать, спрятаться. Неимоверными усилиями воли он заставил себя успокоиться. Когда же открылась дверь и на пороге показалась очень удивленная Марина, Саша уже пришел в себя и спокойным голосом сказал.
— Привет Марин. У меня друг умер, не мог я к тебе раньше разбитым и подавленным прийти, надо было пережить.
— Ну и как, пережил? — поинтересовалась Марина скрывая усмешку.
— Пережил…
* * *
…Один человек рассказывал, что знает того, кому Временщик помог исцелиться от недуга, который даже врачи не могли излечить. А было это так.
…Рука немела. Онемение сменяла боль. Тупая, назойливая, от которой нельзя было избавится. Нервы были на пределе. Женя был уже согласен даже на ампутацию, лишь бы весь этот ад прекратился. Но видимо в аду были иные планы на этот счет.
Евгений, ожидая очереди к своему врачу, стоял прижавшись спиной к стене. Поликлинника была полна посетителей. Многие шмыгали носами, кто-то заходился кашлем. Находясь поодаль от основной толпы ожидающих своей очереди людей Женя старался пересилить очередной болевой приступ.
Он уже давно научился распознавать эти приступы. Обычно рука была прост онемевшая, словно ватная, не управляемая. Как только немного появлялись ощущения в руке тут же начиналась боль. Обычно это происходило, когда он вспоминал ту трагедию, в которой, хотя и не по его вине, но все же погибли люди.
Когда в жизни Евгения было счастье, ему не было заметно проблем. Все трудности преодолевались словно по мановению волшебной палочки. Выход, из любой затруднительной ситуации, сам по себе был очевиден, и не приводил к каким-то переживаниям или глубоким раздумьям. Когда же счастье прервалось трагедией, то горе для Жени стало неразрешимой проблемой, не имеющей, по его мнению, реального выхода. Хождение по врачам для него становилось некой отдушиной, где он хоть как-то мог ощутить надежду на выздоровление. Но пройдя по кругу несколько раз всех врачей, исцеление Женя так и не получил. Вера многих врачей в то, что рука действительно болит, угасала «на каждом круге». Многие говорили: «плацебо».
В борьбе с болью прошло не мало времени. Подошла очередь Жени зайти в заветный кабинет терапевта, в котором он тут же нарвался на очень недоброжелательный взгляд своего врача. Она узнала своего «постоянного клиента» и недовольным тоном спросила:
– Что, опять болит?
– Да, болит. – ответил Женя.
– Присаживайся. – указывая на стул возле своего стола предложила терапевт. – Показывай, что и где болит, у хирурга с травматологом еще раз был?
– Был. – без надежды в голосе ответил Женя, присев и аккуратно положив руку на стол врача. – Патологии не выявлено, рекомендуют обратиться к психологу, тут психолога нет, а в поликлинике, где он принимает, нужно ваше направление и виза главного врача.
Внимательно выслушав порядком надоевшего ей уже давно пациента, врач принялась осматривать его руку. Мяла, дергала…
– Где сейчас болит? – не увидев ничего подозрительного поинтересовалась терапевт.
– Не болит уже, онемело, теперь как отпустит так сразу вся болеть начнет, словно в расплавленный металл опустили.
– Ясно. Что, пойдем до главного врача, попрошу его резолюцию его поставить. Сам понимаешь, тут нам тебе помочь нечем.
– Мне по вашему в дурдом пора?
– Ну зачем же вы так сразу. Пару сеансов гипноза у психолога и ваших болей как не бывало. – вкрадчиво сказала врач.
– Хорошо, давайте направление, я сам к нему схожу, вас и так целая толпа сопливых ожидает. — пошутил Женя.
Терапевт, выписав бумагу с направлением и отдав ее Жене, проводила его взглядом до двери кабинета. Медсестра, не проронившая ни слова пока Евгений был в кабинете, как только тот вышел за дверь тут же спросила:
– Вы так раздражены этим посетителем?
– Устала я от него! – ответила врач. – Каждую неделю ходит со своими болями. Мы ему помочь не смогли, так он жену своего дяди привлек, заместителя министра области по здравоохранению, мы когда первый раз от него отделались, нам так досталось потом… Теперь не можем ему отказать, но и вылечить не можем.
– А что у него с рукой-то было, раз так болит?
– В том-то и дело, что ничего. Все началось с того, что он с невестой в аварию на машине попал, она, значит, сразу насмерть, а ему «хоть бы хны», но он рассказывал нам, что перед аварией рука на руле зудела, как бы намекая на то, чтобы он свернул, а он не стал ничего делать и получается, что если бы он отвернул, то и невеста осталось бы жива. Теперь, значит, появились фантомные боли в той самой руке и я уже полгода с ним мучаюсь, к психологу идти не хотел, видимо устал от всего — согласился. Может быть сейчас наконец повезет, передадим его специалистам. — закончила терапевт и прокричала в оставленную приоткрытую дверь: — Следующий…
На улице быстро темнело. Евгений стоял перед кабинетом главного врача. Рука, закончив неметь, стала вновь болеть. За окном, в желтом свете фонаря, носились поднятые ветром снежинки. Снег уже лег. Внимательно разглядывая хаотичный «танец» снега Женя будто на мгновенье забыл о своей боли. Он поднял руку и прикоснулся к стеклу. Почувствовав холод стекла, ощущение для него было словно удар током и он немедленно отдернул пальцы. Его рука давно не чувствовала ничего кроме боли, и вдруг эта прохлада оконного стекла. Он приложил всю ладонь. Боли не было и Женя чувствовал прохладу замершего окна. Он буквально наслаждался чувством прикосновения к окну, как вдруг услышал чей-то голос:
— Здравствуйте Женя.
Подумав, что это обращаются сам главный врач, он отдернул руку от окна и повернувшись на голос спрятал ее за спиной. Рука больше не болела, и ему теперь было неудобно беспокоить кого-либо. Но к жениному удивлению вместо руководителя поликлиники он увидел высокого старика с лицом покрытым глбокими морщинами, в черном длинном плаще.
— Здравствуйте. — ответил Женя на приветствие неизвестного.
— Я, собственно, к вам. У меня есть некоторое дело, которое не потребует много времени, всего лишь минутку.
Женя, не ожидавший подобного развития событий, изумленный сделал на лице вопросительно-ожидательную мину. Видимо поняв, что его внимательно слушают, незнакомец продолжил:
— Меня попросили организовать встречу с вами, поэтому мне хотелось бы узнать не будете ли вы против?
— Встреча? С кем? — с еще более удивленным выражением лица поинтересовался Евгений. Хотя где-то в глубине души у него словно произошел переворот. Он, словно понимал, что вот сейчас должно произойти что-то очень важное для него, то чего возможно он хотел бы, но это было невозможно.
— Со Светланой.
Когда Временщик назвал имя, Женя почувствовал, что сердце его стало биться на столько сильно, что готово было вырваться из груди. «Холодный душ» из разной гаммы чувств обдал разум. Дрожащим и сиплым в начале фразы голосом он ответил.
— Да, да, конечно согласен.
— Это хорошо, что вы согласились. Некоторых дам еще и уговаривать приходиться. — посетовал временщик.
В этот самый момент в коридоре появилась женщина в белом медицинском халате. Она прошла мимо не обращая на них внимание, зашла в кабинет главного врача. Женя почувствовал, как ледяной сквозняк в коридоре, появившийся от открытой медиком двери кабинета, охватил его. Он повернулся посмотреть закрыта ли дверь, а когда повернулся обратно, то увидел, как по коридору идет она…
Стройные, чуть пухлые ноги, обутые в черные туфли с серебристыми вставками. Сшитая из лоскутов кожи темных тонов юбка, чуть выше колен, и джинсовая куртка с футболкой, на которой серебром было написано «JOY». Именно такой Света ему и запомнилась, будоража воображение и мужские чувства. Но что-то в ней все же было не обычно. Женя видел ее абсолютно ничего не выражающее лицо и это пугало его, но внутри себя он чувствовал, что это Она. И сердце его успокоилось.
Она подошла к нему.
Он протянул больную руку к ней. Провел пальцами по ее щеке, очень осторожно, словно боясь разрушить представшую перед ним иллюзию. Он чувствовал, как по его щекам пробежали слезинки. Нет он не плакал, слезы сами собой навернулись на глаза и скатились по щекам.
Ее кожа все так же была нежной и бархатистой. Как только он дотронулся до нее Света тут же пришла в себя. Лицо стало живым и несколько игривым. И за столь долгое время грусти и печали Женя увидел на ее любимом лице улыбку, которую она дарила ему.
— Светланка… — прошептал Женя сдерживая слезы.
— Привет мой любимый. — с нежностью в голосе, мягко произнесла она.
— Я, по моему, дошел «до ручки». Ведь это галлюцинация, да? — уже успокоившись спросил Женя.
— Нет Жень. Сейчас, здесь, я с тобой, я твоя. Даже через минуту, после всего, я останусь твоей, до окончания твоего пути тут. А затем… Ты поймешь все потом, но не торопи это мгновение. Многое ты уже осознал, но зачем-то наказал сам себя. — Женя взял ее за руку, а Света продолжала. — Да, случилась трагедия, но осознав свою вину ты решил стать собственным палачем. Но не ты судья себе и приговор выносить не твое право.
Жене захотелось возразить ей, но Света прижала свой палец к его губам, не давая говорить.
— Тебе тяжело на душе не из-за того, что ты осознал сделанное тобой, а от того, что ты решил наказать сам себя. И виноват ты не в моей гибели, а в своей гордыне и глупой смелости. Мне же все было уже предначертано Всевышним заранее… — Женя не выдержав перебил ее:
— А Он есть?
Светлана улыбнулась.
— Ты сам знаешь ответ. Твой человеческий разум ищет земного подтверждения, чудес. Но невозможно понять и измерить человеческими мерками Бога.
Женя смотрел на Свету и не знал, что ему предпринять. Задумываться над тем, что будет дальше он страшился. Но как-то больше по наитию, обратив внимание на Временщика, который мерял шагами взад-вперед коридор поликлинники, задал вопрос:
— Что же с нами будет дальше?
— Мы так же будем продолжать любить друг-друга, и помнить все то светлое, что у нас было с тобой…
Уже без слов Женя обнял ее. Поцеловал. Он чувствовал ее объятия, как ее грудь крепко прижалась к нему, а ее ответ на поцелуй был страстен и полон любви. Для них обоих это была не иллюзия.
Внезапно, позади Евгения, дверь в кабинет главного врача с грохотом раскрылась от сквозняка. Женя почувствовал ледяное дуновение и рефлекторно повернул голову в ту сторону. Из кабинета вышла уже знакомая ему женщина в белом халате, которая несколькими минутами ранее входила в ту же дверь. Жене вдруг стало немного неудобно, так как он почувствовал, что ему что-то надо объяснить про Свету и этого необычного человека, но поняв, что ничего объяснять не придется, он повернул голову обратно. Временщика и Светы не было. В груди защемило.
…Женя шел по заснеженным улицам вечернего города. Рука больше не болела, словно и не было ничего. Хотя пальцы как будто помнили то самое, последнее прикосновение к Ней, объятия.
Размышляя о всем произошедшем в поликлинике и перебирая воспоминания словно случайно женя произнес:
— Я тебя люблю, моя родная.
А ветер, унеся прочь его слова, донес до его ушей ее голос:
— Я тоже тебя люблю…
Он остановился. Посмотрел по сторонам, вокруг никого не было. Он поднял воротник куртки и побрел дальше. Лишь одинокие снежинки кружась ложились ему вослед, начиная декабрьский снегопад.
16 августа 2018 года
20:51 SAMT
Человек за окном
Продавщица
— С вас 1600 рублей.
С одной стороны мне это даже нравилось, что меня не замечают, будто я невидим. Но с другой, это пугало…Собрав продукты в пакеты – я направился в сторону дома.
Дом, милый дом, моя любимая девятиэтажка, в которой я прожил все свои 23 года. Безлюдный двор, в котором уже не играют дети, все сидят дома за своими компьютерами и телефонами, хотя на дворе лето. А сейчас не было даже бабушек, настоящий пустырь, не хватает только перекати поле
Сигареты сделали свое дело, теперь мне стало проблематично подниматься до своей квартиры, хотя раньше я занимался спортом, а курить я начал 3 года назад, даже в этой битве зло победило.
— Пора бросать это дело,- сказал я задыхаясь и пыхтя.
Открыв дверь в свою квартиру я сразу же ее захлопнул, дабы этот запах гари не проник ко мне в дом.
Не сделав за этот день ничего утомительного мой организм требовал отдыха, ноги гудели, голова трещала, а я всегда прислушиваюсь к его просьбам. Поэтому я решил немного вздремнуть.
— Закончу свои дела после того как я приду к единому мнению со своим телом.
Кинув свои вещи на кресло сразу плюхнулся на кровать. И не прошло 3 минут как я стал отключаться.
Вернувшись в свою комнату я закрыл дверь на защелку. Сердце все еще хотело выпрыгнуть из груди. Я решил выйти на балкон и покурить, чтобы как-то успокоиться. Вытаскивая сигарету из пачки я ее уронил, все это время у меня дико тряслись руки, а я этого даже не замечал. Подняв сигарету и закурив, мой взгляд упал на двор. Теперь он был не пуст. Тук-тук-тук.. Кто-то стоял на улице и смотрел прямо в мое окно. Меня парализовало на несколько секунд. Сигарета уже полностью догорела, и пепел свисал с нее. А я все стоял и смотрел. Было ощущение, что если я двинусь, то он тут же побежит на меня. — Полное дерьмо, самый ужасный день в моей жизни, просто блядь ад какой-то. И что же мне делать?- сказав это почти про себя, как будто прося ответа у кого — нибудь.
Выкинув сигарету в пепельницу я начал медленно отходить назад в комнату. Шаг за шагом. Прокручивая при это в своей голове куда я дел телефон. На ум ничего не приходило, сейчас мой мозг не хотел сотрудничать со мной.- Кух….
Не успев до конца даже произнести это слово я мигом бросился туда.
— Надеюсь он там, если нет, то мне крышка.
Добежал до кухни мой взгляд метался из стороны в сторону в поисках моего спасения.
— Да где же он,- голос мой трясся как никогда.
Я яростно пытался вспомнить куда его мог положить, но мой воспалённый мозг не хотел работать. Взгляд упал на диван стоящий у стола.
— Вот он!
Счастью не было предела. Быстро метнувшись к нему и взяв в руки я начал вводить пароль. Весь экран покрылся каплями пота которые стекали с моих рук. С первого раза я не смог правильно ввести пароль потому что руки сильно тряслись, со второго получилось
Связи нет. Ноль палочек.
Боль заполонила все тело. Я понимал что это тот человек, который ломился ко мне в дом и так же я понимал,что надежды на спасение нет, внутри себя это чувствовал. Пытаясь прокрутить в голове все моменты, которые помогут мне, на секунду я поймал надежду. Все же, я внутри, а он снаружи, если он и в первый раз не смог пройти, то и во второй раз не сможет.
Решив проверить нет ли кого за дверью я подошел к двери и посмотрел в глазок. Но я знал, что там никого нет, ведь он до сих пор стоит во дворе и смотрит в мое окно. Понимая ,что здесь делать нечего я отправился в свою комнату, запер дверь и сел на диван.- Это просто ад.
И тут произошёл резкий и сильный удар в дверь. Я слышал как дверная ручка ходила ходуном. Он шел в последний бой, это чувствовалось в его действиях, с какой силой и с каким импульсом он пытался проникнуть ко мне. Последний бой… И я понимал, что уже проиграл.
Дверь, которую я закрыл была открыта.
-Как я мог это не заметить ?
Страх переполнял меня, будто он готов выльется из меня. Все было на пределе. Он в моей комнате, это было ощутимо, его присутствие . Я ощутил ледяное касание на своей спине, по всему телу пробежали мурашки.
Олег стоял у кровати, как вдруг невидимая сила резко повалила его. Будто тысячи рук тянули его внутрь кровати. Олег потерял контроль над своим телом, чувствуя, как с каждой секундой частичка души ускользает от него. Смерть стояла напротив него, ее мантия резвилась от ветра. Она подошла к Олегу и опустила свою руку на его лицо.
Пусть дует ветер
Вместо предисловия
Прошу вас, обратите внимание.
Мне 25. Этот маленький рассказ на 2600 слов — то первое и единственное, что я написал. Первое относительно серьёзное, во всяком случае. Несколько полных дней я писал и редактировал 5 жалких страниц только для того, чтобы сделать этот рассказ вкусным в первую очередь для вас. А также — чтобы исключить всё то, что я не люблю в литературе.
Я не оправдываюсь — это лучшее, на что я сейчас способен. Поэтому, если вы увидите перед собой невыносимое дерь…, то я хочу услышать это от вас. Договорились? Я — вам, вы — мне, по-человечески.
Коржин Антон
Пусть дует ветер
1.
Честно говоря, я не могу ничего спасти.
Я пришёл прямо сюда, к морю, покинув душную комнату, оставив позади несколько кварталов, миновав пару коктейлей… Чуть было не попавшись на закуску самоуверенной барменше, которая слопала бы меня в два счёта.
Я пришёл сюда, только для того, чтобы сказать это.
Такая мысль приходила мне в голову несколько раз за последнее время. Каждый раз по всё менее значительному поводу, так что к сегодняшнему вечеру простая дверная ручка или вода в чайнике одним своим видом напоминают мне об этой истине.
Чем-то похоже на прогрессирующее заболевание. Сначала ты скромно покашливаешь в сторонке, а потом, лёжа посреди торгового центра, задыхаешься, и продавец овощей неумело делает тебе искусственное дыхание. Отчаявшись, он опрокидывает коробку с баклажанами и хлещет ладонями по лицу.
— Дыши! Дыши!
Вот только дыхание мне, конечно, никто не делал. Тогда я и не пришёл бы к такой мысли.
Спасти себя — значило бы нарушить естественный заведённый порядок вещей. Впервые к этой идее меня подтолкнула знакомая времён учёбы в университете. Молчаливая девушка, скрипачка из начинающей группы, в которой состоял и я. Применительно к музыке, она могла исключительно мало. Некая травма, полученная в детстве, мешала ей играть быстро и разнообразно, и в конечном итоге — мешала играть хорошо.
Однажды, во время очередной репетиции, когда мы вышли на улицу передохнуть, я вдруг предложил ей прогуляться вдвоём в «нерабочее время». Ожидая ответа, я курил сигарету, чувствуя небольшое напряжение.
Её лицо, наделённое тонкими чертами, несколько мгновений оставалось беспристрастным. Невозмутимость — одно из тех качеств, которые в ней смотрелись вполне складно.
— Хорошо. Ты только… Позвони в этот день, если соберёшься. Я могу забыть.
— Без проблем
Чуть погодя, мой приятель, вокалист нашей группы, хлопнул меня по плечу и тихо произнёс:
— Эй, она ужасно скучная. Тебе придётся постараться, чтобы разговорить.
— Всё нормально, мы мило погуляем по парку. И, кроме того, у меня в запасе ещё остался коньяк…
— Вот хитрец — он улыбнулся.
Коньяк, правда, в дело не пошёл. Мы уничтожили его тем же вечером, после репетиции. Проводили скрипачку, посадили гитаристов в метро — в вечернем вагоне они смотрелись дико и растерянно. Жёлтый свет освещения и две нелепые фигуры в кожаных куртках. Позабытые экспонаты.
Оставшись вдвоём, взялись за коньяк под разговоры о нашем пути, о музыке, о творческих планах, которые так и не состоялись.
— Послушай, — говорит вокалист, нависая надо мной. Было уже глубоко за полночь, коньяк быстро кончился, — послушай Coil!
— А что они?
— Послушай, говорю… Coil — это атмосфера. Когда услышишь, поймёшь бессмысленность своего вопроса.
— Очередная ведь бредятина будет по твоему совету.
— Бред — это возможно, — он с серьёзным видом кивнул и добавил:
— И скукота — тоже. Но не большая, чем гулять с ней по парку, — он многозначительно приподнял бровь. — Мой совет: лучше возьми её скрипку и разбей себе об голову.
— На своём опыте знаешь, что — лучше?
— Можно сказать и так. Девушка хорошая: спорт (борьба!), музыка, туда-сюда. Но серьёзная ужасно.
—
В пятницу, в назначенный день, я закончил с учёбой рано. Прогулка должна была состояться ближе к вечеру, поэтому, закинув в себя нехитрый университетский обед, поднялся в библиотеку. Читальный зал библиотеки не был популярным местом среди студентов. Если не храпеть, там можно было спать относительно легко, спокойно и даже — лёжа.
Свидание было для меня в новинку. Поэтому, как и всегда в подобных ситуациях, я испытывал состояние, которое Сартр называл «тошнотой». Мой сон смешался с тягомотной действительностью библиотеки. Серая пыль в воздухе, шепот, шелест, хруст, старые книги, оживлённые студентки с синими эмблемами на груди…
Проснулся я не от будильника, а от хлопка. Думаю, кому-нибудь книгой зарядили по физиономии. Достойное происшествие для студенческой библиотеки. Немного рассеяв сонную муть в голове, потянулся к телефону.
Не знаю, в чём дело: всегда, когда я звоню, трубку долго никто не берёт. Просто проклятие какое-то.
— Ало, привет, это я.
После короткого молчания:
— Привет. Надо же… Как поживаешь?
— Выходи — расскажу.
— Слушай, я правда забыла.
— Я тоже, а потом вспомнил, а потом уснул.
— Могу через минут 40, если ненадолго…
— Давай, я недалеко от тебя, в институте. Примус починяю.
— Давай…
После сна я не всегда уверен в том, что всё, о чём я думаю, я произношу. И наоборот.
Вскоре мы гуляли по парку, рядом с её домом. Немного болтали, немного шутили, курили одну за одной и может быть даже ели мороженное. Когда начало смеркаться, мы уже сидели в местной пиццерии. Панорамные окна позволяли видеть гудящую улицу, полную машин и людей, которые в это время спешили с работы домой. Кафе строилось с некоторым размахом, который, видимо, так на себе и не испытало.
Я порой приходил сюда из университета в обеденный перерыв. Несколько столиков, прилавок, за которым всегда одна и та же девица, где-то за ней — кухня. На одной из стен висели большие, с не совсем понятной претензией, часы.
Моя подруга давилась маленькой невкусной пиццей, за которую я сам и заплатил. Я съел такую же, не приложив особенных усилий. Не могу сказать, что заметил её затруднение сразу — меня часто упрекают в том, что я невнимателен.
— Если не лезет, пожалуйста, не ешь. Я куплю что-нибудь другое.
— Нет, всё нормально. Добить до конца — было бы правильно, не нарушай естественный порядок вещей.
И, немного подождав, она добавила с лёгкой досадой:
— Просто пицца — дрожжевая.
Это продолжалось ещё некоторое время. Я уже немного устал от болтовни и просто наблюдал молча. В её лице была какая-то азиатская толика: не то глаза, не то скулы, не то брови… В какой-то момент на этом лице мне показалось желание исторгнуть остатки пиццы наружу.
Я встал из-за столика и, слегка прихватив её за локоть, попросил:
— Пойдём лучше, к чёрту её.
До метро мы дошли, не проронив ни слова. Я чувствовал сильнейшую усталость и опустошение. Сказав пустяки на прощание, мы разошлись. Я — в метро, она — домой, в общежитие.
А вообще — мы разошлись намного сильнее: наши пути больше не встретились. В музыкальном коллективе она не появилась, в университете друг друга не замечали.
Я пришёл домой не слишком поздно, часов в девять вечера. Пришёл, уже зная, что ей не позвоню. Не говоря соседу ни слова, рухнул на кровать и до самого утра не вставал.
Готов оспорить утверждение о том, что худшее свидание — это свидание, которое не состоялось.
2.
Хочу быть правильно понятым: история с пицце-девушкой не оказала существенного влияния на мою жизнь и не заложила глубокой раны в душе. Просто в какой-то момент я почувствовал, что она имеет непосредственное отношение к тому, о чём я думаю сейчас. Также, как непрерывна наша жизнь в принципе.
Всё то деструктивное, что я могу заметить в себе, не поддаётся ни лечению, ни контролю. Ни творчеству, как инструменту анализа и самотерапии. Наверное, то же испытывал забытый японский солдат, на Филиппинах. Ничего не изменить, но руководство сказало: «Отступление строго запрещено!»[1]
Видимо, поэтому моё творчество по своей сути негативно.
Ещё в детстве меня везде окружали люди достаточно грубые. Во всяком случае слишком грубые для моего уклада.
Толстокожие «хозяева жизни», они везде составляют большинство, и успех сопутствует им. По-крайней мере так казалось раньше. Физически здоровые, нормальные, они любят посмеяться и увлекаются чем-нибудь не слишком особенным: спорт, машины, телефоны, вещи. Их взгляды редко расходятся с общепринятыми. Такой портрет.
Но вот в чём дело: когда ты оказываешься другим, это от тебя не зависит. Мало кто понимает, что у тебя нет и не может быть цели стать таким же, как они. Это просто невозможно. Твоя цель — научиться жить в мире самим собой, прийти к какому-то равновесию между мечтами и возможностями. Для того, чтобы понять это, стоило коптить небо, менять работы и подруг, переезжать из одного места в другое. Впрочем, стоило ли? Словом, должно было пройти время.
Я почувствовал это не сразу, очень многое пришло во время двухлетней работы в алкогольной компании. Часто я ловил себя на мысли, что говорю не так, как это было бы естественно для меня, а так, как должен. Но в конечном итоге это меня не спасло: спустя год, они всё-таки поняли, что я немного — Маугли.
—
— Здравствуйте, меня зовут «…», и я проведу с вами предварительное собеседование, — высокая бойкая девушка, она непринуждённо улыбалась.
— Здравствуйте. — я медленно кивнул.
Показав жестом в сторону, девица произнесла:
— Давайте пройдём в малую переговорную.
Меня привели в совсем маленькую комнату. Достаточно уютно, но всё-таки по-офисному. Посередине стоял крохотный столик, вокруг него три диванчика. Под стеклянной поверхностью стола я сразу приметил опытным глазом вечного бездельника: карты, набор магнитных мини-шахмат, какие-то другие настольные игры. Что ж, если вы решили сначала провести партию в шахматы, то вам не повезло — я слабый соперник даже для любителя.
На стене стилизованным витиеватым шрифтом было написано: «Dream Before Your Dreams Can Come True«. Амбициозно.
— Наверное, вы уже знаете, наша компания занимается производством и реализацией широкого спектра алкогольной продукции, это крупный федеральный холдинг с головными центрами в нескольких городах… — она закинула ногу на ногу и говорила слитно, без всякого затруднения. Наверное, так и должно быть — всё-таки ей каждый раз приходится рассказывать одно и то же. Я успел что-то пропустить.
-… эти организации тоже активно участвуют в общей работе, имея своих представителей на всех наших бизнес-единицах. Обо всём этом, вам ещё не раз расскажут и, при том, намного подробнее, если вы захотите работать с нами, — она опять улыбнулась — Хотелось бы услышать, почему вы всё-таки решили отправить нам своё резюме, и в чём ваши ожидания от работы в компании.
Устройство на работу — время необдуманных обещаний, особенно, когда эта работа вам нужна. И я уже был готов говорить всякие глупости. Таким образом, с самого начала пошла наша игра в полуправду с работодателем.
— Как писал в резюме, я совсем недавно переехал в этот город. Сейчас меня интересует постоянный заработок и, в широком смысле, стабильность. А когда я узнал о вашей компании и том, насколько она мощная, я сразу понял, что было бы интересно работать с вами.
Ведь понятно? Чтобы быть принятым на работу, мне необходимо изобразить из себя толстокожего «хозяина жизни».
— Да, вы писали, что приехали из Ленинграда. Кстати, расскажите, что вас толкнуло к переезду? Я сама почти из деревни, переехала сюда — интересно послушать…
В ту пору у меня была «официальная версия» ответа на этот вопрос. К сожалению, я её забыл, и восстановить свой ответ не в силах.
Когда ты оказываешься другим, ты не виноват, но это бывает трудно объяснить. Мы вообще мало чего выбираем: многие свободные поступки, если подумать, перестают выглядеть таковыми.
3.
Как можно было догадаться, несколько лет спустя, после истории со скрипачкой, я переехал из города побольше в город поменьше. Решил, что без моря жить не могу, хотя причина, конечно, была не в этом. Не знаю, был ли поступок свободным — тешу себя надеждой, что был.
Пара-другая не слишком обременительных знакомств, пусть не сразу, но появилась. Одна-другая сотня тысяч рублей была заработана и незамедлительно спущена. Пролетали сомнительной важности события и, одним словом, меня тянула пучина, которая в конце концов выплюнула моё тело на поверхность следующего эпизода.
—
На сопке, на её скалистой вершине нас троих окружили город, трава, косой крест, квадратные бутылки кагора и виски, и проступившие звёзды наверху. После вполне резонных стонов восхищения, мы расположились полукругом прямо на скале и открыли бутылки.
— Видишь тот армейский купол? Говорят, его перекрасят в арбуз.
— Арбуз?
Снизу донёсся бой барабанов и хор голосов, армия не спала в вечернее время — армия маршировала.
— Есть у кого-нибудь сигарета?
— Вот, — порывшись в сумке, выудил пачку.
— Спасибо, первая сегодня!
— Ты бросаешь курить?
— Кажется, нет…
Солнце только зашло. И, по мере того, как темнело на горизонте, город становился в моих глазах ещё более свободным, просторным и красивым. Дышать стало легче, словно стянули удавку с шеи. Готов поспорить, что ради такого ощущения люди и покоряют горные вершины.
— Интересно, кто ставит кресты на каждой сопке в городе?
— Церковь, видимо. Наверняка, есть годовой план по крестовизации холмов. Когда все сопки будут обставлены, они примутся за мосты, трассы, крупные торговые центры…
— Надо устроить здесь концерт. Привезти комбари, ударную установку, освещение… Такой вид! Сделать нормальный пиар, пригласить местных звёзд!
— Это кого же?
— Не знаю… Лайнела Лютора, например.
— Кого-кого?
— Лай-нела Лю-тора из Тайн Смолвилля. Он живёт на моём этаже. Только его что-то не видно в последнее время.
— Как бы не спился, — третий собеседник знал, о ком идёт речь.
Спустя полбутылки выпитого кагора скала уже казалась родным домом, огни города слились в единое целое, гул машин смешался с шумом ветра, и мне стало трудно различать, где же кончается реальность, и начинаются мои фантазии.
К тому моменту мы уже встали на ноги, накинули куртки и включили музыку. В телефоне сменяли друг друга песни: The Smashing Pumpkins, Joy Division, Pantera, Paul Van Dyk, Roy Orbison, Oomph, Billy Idol, The Cure, KMFDM — всех и не вспомнишь… Потом в ход пошли наши песни. А затем, как показатель нарастающего градуса, песни с нашим вокалом.
— Ужас. Как дальше жить… Как дальше жить, если всё хорошо?!
— Ну наконец-то…
— Сингулярность….
— Я так долго, так долго ждал, что ты это скажешь!
— У меня сингулярность. Точка, в которой завтра, вчера и сегодня замыкаются. Когда всё происходит так, как ты этого хочешь…
С наступлением ночи мы двинули оттуда. Довольно быстро я покинул компанию, а парни продолжили вдвоём. С утра репетиция. Не высплюсь, уже не выспался.
Вежливый таксист-иммигрант довёз меня до дома. И когда это таксисты успели стать вежливыми?
— Можете прямо на углу остановить, как вам будет удобно, — произнёс я ритуальную фразу. Не знаю почему, я говорю так каждый раз, когда приезжаю на такси, хотя повод был только однажды.
И дома, сбросив свои маски, я, наконец, опять почувствовал, что мне себя не спасти, внезапно, как всегда это и бывает. Алкоголь, эмоциональная и физическая усталость и… Что-то ещё.
Смотрю в окно, город гудит. Ночь, пятница.
И повсюду здесь мои следы. Они тянутся незримыми нитями от жилых домов, магазинов, скверов, садов, баров… От моря и до стоматологии, от автобусной остановки и до репетиционной точки.
Сколько ступеней видели мои ноги, сколько столбов помнит спина, сколько поручней лапали мои руки. Здесь есть даже люди-следы.
Они были и там.
Сейчас кажется, общение с той пицце-девушкой, как и со многими другими людьми, можно было спасти без каких-либо усилий. Но мы предпочли сохранить «естественный порядок вещей».
Я разорвал бесчисленное количество знакомств, растоптал не одну дружбу, дважды переезжал из города в город. Зачем? Видимо, для того, чтобы понять, что это тоже приводит к исходной точке круга. Я не мог так не поступить. И каждый раз была возможность начать всё заново. И с каждым разом это всё становилось менее интересным. Как будто одна и та же проигрышная партия в шахматы.
И теперь я снова прихожу сюда, к морю, покинув духоту своей квартиры. Я задаю одни и те же вопросы. Не знаю кому: морю ли, либо ветру, либо Богу Владивостока. Море глотает мои слова, выплюнув пену на камни.
Всегда, когда не вижу воды, хотя бы вдалеке, и зимой, и летом — тянет прийти в эту бухту и просто посмотреть. Вдохнуть воздух. И всегда я испытываю что-то вроде разочарования.
Хорошая музыка не должна исполняться дважды, хорошие фильмы не должны повторяться. Никаких ремиксов, ремейков, продолжений. Это один из немилосердных законов нашего мира. Наверно, по той же причине жизнь быстротечна. Жизнь и хорошая музыка — самое неподходящее сравнение. Хорошая музыка — хотя бы хороша…
Тяжелое и бессмысленное бремя. Кошки спять по 20 часов в сутки и при этом живут в 5 раз меньше человека. Но, с другой стороны, они и не волнуются так, как люди!
А я боюсь. Боюсь, что вся моя жизнь — иллюзия. Дорога под сенью померанцевых цветов. Я боюсь, что однажды проснусь и пойму, что я настолько же одарён воображением, насколько обречён.
Пожалуйста, бог Владивостока. Скажи это. Пусть дует ветер: ему не свалить меня на землю, если ты ответишь. Прошу, только скажи: зачем мне желания мои?
[1] В оригинале: «Самоубийство категорически запрещается!» — приказ генерал-лейтенанта Сидзуо Ёкоямы младшему лейтенанту Онода Хироо, отправленному вести диверсионную деятельность на острове Лубанг.
НЬЮ ЛАЙФ: ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
«Вот невезуха! Угораздило но меня прикатить сюда на выходные! Нет бы сверху пару дней позже…» – корил Сергей себя, галерея на перроне.
Но деваться некуда, назад не повернёшь. В душе-так понимал, что ему не терпелось поскорее увидеть городок, пообщаться с его жителями.
«Ладно, пойду в разведку» – решил возлюбленный. Покрутил в руках диплом инженера-строителя – брать ли с собою? А зачем? Кинул документ в чемодан и сдал его в камеру хранения.
Погода только начинался, и не так уж много людей попадалось визави.
ОБЫЧНЫЕ ЛЮДИ
«Эть, штучки-дрючки, подкупающе же гульнём!..» – в приподнятом настроении Павел, молодой прораб, опять-таки раз по-хозяйски прошёлся вокруг колченогого стола, что за неимением скатерти был накрыт газетами. И остался доволен – небось полный порядок: хлеб нарезан, сало тоже, лука (пусть) даже десяток головок, кильки солёные промыты, и поллитровки – а без них деньги цена застолью – на месте…
Тут как раз и старая гвардия появились в общежитской комнате – перед этим во дворе умывались.
ДЕДОК
– Эй, друг-человек, загляни-ка сюда! – послышался голос вслед за забором, увитым густой зеленью.
Погружённый в мысли, Павел шёл до улочке, похожей на деревенскую – по её сторонам стояли одноэтажные на хазе.
– Эй, друг-человек! – громче и нетерпеливее произнёс всё оный же голос.
Павел оглянулся.
ПОЛЁТ НА ЛУНУ
– Уу-у-уу! – по мнению-волчьи воет вьюга – протяжно и заунывно, и жуткий страх проникает в душу.
По (по грибы) деревянной щелястой дверью – кромешная тьма. Но в самом подъезде двухэтажного на дому – тусклый свет от крохотной запыленной лампочки.
Хозяин, скорчившись, засунув грабки под живот, спит на боку у порога своей квартиры. Четверка ещё, что лежит не на ледяном бетонном полу, а возьми грязной подстилке, о которую вытирают ноги. На нём аляска на рыбьем меху, на голове едва держится вязаная спортивная шапочка.
И ми, чтобы хозяин не замёрз, приходится греть его: по всем статьям туловищем привалился к нему, спасая от убийственного холода, какой-никакой легко проникает в подъезд.
