А что случится, если он задержится еще минут на 10 и перекусит? Земля сойдет со своей орбиты? Остановится печь обжига клинкера? Или, быть может, Тамара Игнатьевна упадет в обморок? Его жизненный опыт подсказывал ему, что этого не произойдет.
А посему Малышев несколько скорректировал свои планы и, вместо автобуса, направил свои стопы к столовой. Войдя в нее, он сразу понял, как ему крупно повезло: очереди не было! Правда, и поесть тоже не было почти ничего.
За стойкой стояла толстая рыжая молодуха в высоком белом колпаке. За кассой восседало еще одно диво в таком же головном уборе. На облупленной стене красовалось панно с изображением двух розовощеких поварят. Один держал на подносе жаренного гуся, а другой – пироженные и прохладительные напитки. Рядом было пришпилено объявление, извещающее клиентов о том, что коллектив столовой №37 борется за высокое звание коллектива коммунистического труда. Правда, с кем именно борется вышеозначенный коллектив, не сообщалось. Непритязательный интерьер помещения украшало также и стихотворное изречение:
Хлеба к обеду – в меру бери.
Хлеб – драгоценность, им не сори.
Брать хлеба сверх меры, да еще и сорить им, Малышев не собирался.
Он подошел к грязному столику, на котором громоздилась стопа немытых разносов и выбрал тот, что был почище. Затем передислоцировался к стойке.
– Что у вас сегодня на первое? – вежливо поинтересовался он у толстухи.
– Ничего нету.
– Как это ничего нету?
Она равнодушно шевельнула плечами.
«Колпак на тебе высокий»,– отметил про себя Михаил. И спросил:
– А почему?
– Еще не сварилось...
Слова слетали с ее губ, словно капли воды с сосульки на зимнем солнце. Взгляд был отсутствующим.
– А когда сварится? – поинтересовался Михаил.
На этот раз она даже не пошевелила плечами. Просто стояла перед ним, и молчала как пень.
– Я, кажется, задал вам вопрос,– терпеливо сказал Малышев, стараясь не терять хладнокровия. – Так когда сварится первое?
– Не... знаю.
– А кто знает?
Она не ответила. Его так и подмывало нагрубить ей, однако он проявил железную выдержку.
– А что у вас варится? – он попытался изобразить на лице некое подобие улыбки.
– А вы что, из милиции? – угрюмо пошутила она.
– Нет, из контрразведки.
– Тогда не скажу.
– А все-таки?
– Ну, борщ.
Ему все-таки удалось ее «расколоть!»
– Так, может быть, мне имеет смысл подождать?
– Как хотите.
– А вы как считаете?
– Никак.
– Но я не могу ждать долго.
– А мы тут при чем?
Она была права.
– Я понял, понял,– Малышев дружелюбно улыбнулся рыжей толстухе. – Зарплата у вас маленькая, вы тут одни, это самое, вкалываете, как проклятые, а нас много... Верно?
– Верно,— согласилась она.
– А что у вас на второе?
– Шницель.
– И что, ни котлет, ни гуляша нету?
– Все перед вами.
Михаил обвел критическим взглядом тарелки с засохшими лепешками на застывшей вермишели, политыми какой-то подозрительной бурдой. Они оставляли гнетущее впечатление.
– Так, говорите, все?
Она не удостоила ответом.
– А остальные блюда что, тоже варятся?
– Нет,– сказала толстуха. – Уже съедены.
– Давно?
– Вчера.
– Н-да... Не повезло...
– Раньше приходить надо было.
– А это когда?
– А это когда все нормальные люди приходят.
С детских лет папа с мамой учили Малышева, что грубить женщинам – это очень нехорошо. Он и на сей раз не преступил родительских заповедей, но, видит бог, это далось ему нелегко.
Ни слова, не прибавив к сказанному, толстуха чинно повернулась, показав Малышеву широкую, как у борца, спину и важно поплыла в заднюю дверь.
– Куда она пошла? – спросил Михаил у кассира.
– Откуда мне знать? – труженица за кассой широко зевнула. – Я не экстрасенс.
– Вам что, неизвестно, куда ведет эта дверь?
Ответа он не получил.
«Странно,– подумал Малышев. – Ни борща, ни котлет нет – а ряшки аж трескаются.»
Минут через пять, едва волоча за собой ноги, толстуха вошла в раздаточную через заднюю дверь, уперла руки в оплывшие жиром бока и завела с одуревшей от скуки кассиршей речь о румынских полусапожках, «выброшенных» вчера в ЦУМе. Обе дамы явно игнорировали присутствие привередливого клиента.
– Ладно! Давай мне вашу подошву! – не выдержал Михаил.
– Мою вы не разжуете.
Но он не принял остроту.
– И компот!
– Компота нет.
– Ну, кофе.
– И кофе нет.
– А что есть?
– Чай.
– Ладно! Лейте чай!
– А у вас что, рук нет? Чай в бачке.
Она, не глядя сунула на стойку тарелку с застывшим блюдом.
– Да что вы мне суете! – возмутился Малышев. – Ему же завтра именины справлять надо будет!
– Не нравится – не берите.
– Подайте свежее блюдо! – загремел Михаил. – Я вам за это деньги плачу!
Она угрюмо ухмыльнулась.
Он недовольно наблюдал, как она навалила в тарелку несколько ложек серого месива, накрыла его задубвешей лепешкой, полила бурдой и, движением робота-автомата, сунула «свежее» блюдо на стойку. Казалось, она отбывала трудовую повинность.
– И чем эта порция отличается от предыдущей? – Малышев иронически усмехнулся.
– Ничем.
Она злорадно улыбнулась в ответ, и он был вынужден признать, что она и на этот раз оказалась права.
Чувствуя себя круглым дураком, он открыл краник и нацедил в стакан мутной жидкости, выдаваемой здесь за чай. Затем перемесился к кассе, отсчитал, сколько требовалось, денег, и отдал их кассиру.
– С вас еще две копейки,– тоном снежной королевы сообщила кассирша.
– Какие копейки! – нервно воскликнул Михаил. – Вы что, считать не умеете? Пересчитайте получше!
Они пересчитали вместе. И снова он оказался в дураках, поскольку не учел двух кусочков хлеба. Под презрительными ухмылочками работников общепита, Малышев доплатил причитающиеся две копейки, сел за грязный столик и с отвращением вонзил зубы в холодный вязкий шницель.
Глава шестая
У лужи
Отобедав в столовой №37, Малышев решил ехать на завод и уже нигде больше не задерживаться. Но, проехав несколько кварталов, все-таки надумал, на свою голову, заскочить по пути к луже. Ему хотелось убедиться в том, что скорая помощь забрала того бедолагу.
Однако бедолага по-прежнему лежал на месте.
Что было делать? Оставлять его околевать в холодной воде?
Михаил проторчал около пьяного еще минут десять, надеясь, что скорая помощь вот-вот подъедет, но никто не приезжал.
Разумеется, он и не ожидал, что они примчатся сюда, сломя голову, скрипя на поворотах тормозами и завывая сиренами. Но за время, истекшее после его телефонного звонка, можно было уже добраться и на волах.
Видя, что от государственных структур толку нет никакого, Малышев решил, хотя бы, вывести несчастного на сухое место. Насобирав на обочине камней, он стал прокладывать, с их помощью, путь к пьянице. Балансируя на камнях, он добрался до потерпевшего и, склоняясь над ним, потряс за плечо:
– Эй, земеля, вставай!
Пьяница разлепил веки.
– О, Мишка! – прорычал он.– Пр-ривет!
Откуда пьяный мог знать его имя? Скорее всего, он его с кем-то спутал.
– Давай, давай, братуха, поднимайся, а то простынешь,– с добродушной улыбкой сказал Михаил, и потянул незнакомца за локоть. – Ну! Опля! Оп!
С превеликим трудом ему удалось поставить пьяного на ноги.
Вывести его из лужи оказалось не так-то легко. Пьяного водило в стороны, как карася на крючке. Пытаясь удержать его, Малышев соскользнул с камней и оказался по щиколотки в грязи. Когда они вышли на твердую почву, в горле у Михаила першило, и он поймал себя на мысли о том, что теперь-то уж наверняка схватит простуду и сляжет в постель.
Усадив пьяного у телеграфного столба, он стал обмывать испачканную обувь. Он уже вымыл один туфель и принялся за второй, когда за его спиной раздался шум подъезжающей автомашины. Он обернулся и увидел скорую помощь. Дверь приоткрылась. Из нее выглянул человек в белом халате.
– Это вы скорую помощь вызывали? – окликнул он Михаила.
– Я! Я! – радостно закивал Михаил.
Так и не домыв второй туфель, он двинулся к врачу. Им оказался человек средних лет с угрюмым лицом, излучающим почти физически осязаемые потоки меланхолии. За толстыми линзами очков поблескивали водянистые настороженные глазки.
Врач выбрался из машины. Следом за ним вышла молоденькая медсестра, и Малышев сразу отметил, что ножки у нее были просто великолепны.
– Ну, где больной? – спросил врач.
– Там, под столбом сидит,– сказал Михаил.
Впрочем, больной уже не сидел, а лежал на боку, неестественно скрючившись и подогнув под себя ногу.
Под водительством Малышева, медики приблизились к пьяному. Михаил перевернул его на спину и похлестал по щекам:
– Эй, земеля! Очнись! К тебе доктор приехал!
Алкоголик расплющил очи.
– А... Эт-то ты, зверь,– вымолвил он заплетающимся языком. – Н-ну, ты и зверь... Н-ну и зверюга...
Михаил потянул его за руку.
– Давай, вставай, браток.
– А ты зверь... зверь ... – бормотал пьяный. – Ну и волчара...
Малышев поставил пьяного на ноги, удерживая под локоть.
– Или я не прав? – пьяный попытался потрепать Михаила по щеке.
– Прав, прав,– сказал шофер.
– Вот то-то и оно... Ты волк. Запомни это. В-волчара! Все люди – звери. С-серые волки... И я волк... И ты – волк. И он волк,– пьный небрежно махнул на врача. – Все волки! Человек человеку – кто? А? Кум? Брат? Сват? Н-не... ш-шалишь... Он – во-о-лк. Я внятно излагаю?
– Вполне.
– Ну, я-то, положим, свинья,– продолжал развивать свою концепцию алкоголик. – Свинья и есть... Эт-т мне известно... А ты – волчара... ух, волчара! – пьяный сделал попытку поцеловать шофера.
– Не понял,– строго хмуря брови, сказал врач.– Вы зачем скорую вызывали?
Малышев довольно глупо улыбнулся:
– К пациенту.
– К какому еще, черт возьми, пациенту? Он же пьян!
– Кто? Я? Пьян? – пьяный удивленно выпучил глаза. – Мишка, а это что за зверь?
– Это доктор,– пояснил Михаил, размышляя о том, что с такой мрачной физиономией врачу следовало бы работать в похоронной команде.
– Кто? Док-тор? – пьяный обалдело выпучил глаза. – Ай-болит?
Похоже, в голове у него произошло короткое замыкание.
– Огонь! – вскричал пьяница и нанес неожиданно хлесткий удар врачу в лицо. Очки хрустнули и слетели в грязь. Врач отступил шаг назад, прикрывая глаз ладонью.
– Черт... – пробормотал он.
– Владимир Иванович, что с вами? – воскликнула медсестра. – Сильно ударил?
– А... Пустяки,– сказал Владимир Иванович. – Очки... Что с очками?
Девушка нагнулась и подняла очки с земли. Она протерла их носовым платком. Малышев все еще удерживал пьяного за локоть. Он был нимало удивлен тем, что человек, не способный самостоятельно стоять на ногах, сумел нанести такой сильный удар.
– Ну что, получил? – просипел пьяница, извиваясь, словно змей. – Еще з-амочить?
– Спокойней, браток,– сказал ему Малышев. – Не шуми. И так уже натворил делов.
Медсестра протянула очки Владимиру Ивановичу. Одно стекло было разбито. Когда врач отнял руку от глаза, под ним уже проступила красноватая припухлость, обещавшая в скором времени перерасти в большой синяк.
– Черт...– сказал врач, рассматривая очки.– Разбил, с-аба-ка.
– Ничего, можно и склеить,– брякнул Михаил. – У меня в Новокаменке есть, это самое, один знакомый, так он так хорошо стекла клеит!
– Маразм... – проворчал врач. – Наташа, куда мы с тобой попали?
Медсестра озабоченно осмотрела синяк:
– Владимир Иванович, давайте-ка, я вам ранку обработаю, а? А то еще инфекцию занесете?
– Не стоит,– сказал врач. – У него же кулаки проспиртованы.
Взор Малышева прилип к медсестре - у нее была красивая фигура и просто изумительные ножки!
– А эт-то чо за к-лизма? – засипел керосинщик,– Мишка, эт-т чо за коза? Проф-фес-сионалка?
Девушка опешила. Ее лицо залила пунцовая волна негодования.
– Да как вы смеете? – вскричала Наташа. – Владимир Иванович, да что ж на них смотреть? Надо милицию вызывать!
За ее спиной раздался тягучий бас:
– Не стоит. Мы уже тут.
Глава седьмая
Блюстители закона
Их было двое, и они приближались неторопливою походкой. Позади милиционеров виднелась машина с будкой щучьего цвета. Подойдя к месту событий, один из них козырнул:
– Сержант Сокольский.
Он обвел взглядом собравшихся. Особое внимание было уделено им медсестре и, в частности, ее ладной фигурке и стройным ножкам. Не находилась ли девушка с подобными приметами во всесоюзном розыске?
– Тэк-с... И что здесь происходит?
– Вот эти двое,– взволнованно сказала Наташа, указывая на Малышева и человека из лужи,– Владимира Ивановича избили!
– Тэк-с... Ясненько... – оптимистическим тоном произнес сержант.
Казалось, именно такое развитие событий он и предвидел. Сержант с довольным видом потер руки.
– Сперва вызвали нас,– уточнила девушка,– а потом избили врача!
– Так, так!
Милиционер подбоченился и с глубокомысленным видом вывернул ноту пяткой вперед:
– Гражданин Малышев?
– Он самый,– нехотя признал Михаил.
– Так, значит, это вы нас вызвали?
– Ну, я.
– И скорую помощь тоже вы вызвали?
– Так точно.
Сержант укоризненно покачал головой:
– Что же это вы, гражданин Малышев, вызвали к пьяному скорую помощь, оторвали врачей от такой нужной и важной работы... Доктора вот избили... Ай-яй! Нехорошо...
Он явно не принадлежал к числу богатырей. Рост – где-то метр шестьдесят сантиметров, вместе с ботинками и фуражкой. Плечи – узкие, лицо рябое...
– Да никого я не избивал,– запротестовал Михаил. – Это вот он его заметелил!
– Ага... Так значит, «заметелил» врача, как вы выражаетесь, ваш дружок?
– Какой дружок! Какой, это самое, дружок! – рассерженно возвысил голос Михаил. – Да я его знать не знаю!
– Как не знаешь? – засипел человек из лужи. – Да ты чо? Н-ну, ты и зверь! Н-ну, и волчара, в натуре! Ведь мы ж с тобой так чуд-ненько б-бух-хали! И были ж д-де-вочки! А потом ты еще принес полбанки с-самогона... Отменный, между прочим, пер-вачок. А сам слинял, а? Мне Райка и говорит: «А... где же М-мишка? Куда он, п-подевался, пьяная его рожа?» Н-ну? Чо я должен был отвечать д-дам-ме? А? Т-ты куда свалил, с-студент?
– Действительно, куда? – вставил сержант.
– Черт знает что такое,– проворчал врач. – Они, видите ли, с какими-то шалавами бухали, мне вот под глазом фингал засветили... Маразм.
– Да дайте объяснить! – вскричал Михаил.– Я этого гражданина впервые вижу! Я ехал на завод. Гляжу – он лежит в луже. И не шевелится. Так было дело, браток?
– Дай пять,– сказал браток, пьяно пошатываясь.
– Вот я и решил его выручить.
Врач усмехнулся:
– Вызвав скорую?
Шофер заулыбался:
– А что, пожарную команду надо было вызывать?
– К пьяному?
– Да откуда мне было знать, пьяный он, или нет? А, может быть, ему просто плохо стало? А если даже и пьяный – что же тогда, по-вашему, пускай околевает в луже, как собака? А если б вы на его месте оказались? А? Что тогда?
– Маразм,– сказал врач.
– Ну, почему же маразм? – заспорил шофер.– Почему же, это самое, маразм? Вот наш главный механик – царство ему небесное – такой башковитый мужик был, а тоже как-то раз лежал пьяный в луже и застудил себе почки. И через полгода умер. А прояви о нем тогда кто-то заботу, приди вовремя на помощь – и, может быть, он и по сей день, был бы жив!
– Вот что, любезный Михаил... Как вас по батюшке?
– Георгиевич.
– Так вот, Михаил Георгиевич,– сказал Владимир Иванович с вежливой улыбкой.– Вы к психиатру не обращались?
– Нет. А что?
– Вам стоит наведаться,– сказал Владимир Иванович дружелюбным тоном.– Это я вам как врач рекомендую.
– А что, есть отклонения?
– По-моему, да.
– И как? Сильно заметные?
– Да как вам сказать... Не так, чтоб уж очень... Но кое-какие аномалии обращают на себя внимание.
– А если бы я, это самое, проехал мимо этого бедолаги? Если бы я пил, курил, воровал, брал взятки и изменял жене? А? Как тогда? Признал бы меня психиатр нормальным?
– Спокойнее, Малышев, спокойней,– вмещался сержант Сокольский.– Утихомирьтесь. Вам нельзя так сильно волноваться.
Он обратился к толстяку с погонами лейтенанта:
– Ну что, будем брать?
– Обязательно,– сказал лейтенант.
Сержант махнул рукой:
– Витек! Давай сюда! Будем паковать!
Из кабины «воронка» высунулась черноволосая голова Витька. Он стал сдавать назад.
– К-ого мочить? – прохрипел пьяница, встряхивая головой.– Этого крокодила в кокарде?
– Ого! – сказал сержант. – Так, значит, опять продолжаем буянить? Нехорошо...
Он подошел к пьяному и заломил ему руку за спину. Тем временем толстяк расстегнул футляр величиной с портативную пишущую машинку, пристегнутый к ремню на поясе, и выдвинул антенну рации:
– Сокол? Сокол? Говорит Ястреб. Нахожусь на Карбышева, возле Гастронома. Здесь пьяная драка. Провожу задержание.
Сквозь шорох и треск радиопомех донесся металлический голос:
– Помощь не требуется?
– Нет,– сказал лейтенант. – Управимся сами.
Он задвинул антенну. Тем временем Витек уже вылез из машины и заломил пьяному другую руку. Человек из лужи выгнул грудь колесом:
– А! Врете, гады, не возьмете!
Он тут же получил пинок под зад коленом.
– Повыступай, повыступай тут у меня, баламут,– по-отечески ласково проворчал лейтенант. – Пятнадцать суток тебе уже обеспечены.
Он тоже не был Геркулесом. Вся его мощь – если уж вести речь о богатырской мощи – ушла в живот. Бедра оплыли, как у сонной толстухи из столовой №37. Двигался Ястреб со скоростью вышеупомянутой дамы. По всей видимости, он был столь же ловок, отважен и умен.
Между тем к месту событий стали подтягиваться зеваки. Слышались голоса:
– Что, что тут происходит?
– Вот эти двое доктора избили!
– Да ну! За что?
– Вызвали скорую и стали требовать наркотики. Врач не дает. Ну, они его и отмутузили.
Теперь уже никто никуда не спешил. У всех было достаточно свободного времени. Женщины, как представители наиболее эмоциональной части собравшихся, негодовали:
– Вот сволочи, а! Вот сволочи! Где-то, может быть, человек от сердечного приступа умирает, а эти...
– Вешать таких надо, вешать! Прямо на площади. И чтоб все видели!
–Да что вы такое болтаете? – вскипел Малышев. – Вы хоть отдаете себе отчет в том, что тут плетете?
Пьяный запел:
Не шумите, ради бога, тише:
Голуби целуются на крыше.
– Расходитесь, граждане. Расходитесь,– сказал лейтенант. – Тут нет ничего интересного. А вам, Малышев, придется проехать с нами.
– Зачем?
– Так, гражданин Малышев, садитесь в свой автобус и следуйте за нами. А не то мы сейчас упакуем и вас и поедете вместе со своим подельником.
На губах Михаила заиграла саркастическая улыбка:
– В наручниках?
– Не обязательно. Доставим и так.
– Но мне же на завод надо! Неужели не ясно? Я и так уже задержался с этим козоводом, начальство там, это самое, рвет и мечет!
– Ничего... Разберемся,– флегматично произнес лейтенант. – Протокольчик составим... Тут рядом.
– Да не могу я! Понимаете? Не могу-у! – Малышев застучал себя кулаком по груди.
– Это в ваших же интересах,– сказал милиционер.
– В моих интересах?
– Ну да... – лейтенант дружелюбно заулыбался. – Знаете, как говорят в народе? Раньше сядешь – раньше выйдешь.
Окончание на сайте "ПЛАНЕТА ПИСАТЕЛЕЙ"