Рассказчица сидела в салоне теплохода Каштан, плывущего вниз по течению Днепра, держа сапку меж широко расставленных ног. Лицо у нее было округлое, простодушное, а голос – внушающий всяческое доверие.
– А это что ж за сорт такой будет? – спросил Осип Михайлович, белобрысый мужчина преклонного возраста в видавшей виды клетчатой рубахе навыпуск. Он был высок и сухощав, словно подросток-акселерат.
– Шамот Гамбургский.
– А-а… Знаю, знаю…– значительно протянул Осип Михайлович, покачивая белым мальчишеским чубом. – У меня раньше тоже такой был, а потом пропал, зараза. Он же теплолюбивый, елки-палки, как тот грузин! И за ним уход нужен, словно за малым ребенком. Я как-то раз упустил, не укутал его на зиму – и все, амба: он у меня вымерз… Думал потом опять посадить… но с ним же столько мороки, столько мороки…
– Что верно, то верно,– подтвердила Таисия Павловна. – Мороки хватает…
– А удобряете вы его чем? Гумусом? Или же коровяком?
– Гумусом, – поделилась секретом дачница. – У меня зять ездит в своей лодке на озеро Чичужное, и черпает его там специальным черпаком. А там такой ил! Такой ил! На нем все растет, как на дрожжах!
Слушая байки этих тихо-помешанных садоводов, Сан Саныч не удержался, и брякнул с невинным видом:
– А скажите, гроздья на вашем винограде с какое ведро будут? На восемь литров, или же на двенадцать?
Осип Михайлович поправил очки на своем тонком хрящеватом носу и строго воззрился поверх них на Сан Саныча:
– Вот вы смеетесь, молодой человек,– хмуря белесые брови, заметил Осип Михайлович,– а знаете ли вы, что такое гумус?!
Сан Саныч сдвинул плечам – в этих вопросах он был дилетантом.
– Не знаете… – с усмешкой констатировал садовод. – А беретесь судить…
Называя Сан Саныча молодым человеком, он, конечно же, имел в виду его возраст (Сан Саныч был уже пенсионером со стажем) а лишь подчеркивал, что в делах садоводства он – сущий младенец.
– Ну, так вот! – сказал Осип Михайлович, назидательно приподнимая указательный палец. – Несколько лет тому назад, уже под осень дело было, моя жена, Анечка, нажарила семечек, и мы с ней расхаживали по дачному участку, лузгали семечки и планировали, где и что нам посадить. А одна-то семечка возьми, да и упади на участок, удобренный гумусом. И что же вы думаете? По весне на этом месте подсолнечник вымахал… Да как погнал, как погнал вверх! К лету выше вербы вырос! Попробовал я, было, его осенью ножовкой спилить – куда там! древесина твердая, как дуб, и полотно все время зажимает… Пришлось топором рубить его, заразу… Уж я рубал его, рубал… уж я рубал его, рубал… Хуу! Сто потов с меня сошло! Наконец-таки срубал, ели-пали! Приезжаю домой и рассказываю за чаркой первача об этом подсолнечнике своему племяшу – а он ржет, пацан, как тот жеребец! И до того ж мне обидно стало! – с этими словами Осип Михайлович приставил руку к сердцу и обвел своих слушателей светлыми невинными очами, ища сочувствия. – Такая ж обида меня взяла, такая обида взяла, что я не могу вам этого и передать! Да что же это такое, думаю, а? Ведь я ж с того подсолнечника – три трехлитровых бутылька масла набил! А этот мальчишка гогочет, как будто я ему сказки Шехеризады рассказываю! И, представляете себе, так и не поверил мне, пацан! Аж пока я его не взял за ухо, не привез на дачу и не показал ему тот пень – а он же такой был, что и втроем его не обхватишь. И только тогда,– тут палец рассказчика торжествующе взмыл к потолку,– когда я ткнул его носом в тот пень – только тогда этот Фома неверующий мне, наконец-таки, поверил!
Сан Саныч подхватил свой рюкзак и снялся со скамьи, под одобрительный галдеж чокнутых садоводов. Он вышел на верхнюю палубу.
Катер двигался вдоль правого берега Днепра. В тени живописных садов, проплывали дачные постройки. У самой воды росли вербы и плакучие ивы. Перед ними стояли камыши, и в них были прорублены просеки для деревянных мостков.
На палубе почти все места были заняты, да и народ тут был какой-то баламутный: если не тихо-помешанный садовод-огородник, так зеленая молодежь, и Сан Саныч спустился по трапу вниз, на корму.
За кормой тянулся пенистый бурун, и спиной к нему сидели на скамье двое мужчин – солидных, не каких-то вертопрахов. Один – средних лет, в высоких охотничьих сапогах и штормовке, с зачехленными удилищами, стоящими между его колен. Другой помоложе, с ясными глазами, возбужденно блестевшими под длинным козырьком парусиновой кепки. Он прислонил свои спиннинги к краю скамью и время от времени любовно поглаживал их рукой. Сан Саныч подсел к этим достойным людям, развязал свой рюкзачок и стал проверять свои снасти.
– Да-а…– произнес человек в штормовке, очевидно, продолжая начатый разговор. – Что правда – то правда… У Милашкиного ерека лещ отменно берет... Я там, на прошлой неделе за 2 часа 60 килограммов взял. Один, подлец, такой же здоровенный попался! Вот такой вот, с-сабака! – рыболов раскинул руки. – Килограммов, наверное, на 25, а то и больше! Уж я его вываживал, вываживал! Уж я его вываживал, вываживал! Часа полтора, наверное, не меньше, с ним проваландался. А вы же знаете, там коряг полным-полно. Ну, думаю, сейчас как зацепится за какую-нибудь – и все, пиши пропало... Но таки выудил его, подлеца… подтягиваю к берегу, подвожу сачок ему под рыло… а он не лезет, гад ползучий! Ряшка – как у того народного депутата, ни в какие сачки не проходит! Так хорошо, брат ты мой, у меня с собой острога была. Так я ж его той острогой за жабры подцепил и, с горем пополам, таки выволок на берег! Хотел потом, было, еще на память с ним сфоткаться, чтоб, так сказать, увековечить для истории – да, блин, как назло дома фотоаппарат позабыл!
– А на что вы его брали? – справился Сан Саныч, доставая из рюкзака свои донки. – На хлебный мякиш, или же на червя?
– На червя,– сказал человек в штормовке. – У меня ж сосед по даче разводит навозных червей, чтоб они ему, значит, навоз на гумус перерабатывали – так я у него такими отменными червяками разжился!
– А прикормку давали?
– Давал?
– Что? Макуху?
– И макуху, и кашу...
Сан Саныч подумал-подумал, и решил привязать на одну из своих донок еще один, дополнительный поводок.
– А на каком масле у вас каша была? – раздался над рыбаками насмешливый басок. – На сливочном? Или на подсолнечном?
Сан Саныч поднял голову. Рядом стоял крепко сбитый, мордатый мужчина в спортивном костюме и иронически улыбался. В руке у него дымилась сигарета. По всей видимости, он только что подошел и услышал конец разговора.
– На анисовом,– хмуро отрезал рыбак в штормовке.
– Ах! Вон оно что! – ухмыльнулся мордатый. – А я-то думал, в чем тут дело? Рыбачил я не так давно на Милашкином ереке! Обложился удочками, словно веером, пять часов кряду просидел, весь продрог, как та собака – и хоть бы какой малек мои крючки шевельнул!
Сан Саныч затянул зубами узел на крючке и степенно осведомился:
– А течение было какое?
– Прекрасное!
– А ветер откуда дул? С востока? Или с запада?
– Низовка дула.
– Гм-гм… – Сан Саныч откусил от крючка лишний кусок лески и сплюнул. – А луна… в какой фазе находилась?
– В той, что ей и положено! – нервно отреагировал человек с сигаретой. – И солнце взошло там, где ему следует – на востоке! А кашу для прикорма я такую сварил, что и сам бы ее ел! А им, вишь, не подходит!
– Постойте, постойте! А вы где стояли? – уточнил ясноглазый спиннингист.
– В смысле?
– Вам следовало становиться аккурат против трех верб,– нравоучительно пояснил ясноглазый, вздымая палец. – Там, на средней вербе, на самой ее макушке, один еще той, старой закваски рыболов прибил крест, чтобы, значит, засечь точные координаты рыбного места. Сдвинься вы хотя бы на десять метров вверх, или же вниз по течению – и все, клев будет уже не тот!
– Так, так! – подтвердил и рыбак в штормовке. – Это он верно вам говорит. Вся рыба как раз напротив того креста кучкуется! Прямо кишит! Руку с лодки иной раз в воду опустишь – так она тебя за палец хватает! Но только вы об этом – ш-ш! Никому ни-гу-гу!
– И еще я так, по-свойски с вами поделюсь…– таинственно понизил голос ясноглазый. – Но только об этом тоже т-сс! – никому не говорите, – он приложил палец к губам. – Так вот, вниз по течению, на повороте к Чичужному, лежит коса… Видали ее?
– Ну, видел. И что с того?
– Так там щука берет… Ай-яй! Вы даже и не поверите! Как-то раз у меня блесна оборвалась, а запасной нету. Что делать? А тут же, елки-моталки, такой жор пошел! Рыба хватает, словно помешанная, как перед концом света! Так что я делаю? Нахожу у себя в кармане ржавый гвоздь, загибаю его в виде крючка, цепляю у шляпки красную тряпицу – и давай щук одну за другой таскать! И столько ж я рыбы тогда на тот гвоздь взял… Едва сумел до причала догрести! Лодка от перегруза так просела, что уже стала черпать бортами воду.
– А раки? – подхватил эстафету и Сан Саныч. – Вы знаете, какие там раки водятся? Ой-ей! – Он изогнул руку крюком, и рубанул другой рукой у локтевого изгиба. – Вот такие вот, шельмы! Кинешь три-четыре штуки в ведро – и уже все, больше не лезут!
– Да ну! – мордатый ухмыльнулся.
– Баранки гну! – вспылил Сан Саныч. – Не смыслите в этих делах, молодой человек – так слушайте, что вам люди сведущие говорят…
Сан Саныч умолк, не желая более толковать с этим пустозвоном.
– Ну, так что там насчет раков? – спросил спиннингист.
– А то,– недовольно проворчал Сан Саныч. – Поехал я как-то раз на рыбалку. Решил встать на Заборах, часам этак к двум ночи, когда самый жор пойдет. А дело уже, помнится, глубокой осенью было. И тут такой ветрюган поднялся! Зыбь гонит так, что и на якоре не устоять… И небо заволокло тучами… ладонь перед носом поставишь – ее и не видно. И ветрище – такой же холодный, такой пронизывающий… в общем, продрог я до самых костей! Ну, и решил причалить к косе, переждать, пока ветер чуток стихнет. Взял фонарь, пошел в плавни, нарубал там хворосту, развел костерок… Потом, как водится, достаю из рюкзака чекушечку, свой походный стаканчик и наливаю себе свои законные рыбацкие сто грамм… И только это я поднес его к губам… Ба! Что за диво? Гляжу лезут к костру из реки какие-то тени… Присмотрелся… Ого! Так это же раки! И вот подползли они, значит, к костру, повставали на хвосты, и давай себя клешнями подмышками хлопать – греются, значит… А у меня ж в лодке как раз мешки были – такие, знаете, в каких обычно картошку возят. Ну, я, недолго думая, мешки хвать и давай туда раков кидать. Набил три мешка, под самую завязку – а больше-то мешков и нету. А раки – все ползут и ползут… Целыми полчищами к костру валят! И все, знаете, такие огромные! Такие матерые! Сантиметров, наверное, по сорок каждый! В общем, плюнул я в тот раз на рыбалку, загрузился раками и айда домой...
– И что ж вы потом с такой гибелью раков делали, батя? – иронично осведомился мордатый. – На базар вынесли?
– Зачем же на базар… – степенно ответил Сан Саныч. – Соседям раздал, детям, внукам... А один мешок, так на работу отнес, хлопцев из своей бригады угостил... Вот сидят они, значит, в бытовке, уминают моих раков за обе щеки, а тут заходит наш мастер, Гриня Бондаренко. А он же, доложу я вам, тоже из тех еще рыбаков будет! Ну, я и ему, по-свойски, с десяток раков наделяю. Так он, вместо того, чтобы спасибочки мне сказать, еще меня же и подначивает! что это ты, дескать, Сан Саныч, из рыбаков в раколовы записался? Или на базаре раков накупил? Ну, тут я не сдержался, и всю правду, как есть, ему про этих раков и выложил! А он гогочет, пацан, аж за животик хватается, словно я ему сказки Шехеризады рассказываю. Ну, думаю, ладно, смейся, смейся, мальчишка… Когда на следующий понедельник хлопцы мне и говорят: иди, мол, тебя зачем-то Бондаренко к себе вызывает. Ну, захожу я к нему в комнату мастеров. Смотрю, сидит за столом, злой, как лысый черт. Глаза воспаленные, нос распух, словно картошка, и шея шарфом замотана… Схватился рукою за грудь и, кехекая, кричит мне: «Ах ты, трепло! Вот лишу тебя квартальных – будешь знать, как мне свои байки рассказывать!»
Вышел я от него – ничего не пойму! Когда стороной узнаю от своих хлопцев, в чем дело… И, ведь оказывается, что? Оказывается, он в выходной, тишком-нишком, собрался да и мотнул на ту косу. Всю ночь просидел там, костры жег, ждал, когда раки к нему на берег погреться полезут! Да только так и не дождался…
– Это почему же? – спросил толстомордый, разливаясь в улыбке.
– Ясень пень, почему! – усмехнулся Сан Саныч. Я-то палил костер, когда низовка дула! А он по всему берегу развел костры, когда горишняк задул! Да еще и в полнолуние! Какой же рак полезет при таких условиях к огню? Он что, совсем уже дурак, что ли?
Но тут Каштан стал причаливать к четвертому причалу и слушатели Сан Саныча двинулись на выход.
Сан Саныч поехал дальше, до шестого причала. А там есть одна потаенная тропка на озеро Чичужное… И на нем – одно засекреченное местечко… Но только о этом – тсс! Никому ни гу-гу!
26.04.10
***
Заборы – излюбленное рыбаками место на Днепре, где когда-то водилось много рыбы.
