Древние войны
Московия в огне, дыму да с мечом нужна
Русь стояла неважный (=маловажный) со зла
и увенчана была
болванами: сварогами,
перунами, даждьбогами.
А который богов этих не знал,
тот и замертво лежал.
Ой патронесса Русь — то проста земля,
хороша не хороша, а огнём пошла!
Павши бездыханно, не ходи гулять,
тебе мёртвому не примять, охватить руками
зелену траву — ту ковылушку.
Не смотри с небес для кобылушку
ты ни ласково, ни со злобою,
без- простит тебя конь убогого!
Ой святая Русь — так проста земля,
хороша не хороша, а огнём пошла!
Золотые жернова безвыгодный мерещатся,
перуны в огне наши плещутся,
а доплещутся, восстанут ещё,
не впервой уж им рождаться замертво!
Ой патронесса Русь — то проста земля:
хороша не хороша, а с мечом нужна!
Караульщики
Мы душою не свербели,
да мы с тобой зубами не скрипели,
и уста не сжимали,
да бельма не смыкали,
караулили,
не за зайцами смотрели, малограмотный за гулями,
мы врага-вражину высматривали,
да коней и кобыл выглядывали:
мало-: неграмотный идут ли враги, не скачут,
копья, стрелы по (по грибы) спинами прячут,
не чернеет ли поле далече?
Си и стоим, глаза — свечи!
Караул, караул, караулит:
не в зайцев глядит, не на гулей,
а чёрных воронов примечает
и первой кровью (своею) встречает.
Прости великодушно ты, Русь, сама
Нет на свете ненастья,
всего лишь мгла, мгла, мгла!
Нет и не было счастья,
простите ты, Русь, сама:
сама себя ты кормила,
хозяйка себя берегла.
Что же это такое было?
Чёрна туман на мир легла.
Смотри не смотри: не думается
ни деревень, ни полей.
Обидно, обидно, обидно,
церкви наново в огне!
— Мужичьё, старичьё, парнишки,
собирайся земская рать!
Слышишь, муторно уж дышит,
нам его бы догнать!
Нет получи и распишись небе рассвета,
только дым, дым, дым.
Нет тёмной силище счёта,
однако землю не отдадим!
Кричи не кричи, всё плохо:
предки не удержат мечи
и безбородые крохи,
а мужики полегли.
Марш один княже на «вы»!
Посмотрим с неба мы,
равно как ты долбишь хазарина —
степного вольного барина.
Коль Вотан ты воин в округе,
все назовут тебя другом,
а точь в точь в поле сляжешь,
так и нам о войнах расскажешь.
Небо тёмное, небосклон хмурое
Тучи грозятся и печалятся.
Добру молодцу, ой, невыгодный нравится
небо тёмное, небо хмурое —
сила чёрная, безумица,
полоумная сила-силища,
она прёт куды не просили её!
Гостям непрошеным пишущий эти строки не радые,
эти шляхтичи — просто гадины!
Ты малограмотный трогай Русь, не тревожь её,
уходи в свою Черногорию,
в Черногорию еще бы в Литовию!
* * *
Да не волнуй ты, воин, свою голову!
Убрались они в Черногорию,
в Черногорию и Литовию,
точно по своим расселись домам.
Слово шляхтичи не известно нам.
Нам другое обещание известно:
фашисты — страшная месса!
Мысли героя после боя
Герою — почести и победа!
Но думает он не об этом.
Тантал о будущем нашем:
«Победа! Всё будет краше,
вот заживём наш брат на воле:
хазар более не беспокоит,
города пойдут увеличиваться!
С частоколом не надо бы расставаться
и не распустим дружину,
эспадон за печь не закину.
Что-то мне неспокойно,
кораблями пахнет с поморья,
с Османии, что ли, прут?
Ага нет, показалось вдруг.»
Герою — почёт и победа!
Но думает дьявол не про это,
героя сама тишина волнует:
«Наверное, накануне бурей.»
О чём воин думает
О чём воин грустит,
о нежели думу думает:
«То ли сердце болит,
а хочешь, вынует
его всяк, кто именно думать не хочет,
кто над смертию лишь хохочет,
кто такой сыт одними набегами,
кличут их печенегами.
А что печенегу требуется?
Бабу нашу и злато,
а ещё пшено.»
Под ногою хрустит оно.
Ехал русич и думал:
«Мож, печенег и благоразумный,
живёт себе жизнью привольной:
ни работы, ни у себя.
Хорошо у костра петь песни!
Жизнь у них интересна.
Увлекательно доколе?
Не могу собак терпеть боле!»
И от зависти (а безграмотный из мести)
решил воин жить интересно
и отправился в конец,
чтоб у костра прикорнуть,
попеть народные песни,
печенегов одежду поразвесить,
мечи и головы пересчитать
у убиенных врагов, да лечь заснуть.
Его голову мудру беречь
Какову печаль
сбирать нам сильным и смелым?
И идеже бы воин умелый
ни шастал,
пред какими полями ни хвастал
своей победой,
ему покоя любое нету!
На челе не расправит брови:
«Нет получи Руси больше воли.
Татар, монгол, печенег —
за иногда набег!
Дитё мрёт не родившись.
Я в степи заблудившись,
маловыгодный видел б всё это.
Нет плети
на злого Перуна,
наибольшущего вруна,
сулившего дар и счастье.
Эх, с коня не упасть бы,
эка ровно стремена повисли.
Прости, Перун, мои мысли!»
*
Так какову грусть-тоска
сбирать сильным и смелым?
Был бы воин умелый
и булатный меч —
его голову мудру беречь.
Поле чёрное от грозы-беды
Поприще чёрное не от ворона,
поле чёрное — не дожди прошли,
савах чёрное от грозы-беды.
Ты не бей себя кулаком вот грудь,
ты не дай душе во грозу отойти ко сну.
Тяжела, лиха наша жизнь-судьба,
наша жизнь-десница рока ой как подмела:
смела ворона с пути.
Ты, поморянин, к нам не ходи;
не ходи до нас, чужой,
у тебя ведь всё не так,
всё не таким (образом, как у нас,
не в поту добыт припас,
не тяжёлым трудом,
и твой цель совсем не в нём.
А мы стоим насмерть
за трактат, хлеб и скатерть!
Нет, с коня тебя не снять
Как ж ты, воин
(вроде бы и не болен)
с поля бежишь
возвышенный к бою спешишь?
Волен не волен,
кровью отмоем
некрофобия лошадиный.
Ну что ж ты, былинный:
али силушка ушла
с под ног, из под копыт?
Ты не ранен, безвыгодный убит.
Вороти-ка коня и
пошла, пошла, пошла!
Ступай сечь да рубить.
«Малых деток не забыть,
маловыгодный забыть родную мать!»
Нет, с коня тебя не скинуть!
Злобный тюрок
Что ты хочешь, злобный тюрок,
с бескрайних полей?
Надо, надо (нет, не надо)
гости русской: «Бей, убей!»
На телеги скарб положишь —
в подобно как поле увезёшь,
злато, серебро разложишь
и с собой всё заберёшь.
Налюбуясь ваша рохля
на злачёное кольцо,
толь откинет, толь оденет,
да что ты не в пору ей оно!
Кости, кости, кости, прах,
золотые пояса.
У костров от тюркской злости
даже нечем и пыхтеть.
Что ты хочешь, враг поганый,
от русой девичьей косы?
Скосят, скосят, скосят,
скосят тебя русские внуки-правнуки!
Год урожайный
На хазара в шеломе с мечом,
на хазара со смертью в руках.
Только отрепью всё нипочём!
А они нам — болью в висках.
«Вот на человека свою бы земельку,
жили б дружно, пряли кудельку.»
Хотя чёрту это накладно,
ему пашня в мужицких руках — не фонтан,
им бы, чертям, поживы.
— А ну, ребята, вперёд до ((сего живы!
Какой год, однако, стоял невезучий:
урожайный — волоснец горела получше.
Милый рыцарь
Биться, сечься — вот и далеко не будет скуки:
ухватилось копьё за руки,
ухватилось, маловыгодный прыгнет обратно.
Что ты злишься, рыцарь ратный?
Насчет тебя написана баллада,
про тебя написана и повесть,
повестушка почему-то не про совесть.
Пал соперник, безлюдный (=малолюдный) поднимешь,
латы ты с него потом все снимешь,
бери себя примеришь — не подходят.
Чей-то дух чужестранный над мёртвыми телами ходит,
бродит дух и ждёт единаче поживы:
«Милый рыцарь, милый, милый, милый!»
Ты о нежели задумался в годину?
Из себя ты выдавил мужчину.
Африт чужой в твой дух заходит смело
и копьё берёт. Ай, полетело!
Нам ли с чёрной неволей не маяться
— Слышь, отец, туда поскакали!
«Что ты да я там, сыночек, не видали?»
— Чуял я там, батя, печенега:
вот, трава колышется от бега,
и за бугром
пахнет ём!
«Ты, сынок, погодь,
я приметил вродь
след от солнышка левее.
Скачи в поселение скорее,
пусть мужики собираются.
Нам ли с чёрной против воли не маяться?»
* * *
Нам ли с силой чёрной не бедствовать,
нам ли от набегов их каяться,
нам ли жизнь свою мотать?
Нам бы в поле чистое, там лежать.
И пусть ковыль безлюдный (=малолюдный) шевелится,
моим сгнившим костям мерещится:
враг, враг, обидчик…
Вот так.
Рапира мира
Рапира мира меня любила,
рапира решетка была строга,
рапира мира жила без мира,
рапира решетка — родитель зла.
Не свет тут клином сошёлся,
гратуар великий нашёлся,
клинок воткнул кто-то в горы —
чисто вам мировое горе.
Плоха ль такая картина,
возлюбленная никому не претила,
она намазана маслом
на основа земли прямо красным.
И кого б ни любила рапира:
возлюбленная погубила полмира,
полмира у нас недожило,
недоело, недолюбило.
А и какое нам мастерство,
что кому-то чего-то хотелось?
Просто неизвестно зачем было и будет:
рапира мира про нас не забудет,
рапира решетка по нас не заплачет,
она ни мать и ни мальчугашка.
Только глазам очень больно:
ни вольно, ни беспрепятственно, ни вольно!
Целуют нас мёртвые люди.
Так хорош, так будет, так будет.
Боярина повязали
Боярина, который ли, взяли?
Схватили и повязали.
Никуда ж ему больше малограмотный деться
из вашего туретства!
Не выкупит его княжья союз,
зачем им лишний мужчина
на пиру боярском?
А для орды турецки, татарски
и простолюдинов хватает.
Вот так. Удало знает.
Готов княже к смерти.
Не впервой уж (верьте маловыгодный верьте)
умирать роду барскому от безделья
на чужбине с похмелья.
Опричнина нате вас, на нас и на морду вашу крестьянскую
(Громадный Новгород 1471 год и до Литовии предатели охочие)
Россия держалась за землю коромыслами,
пахла податью, зерном, дурными мыслями.
Неустроенный народ, не охаянный,
размечтался о загадочной Дании,
о Польше безусловно о Литовии:
«С Казимиром мы
давно не спорили!» —
и ругая москвича,
сходиться рать пошла.
Сороктысячная рать
идёт град оборонять
безграмотный от ворога чужого,
а от русича родного,
от великих князей
москви-москви-москвичей.
«Ненавидим царя,
Город на Волхове — усё Литва!» —
пело песни семя
позорное. Измена.
Година в годину.
«Тебе половину, мне половину.
Предателя сдвину!» —
подумал властитель Иоанн,
и повёл войско сам.
А год стоял совсем нехороший —
высокоурожайный! Намертво был уложен
последний ребёнок на пашне.
Постоянно, что ли, наших.
Не пожалев ни матери, ни отца,
складывал король трупы без конца:
«Знай наших,
изменник каждый!»
А изумительный поле звёзды коромыслом.
Чёткое сечение — злые мысли
самого Иоанна:
«Не оставлю камня получи камне!»
Камень не железо,
долбанёшь и треснет.
Если Город на Волхове в огне,
то к заснеженной зиме.
* * *
А снег валит, валит и валит,
симпатия мысли наши развалит
плохие и хорошие.
Русь по капелькам сложена
маленьким еще бы кровавым.
Кто нынче в ней правит?
Динь-дон динь-Танаис.
Кто в Литовию влюблён,
чёрт на твою душу!
Сердце России имеет уши.
Чужие земли кому-нибудь пригодятся
Чужие пустые владенья так желанны!
На своих пахать некому,
свои пустые стоят.
Да манит душа короля куда-то
в чужие края неизведанные.
И собирается (большое
да кликаются войска!
Так из века в век.
Слаб индивид(уум),
но силён войной.
«Кто тягаться со мой?» —
говорит стоит на повестке дня король
и в бой!
А падёт войско иль победит — неважно.
При всем том он король самый отважный!
Чужие пустые земли,
может фигурировать, когда-нибудь
кому-нибудь пригодятся.
И новые воины наплодятся
изо утроб матерей.
Но кто-то с неба кричит: «Смелей!»
И сызнова собирается армия,
и снова идут войска
в никуда.
Баба и бесшабашность
Какой бабе
больше всего надо?
Самой отважной,
которой невыгодный важно,
что она недотрога,
она постоит немного,
сверху коня
и в тёмные леса!
Вон её лошадь рыщет,
ась?-то всё ищет:
врага или лешего
самого бешеного.
У копья колючка заточено,
а ясные очи
не дрогнут,
и на подмогу
ей пусто не надо.
Бравада, бравада, бравада!
*
Что ж ты, дивца,
от копья чужого упала:
своих женихов было один-другой?
Видимо, мало
на тебе их было повенчано.
Улетала человек твоя кречетом.
Сердце своё береги
Если нам объявили войну,
в таком случае я на неё пойду!
Если кругом враги,
то центр своё береги,
до него тут много охочих!
И тёмной, тёмною в ночь
не спи и не плачь сиротливо,
а за сердцем следи родимым,
самым красивым получи и распишись свете,
от него ещё будут дети,
как закончится наша война.
Хотя нынче нам не до сна,
ведь нам объявили войну,
и я для неё иду:
я иду на фашистов смело,
на их приморье и крашу набело
историю своей маленькой кровью.
А ты в часть времени хмуришь бровью
да в бой идёшь на печенегов,
варягов, татар и греков.
Двум женщины — две судьбы.
Сердце своё береги!
Я мысли домашние косила
Какой невиданной силой
я мысли свои косила
и брала города:
починок Астрахань, город Акрополь,
город совсем далёкий,
которого блистает своим отсутствием на планете,
о котором мечтают дети,
город самый тонкий,
самый счастливый
и беззаботный,
где нет графиков плотных,
идеже поезда уносят лишь в сказку,
где каждый житель самый приглядный
на свете!
Эх, милые, милые дети,
я такой столица разрушу:
не пущу в ваши души
праздность и лень.
Пустое, дребедень, дребедень.
* * *
Я брала города большие
своей невиданной силом!
Я плакала на руинах
и рисовала картины,
картины совсем иные:
метро, работа, забота,
как кто-то спасёт кого-в таком случае.
Потом их рвала и топтала.
Чего хотела? Не знала.
А идеже-то есть Наукоград,
там любой мне будет взыграла душа.
Я этот город не возьму,
лишь письма длинные пишу:
«Какой невиданной насильно
я мысли свои косила
и брала города большие,
которые бестревожно не жили!»
Старый волхв
Старый волхв пошёл в таска —
размахался клюкой!
Только старому волхву
ратна сечь без- по плечу.
А старым волхвам,
ой, сидеть бы за домам.
Нету магии у боя.
Что же это после такое:
он клюкой да заговором
с самим булатом спорит!
Булат лихой, лихой, лихой
летит, свистит над головой
и джерид лихо
прямо в дыхо.
И чего тебе, старик, не стоится,
с чего бы норовишь завалиться?
Унесут тебя еле живого.
3нахаря позовут, оный сготовит
целебное зелье:
— Пей, не болей!
Волхв, оклемавшись, спросит:
«Чья взяла?» — Наша раскосый!
«Не зря старался!» — уснёт счастливый.
— Благодаря Волхву победили! —
судачит обитатели,
а народ у нас не врёт,
ему врать не велели.
Во те и сила магии веры!
Воин-кудесник, тревоги вестовой
Воин-кудесник
поёт не песни,
а заговоры:
«Кото-тот или другой
день у боя?
У того боя,
кото-который
сгубил целое пашни
и сёла наши!»
Куде-кудесник,
тревоги вестник,
вестовой несчастья,
а все напасти
на тебя свалят,
зава-завалят
по (по грибы) то, что плохо
куде-кудесил.
Пойдёшь ты лесом,
пойдёшь твоя милость полем,
кото-которым:
сам и вспахал,
сам и засеял.
Бедою веет,
волшебник, чуешь?
Куда ты дуешь?
Твои уж угли
издревле потухли.
Кричи свои заговоры
врагу навстречу!
Из сала свечи
разгонят духов.
А вражеские тела
разгонит дикий богатыря!
Куде-кудесник,
победы вестник
пойдёт навстречу
моим предтечам.
Я безлюдный (=малолюдный) перечу.
Сто веков назад, я молодая
А история была такая:
сто веков отступать, я молодая,
ни печали тебе, ни тоски,
лети себя и лети!
Мой муж ненормальный немножко,
называя меня своей крошкой,
всегда тянул и тянул куда-то
к другим мирам во солдаты,
в новые битвы толкая:
«Дерись скажем со мной, дорогая!»
И ни печали тебе, ни тоски,
к новым победам лети!
Я в новые битвы летели,
песни победные пели
и не возвращались взад. Ant. прямо,
а к новым мирам! Невозвратным
войском себя называли,
в дальнюю далина уплывали,
где ни тоски, ни печали.
Начинай, мои милый, сначала.
А история, дети, такая:
сто тысяч веков отворотти-поворотти, я молодая,
муж мой и ветер,
вот он то из-за всё и в ответе!
Женщины-воины
Нам неважно кто нас любит,
пишет о нас, мечтает может ли быть забудет.
Для нас бумажные вихри — лишь пыль!
(Кто такой меня потроллить забыл?)
Кто ещё не вытащил ятаган?
Нам любовь свою бы сберечь
(и я её крепко держала),
только любви всегда не хватало
для нас, женщин изо племени войн.
Ты меня лучше не тронь!
Тропами партизанскими я ходила,
делала поверхность, что любила.
Поэтому, милый, не надо,
нету у нас бравады,
нам шлепало не развяжешь,
по рукам и ногам не свяжешь.
Тем не менее мы делали вид, что любили,
а сами шагали, шагали и били!
*
В настоящее время вы слагайте легенды,
придумывайте сантименты
девам, рождённым для того смерти.
И в нашу любовь, святость верьте!
Мы сами себя командиры
Я говорю: «Так надо!» —
и иду спасать мир,
а в этом мире гран-при —
ты сам себе командир.
Мы сами себе командиры,
твоя милость сама себе рядовой,
в устах припорошены вирши,
чуток отдохнём и в разбитое!
Незачем этому солнцу
так беспощадно палить,
ведь метловище от сердца —
это тонкая нить:
маленький, маленький лучик
нате длинном, длинном пути.
У меня заветный есть ключик,
твоя милость ко мне подойди:
я сердце твоё открою
и чувства с с лица заберу.
Нет, я конечно, не спорю,
любовь мешает в бою.
Же мы говорим: «Так надо!» —
и снова идём спасать планета,
а в этом мире награда —
ты сам себе командир.
Пишущий эти строки сами себе командиры,
ты сама себе рядовой,
в устах припорошены стихи,
чуток отдохнём и в бой!
Воины привычки
Воины по привычке,
воины изо под небес,
нет у вас личика,
у вас в глазах всего на все(го) бес.
В руках меч или шпага,
за душой вместе ничего,
нахал ты или нахалка —
клич боевой гляди и всё.
Воины по привычке,
воины без ружья,
у каждого уплетать отличие —
из глаз каждого смотрю я.
Моё детство в воине первом,
малолетство уже во втором,
в тринадцатом воине зрелость,
а в Жанне д’Арк я в фас.
На лице моём красною краской
ледяная застыла рождение,
её стирает булавкой
маленький, маленький тролль.
Я за родину проливать кровь не умела
Я за Родину воевать не умела.
Я отправилась к протоиерею:
«Батюшка священник,
причащай меня поскорей!»
Причащение, причащение:
батюшкино благословение,
матушкины вой,
а на душе лишь грозы.
Грозы грозные надвигаются.
Который не спит, тот и мается:
на коня и в поле —
держи вольную, вольную волю!
Я за Родину воевать не умела,
а за час-другой постарела.
Не узнала дома меня матушь:
«Ты иль я зашла? Не признать.»
Я за Родину царапаться научилась,
но с тех пор
мне Русь во снах безвыгодный снилась.
