Пискунов закивал ему утвердительно – запруда, понял, понял! И, поставив точку на листке с дислокацией своей эскадры, замотал головой хреново: «Нет! Не попал!» А Миша, решив, кое-что его не расслышали, рявкнул опять: «Б – 5!», несомненно так звучно, что Лена Ленева, задумчиво водившая обслюнявленным пальцем до парте, с перепугу прочертила на ней резкую зигзагообразную кривую...
А видишь – Григорий Бида, лучший в классе снайпер! Как хотите, как осторожно он привстает со стула. Как тщательно прицеливается поднесенным к губам карандашом с подготовительно вынутым грифелем. Как раздувает пухлые щеки, держа в рту пшено! И вот – дунул! Какой залп, а! Гена Ганченко круглым счетом и взвизгнул, так и подпрыгнул, схватившись за шею. И, грозно обернувшись, обвел суровым взглядом разряд. А Бида, тем временем, как ни в чем ни бывалошное, усаживается за парту. А его приятель, Игорь Соболевский, услужливо подкладывает ему держи сиденье кнопку – острием вверх. С какой-то инда вальяжной небрежностью опускается Григорий на стул. Но, как бы то ни было, тут же вскакивает, схватившись обеими руками за уколотое крепость. Раздается бодрый жизнеутверждающий смех. Остроумно, не так ли? Игорька Соболевский на радостях даже свалился под парту. О! Видишь так новость: над классом взмыл бумажный самолет и, описав больно красивую петлю, плавно пошел на посадку. Приземлился ровно на раскрытую тетрадь Людмилы Анатольевны. Учительница смахнула летательный опробователь с «аэродрома» и постучала шариковой ручкой по столу:
– Тсс, дети, тише!
Она вновь погрузилась в проверку контрольной. А Миша Свидерский тихонечко сказал:
– Г – 4!
А Виталий Пискунов пророкотал:
– Ранил!
И пошло! И поехало! Смех, сплетничание, переговоры... Юра Лаптев радирует экстренное сообщение получи передатчике, изготовленном из обрывка старой фотопленки. Петя Маточкин насвистывает шансон на слова Тютчева: «Я встретил вас – и до сей поры былое в отжившем сердце ожило...», имея в виду, (ясное, Киру Голубцову из 5-А, в то время как Боря Полуночник бормочет считалочку: «сим, сим, сема, окаема восемь сема, окаема сименс, сим, сим, мой отец Максим, моя мама Даша, и сибс Наташа...» При этом никто, кажется, пусть даже и не обращает внимание, что с Мишей Кульбакиным творится как будто-то неладное. Возможно, виною тому сегодняшняя двойка после географии? Как бы то ни было, но некто решил свести счеты с жизнью. Причем прямо на уроке. Щупальцы его драматически переплелись вокруг тощего кадыка, голова невыразительно упала на плечо, язык вывалился, глаза закатились... Талантливо. Бесконечно талантливо! Да есть ли в этом классе хоть кто именно нибудь, кто не паясничает и не шумит?
Ага, уплетать! Григорий Бида. Он не паясничает и не шумит. Некто занят делом: накручивает пуговицу на резинку, прикрепленную к концу U – иконный проволоки. И что же теперь? Заворачивает сей хитроумный инструмент в тетрадный лист? Затем просит Соломенцеву передать бандероль Леночке Леневой? Чудовищно заинтригованная Леночка вскрывает пикет и он вдруг выпрыгивает изо ее рук! Лена визжит, пакет трещит и подпрыгивает держи парте, словно в нем бьет крыльями большой майский архиплут. Здорово! Просто здорово! Да, голова у Григория Биды работает в чем дело? надо! А какой талант у Вити Скобликова? Залез под парту, и из того места доносится его голосистое: «Ку-ка-ре-ку!» Удивительно! Пожалуй, даже лучше, чем у настоящего петуха! А Витя Бобриков? А? Яко выделывает Витя Бобриков! Приставил к голове руки с растопыренными пальцами и мычит: «Мэ-мэ-мэ!» А Сережа Сорокин: «Проститутка-бэ-бэ!» А Боря Сова все бубнит и бубнит считалочку: «...а я зачинатель, подаю всем пример: курить табак, гонять собак, давить котов – на это я всегда…»
– Помалкивать, я сказала! – вскричала учительница, стукнув кулаком по столу.
...Медленным шажком вышла она из родной школы и пошла к автобусной остановке. Улицы были залиты майским солнышком, получи и распишись деревьях беззаботно чирикали хохлатые воробьи.
В автобусе учительница уселась для порезанное кем-то сиденье и, устало, смежив веки, прислонилась к окну.
Сарай тряско кружил по ухабистым улочкам города, и учительница задремала. С душного салона наплывали нестройные голоса:
– Скажите, любезна), а как попасть в мединститут?
Голос был тоненький, вежливый – подобный голосок был, пожалуй, у Лены Леневой.
– Это вас надо проехать еще три остановки и потом, возле грязелечебницы, перейти на одиннадцатый,– важно разъяснял какой-то куверта, и в сознании Людмилы Анатольевны всплыл образ Миши Свидерского. Оный тоже любил говорить не спеша, со значением, концентрируя для себе внимание всего класса.
А вот – агрессивно-не терпящий возражений дискант:
– Молодой человек, продвигайтесь вперед, там а свободно!
Это – голос человека, всегда уверенного в своей правоте.
Который же так говорит? Соломенцева? Да, пожалуй...
Раздался сладенький, якобы конфетка, сюсюкающий голосок:
– Деточка, закомпостируйте, пожалуйста, билетик...
Таким умирающим, слезливым тоном у них в классе говорит всего лишь Оля Гончаренко.
... И доехать по площади декабристов,– мешкотно объяснял важный бас.
– Спасибо, деточка! – афония задрожал от полноты чувств, словно его обладателю всего лишь что спасли жизнь.
– ...а около парка увидите трехэтажное флигель.
Задиристый тенор, смахивающий на голос Григория Биды, примерно произнес:
– Ты чо толкаешься? Тебе чо, простор мало?
– А ты чо застрял на проходе? – ответили ему пронзительно-нетерпимым, в духе у Вити Боброва, дискантом.
– Тише, дети, тише,– малограмотный открывая глаз, пробормотала учительница.
– Ты, лось,– свирепо сказал задира. – Ты чо, в натуре... Вишь, допрыгаешься...
– А ты чо, сильно крутой? – воинственно спросил оный, кого назвали лосем.
– А ты чо отварной?
– К-козел. Я вижу, ты совсем обозрел…– сказал отлогий. – Гляди-ка, я т-те рога пообломаю...
– Твоя милость, чмо болотное,– ответил задира. Ты чо, хочешь стукнуться? Неведомо зачем давай выйдем.
– Давай,– сказал крайний. – И я сделаю из тебя отбивную кот...
– На привязи, я сказала! – истерично завопила Людмила Анатольевнав.
Наступила какая-в таком случае нереальная тишина.
Никто не пискнул: «Г- 4!», маловыгодный закричал «Ку-ка-ре-ку!» Токмо слышно было, как урчит мотор, да поскрипывает получи и распишись ухабах металлический кузов автобуса.
Людмила Анатольевна открыла глазенапы. Пассажиры потрясенно смотрели на седовласую, интеллегентную женщину в белой блузке почти опрятным серым жакетом.
Пунцовый румянец стыда начал брехать щеки, уши, шею Людмилы Анатольевны...
Выводок, берегите своих учителей!
