Перед обрывом, над рекою широкой, конь его на дыбы встал. Слез молодец с коня и долго с высоты вдаль глядел. Я по тропиночке тем временем подошла. А когда глазами с ним встретилась – земля поплыла будто. Трет он глаза, а я и не пропадаю. Вроде признал он меня, да нет – сомневается. Он молчит, и я молчу. Наконец, спрашивает:
– Кто ты, Лебедь белая?
– Я – Дочь Ветра. Так тут меня величают, – отвечаю ему.
А Лебедью недаром он меня назвал. На лебедей глядючи, я свой наряд сотворила. Ночей не спала, все узоры да линии в мыслях перебирала – хотелось, чтоб и сами птицы прекрасные меня в этом платье за лебедушку принимали.
– А я – Дар, – говорит он, и глаза смеются. Потом с удивлением спрашивает: – А как ты тут оказалась?
– Где вырастили, там и живу. Тут мой дом.
Он было шаг ко мне сделал, но остановился и лицо руками закрыл.
Я гриву коню расправлять стала. Сама, будто, ничего не заметила, спрашиваю:
– А ты, Дар, к кому едешь? Скажи, коли не таишь.
Он повздыхал немного, в реку глядится и говорит:
– Я на край земли еду. Во сне и наяву море вижу. Танцует там лебедь белая в лучах заката. Только там и есть мое счастье… Ты уж прости меня, Дочь Ветра. Видно, мне в путь пора.
– Поезжай, коли дорога милее… – сказала я ему. – Только до края земли путь неблизкий. И тебе, и коню твоему отдых нужен. Может, ко мне заглянешь? Это тут, недалече.
– В путь мне пора, – тихо сказал он. Сел в седло и припустил галопом… Далеко, однако, не ускакал. Смотрю: ход сбавил, назад уже поворачивает… Глаза шалые, слез с коня, рукою волосы сгреб и говорит:
– Твоя правда. Можно и отдохнуть…
Шли мы всю дорогу рядышком, вели коня в поводу. Молча шли – а слов и не надобно.
Ввела я его в свою сказку. Вокруг лес. Озеро хрустальное; лебеди меж лилий плавают. Все берега в цветах, бабочки бархатистые порхают, птицы звонкие распевают. Шатер мой светлый, кистями да лентами украшенный, стоит на пригорочке под могучими вязами. А у заводи, под раскидистой ветлой, уже столик накрыт плетеный. Это подружки мои глазастые расстарались, а лавочку только одну поставили.
Стала я Дара потчевать. А он знай себе похваливает. Потом в шатер его повела. Там у меня другая сказка – рукодельная: ковры, вышивка да гобелены. Посмотрел он на все это и говорит:
– Мило мне все, что есть тут, как в родном доме. Только одного не пойму: снаружи твой шатер маленький, а изнутри – просторный. Отчего так?
– А это оттого, что подружек у меня много. Каждой из них я местечко отвела, – улыбаюсь ему. – А дружу я с феями лесными, хозяйками гор, рек да озер. Любят они облик человеческий. Но милее всего мне жительницы морские… Мы тут и играми позабавимся, и посудачим за рукодельями девичьими. А ближе к вечеру хороводы водить ходим – на тот утес, где с тобою встретились…
– Постой, а откуда здесь жительницы морские? – очень удивился он. – И моря здесь не видел пока. Сама ведь говорила, что до моря – далече.
– Так море, когда вечереет, я сама расстилаю. Люблю на золотую гладь моря поглядеть, – сказала я. – Утес опускаю, чтобы волны через него перекатывались. Тут и выходят девы морские… Ты на утесе этом заветном в сказку мою вошел. Знаешь, это тогда случается, когда один к другому хотя бы на миг в сердце входит… И если б давеча ты не вернулся, то к вечеру в море бы окунулся. И плыть бы тебе с коником до заката. А сумел бы сам из сказки выбраться – все одно – в речку бы плюхнулся…
– То-то посмеялась бы?
– Может, и не смеялась. Только потом дурню такому точно не показалась. Подружки его бы из воды вытащили… Я ведь тут сто лет не слепца жду.
– Вот и я сто лет на край света собирался, – опустив голову, говорит он. – Никак дело свое не мог оставить. Все, думаю, это творение закончу и поеду Лебедь свою искать. А тут то одно, то другое… В последние годы Храм резьбой по мрамору украшал.
Потом он вышивки мои на стенах, потолках да занавесях приметил. Ведь белым по белому я вышивала. Долго мы с ним все это рассматривали. Дар все дивился, до чего мои вышивки на его узоры мраморные похожи. Словно одной песни разные строки…
– Так ты и живешь тут, одна-одинешенька? – спросил он.
– Так, да не так, – улыбаюсь ему. – На другом берегу – за покровом сказочным – терема стоят. Есть там у меня в доме родительском светелка. Живу, как все, а меня все отшельницей кличут. Девице наедине со своей мечтой побыть не дадут…
– Ой, прости ты меня – болтушку-отшельницу! Тебе давно в путь пора.
– Уже не знаю… – ответил он.
– Ну, раз так, тогда пойдем закат провожать, – обрадовалась я.
– А как близкие тебя величают, Лебедь белая?
– Светославна.
– А меня Свето-Дар…
– Слава Отцу Великому!
– Светославна, дорога ли тебе твоя сказка?
– Уже не знаю…
Выглянули мы из шатра, а у порога, да сквозь листву, да во всю ширь плескалось золотое море. Взялись мы за руки и долго шли по кромке прибоя. Кружились и что-то кричали над нами чайки. Волны ласково обдавали ноги и заливали след. Конь Дара, умница, все время брел следом.
А на утесе заветном танцевала Лебедь белая в плеске волн и лучах заката. Никогда я еще так не танцевала. Суженый мой глаз от меня отвести не мог, а в глазах – слезы… Слава Великому, да и только…
Ну, а доченька наша старшая себя не иначе как Дочерью Дара называет…