Литературный портал

- Там, в кабина сидит,- отвечает Махмуд.

Улыбнулся я тогда такой его языковой конструкции, а теперь вот думаю: а ведь Мухмуд-то, со своей точки зрения, пожалуй, и прав.

Ведь водитель же в кабине сидит, верно? Стало было, и молоток, коль он туда забрался, тоже сидеть должен?

Могу назвать вам и точную дату, когда он там стоял – 22 декабря 2017 года.

Вы можете мне не верить, дело Ваше, но столбик термометра показывал  в тот вечер минус девять градусов – явление для Херсона чрезвычайно редкое! Обычно в эту пору у нас слякоть и дожди с колючими ветрами, а тут – мороз, хоть в сани с бубенцами садись! И – тишина…

Вот потому-то Пивоваров и был экипирован в зимнее пальто, теплые ботинки на толстой ребристой подошве и новую шапку из куницы.

Если вы позабыли, то выдаю вам бесплатную справку: Пивоваров родился 20 октября 1992 года в Новой Каховке. И, следовательно, сейчас ему было 25 лет. А это, согласитесь, уже закат в карьере спортсмена. (Если, конечно, вы не шахматист).

Вот и выходит, что пик спортивных достижений у Пивоварова остался позади, и теперь ему приходилось подумывать о перспективах на будущее.

И была у него заветная мечта: вырастить нового олимпийского чемпиона! Но где же взять такого парня? Где найти этот сплав богом данного таланта, воли и трудолюбия – всего того, что так необходимо чемпиону? Это ведь он трудился, как вол, до седьмого пота, прежде чем взойти на высшую ступень пьедестала в Рио-де-Жанейро. А нынешние? В школе спортивного мастерства, где он работал тренером по легкой атлетике, его питомцы чаще бегали в ларек за пивом, чем по беговой дорожке…     

Погруженный в такие размышления, Пивоваров высунул голову из-за бутика, чтобы посмотреть на мост: не идет ли троллейбус? И тут какой-то рыжеволосый подросток в спортивной куртке, проходя мимо него скорым шагом, сорвал у него шапку и бросился наутек – в сторону моста.

Пивоваров улыбнулся – как кот на мышку.

Он затянулся еще разок, лениво отбросил окурок на тротуар и посмотрел вслед убегающему мальчишке с некоторым даже сожалением – куда же ты уйдешь, голуба? Затем  бросился в погоню. Парень оглянулся и, увидев, что его преследуют, ускорил бег. Пивоваров, в свою очередь, тоже увеличил темп – ведь с его физической подготовкой олимпийского чемпиона по бегу, сделать это было не так уж и трудно. Этот рыжий воришка, как полагал Пивоваров, выдохнется уже при подъеме на мост, и уж тогда…

Однако, к его удивлению, парнишка оказался на редкость шустрым малым. Он легко взбежал на мост и помчался по нему со скоростью хорошего стайера.   

Ничего, далеко не уйдешь, снисходительно подумал Пивоваров, увеличивая обороты. Прибавил и рыжий. Они слетели с моста, обогнав какой-то Мерседес,  промчались мимо проходной судоремонтного завода имени Куйбышева и добежали до того места, где дорога распадалась на три рукава. На развилке лежал волшебный камень. Вернее, бетонный блок, перекрывающий путь автотранспорту. (Зачем это было сделано – неведомо никому, кроме Господа Бога). Надписей на камне не было, так что просветим вас на этот счет: если прямо побежишь – в Гидропарк прибежишь. Коль налево побежишь – прибежишь к проходной судостроительного завода. А свернешь направо, да двинешься по маршруту троллейбуса №3 – так, в конце концов, замкнешь петлю по периметру всего Карантинного острова и опять-таки  окажешься на мосту через реку Кошевую. Если, понятно, не свернешь на кольце к Гидропарку. Хотя зимой там добрым людям делать нечего, и троллейбусы начинают ходить туда, лишь с открытием пляжного сезона.

Рыжеволосый двинулся по маршруту троллейбуса №3 – то есть, свернул направо.

Этот участок дороги, доложу я вам, прямой и длинный, как слеза на щеке младенца. Ни горбов, ни выбоин, ни ГАИ тут нет – так, что наши херсонские автомобилисты гонят здесь, словно на авторалли. Да и пешеходов здесь фактически не бывает. Ведь по обе стороны дороги тянутся заводские заборы, поэтому и прогуливаться здесь особо-то и некому. И свернуть тоже некуда – остается лишь бежать и бежать вперед. И уж на этом-то отрезке, как полагал Пивоваров, он непременно настигнет этого прыткого бегунка.

Они добежали до материальных ворот (здесь маршрутки делают остановку по требованию пассажиров) и Пивоваров почувствовал, как его начинает охватывать спортивная злость.

Да как же так? Неужели же он, Валерий Пивоваров, обошедший на олимпийский играх самого Тауфика Махлуфи из Алжира, прозванного быстроногой пантерой, не сможет догнать этого наглеца? Ну, все, шутки кончились, сердито подумал он, пора приниматься за дело всерьез.  

Это был блестящий спурт – пожалуй, даже и в Рио-де-Жанейро он так не выкладывался. И, как подсказывал ему его внутренний голос, на этом этапе он шел на мировой рекорд! Если бы тут были зрители – они наверняка забросали бы его цветами. Но зрителей не было. Что, может быть, и к лучшему, поскольку догнать этого наглеца ему так и не удалось.

На повороте к торговому центру бегуны сбавили обороты – ведь в таком шальном темпе бегают лишь спринтеры, а не солидные спортсмены на длинные дистанции. Тут главное – правильно рассчитать свои силы, распределить их с математической точностью на всю дистанцию. (Хотя кто знает, какова ее длина?) Выиграет тот, у кого крепче нервы, лучше физическая подготовка и больше опыта в подобного рода состязаниях.

Все эти плюсы были, разумеется, на стороне Пивоварова. Пошла тяжелая, изнурительная борьба. Торговый центр они миновали в среднем темпе, лидер гонки дошел до поворота к жилому массиву и здесь он мог бы продолжить свой бег по прямой линии и добежать до реки Кошевой. Однако он свернул налево, двигаясь маршрутом троллейбуса №3, словно подключенный незримыми контактами к электрическим проводам. 

Мимо строительного магазина и придорожных лотков спортсмены пробежали вялой трусцой – как бы даже и не интересуясь друг другом. Мол, бегаем, дышим свежим вечерним воздухом, люди добрые, – каждый сам по себе. Мальчишка, впрочем, все время вертел головой, готовый в любой момент взвинтить темп. Пивоваров, усыпляя его бдительность, чуток даже приотстал, ибо он задумал одну спортивную хитрость…

За поворотом открывался новый длинный и ровный участок трассы – до самого кольца. И если все сделать правильно, как это было проделано им на чемпионате Европы среди юниоров, когда он завоевал свою первую золотую медаль на соревнованиях международного класса...

Едва Рыжая Пантера скрылась за поворотом, Пивоваров рванул так, как будто за ним гнался уссурийский тигр.

Расчет его строился на том, что рыжий не может увидеть его рывка. И, вероятнее всего, продолжит свой бег все в том же спокойном размеренном темпе, в то время как он…

Так и вышло. (Вот что значит опыт двукратного олимпийского чемпиона!)

Пивоваров выскочил из-за поворота… (На вираже его занесло – и причем так, что он едва не врезался лбом в рекламный щит на обочине дороги, но все же сумел вписаться в дугу и устоять на ногах). Соперник бежал в пятнадцати шагах от него беспечной трусцой. И теперь надо было молить Господа Бога о  том, чтобы он не обернулся!

Расстояние между спортсменами неуклонно сокращалось – семь, пять, два шага! Еще чуть-чуть, еще самую малость и… мальчишка оглянулся (очевидно, он услышал за спиной топот его шагов) и резко пошел на отрыв.

Да, спорт всегда непредсказуем, ярок и самобытен. За что мы все его и любим.

Это было красивейшее зрелище. Стайеры бежали широкими, пружинистыми шагами, едва касаясь ногами земли, словно птицы небесные. Казалось, еще немного – и они воспарят.

Казалось, Пивоваров вот-вот настигнет лидера гонки…

Казалось, опыт, железная воля, бойцовский характер прославленного олимпийца возьмут верх!

Он уже дышал в затылок своему сопернику, преследуя его по пятам, и несколько раз даже попытался ухватить рукой за плечо. Но, то ли рука оказывалась коротковата, то бегун был кем-то просто заколдован…

Вы знаете остановку напротив стелы, где некогда стоял на постаменте фрегат? Так вот, до этой точки Валерий Пивоваров шел за мальчишкой, как приклеенный, не отставая ни на шаг. Однако начиная с этой отметки силы его стали искать. Да и то сказать, ведь он-то начал свой блицкриг метров на пятьдесят раньше этого паренька. И возраст для бегуна у Пивоварова был, считай, уже стариковский – 25 лет, в то время как этот – в самом расцвете сил! Наверное, и семнадцати не будет…

Вот оно и выходило, что Пивоваров начал потихоньку сдавать. И, когда этот шустрик подбегал к кольцу, (а с него можно было рвануть либо в Гидропарк, либо в город) Пивоваров уже отставал от него шагов на десять, если даже и не на пятнадцать.

До сей поры, как уже было говорено, мальчишка двигался исключительно под проводами – словно и сам был троллейбусом. Вполне логично было ожидать, что он и далее двинется по кольцу, как лайнер по судьбе. Однако же он был человеком – существом мыслящим, свободным, а не машиной с рогами, скользящими по уготованным ей проводам. И, в отличие от нее, он мог позволить себе эту вольность – сойти с маршрута.

Так он и сделал.

Он срезал кольцо на углу улицы Дорофеева, пробежав метров пятьдесят по косой пешеходной тропинке, пересек дорогу – тоже наискосок – и выскочил к следующей троллейбусной остановке.

Сколько же их осталось позади? Пять, шесть? Давайте попробуем сосчитать вместе. И, если я ошибусь, поправьте меня.

Итак – первая остановка у проходной завода Коминтерн, вторая у материальных ворот, третья у торгового центра, четвертая у строительного магазина «33 квадратных метра», пятая у стелы и шестая – за кольцом. Следующая, седьмая (если я ошибаюсь, то поправьте меня) была за автозаправкой, как раз перед поворотом, за которым и пролегал тот самый участок трассы, по которому они промчались минут сорок тому назад со скоростью курьерского поезда. Спортсмены миновали эту остановку и свернули на уже хорошо изученную ими трассу – с той только лишь разницей, что вначале забега они мчались по встречной полосе, а теперь вяло трусили назад.

Было, впрочем, и еще некоторое отличие: в тот раз гонка была в самом разгаре, и Пивоваров был полон сил и уверенности в себе. Теперь все надежды достать эту рыжую бестию растаяли, как херсонский снег на Новогоднюю ночь. И если он все еще и преследовал этого типа – то скорее из принципа, не желая признавать, что он – Валерий Пивоваров, двукратный олимпийский чемпион! – и побежден! Да еще кем?

Сил на третий, решающий рывок уже не оставалось. И шансов – даже и иллюзорных, догнать эту рыжую пантеру не было решительно никаких.

У материальных ворот он, впрочем, предпринял еще одну бледную и безнадежную попытку настигнуть этого наглеца. Но ноги были налиты тяжестью, дыхание сбито (не потому ли, что она он начал курить?), и вышел из всей этой затеи один только лишь позорный пшик.

Одним словом, все самые острые, самые драматические перипетии этой гонки остались позади, и ничего экстраординарного больше не происходило. Теперь Пивоваров плелся, словно оплеванный, в хвосте этого воришки, поскрипывая зубами от обиды. А тот, видя свою безнаказанность, начал еще и подразнивать его! Он то и дело останавливался и, обернувшись к нему, пританцовывал с самодовольной рожей и вертел шапкой над своей головой.

Это, конечно же, стимулировало, придавало новый импульс, или как говорят спортсмены, «мотивировало» к борьбе. Новый отчаянный рывок…  и пацан опять уходил от него.     

Позор! Это был позор, которого, к счастью, никто не видел.

Таким-то вот образом, они отмахали восемь остановок, и выбежали на девятую – у завода имени Коминтерна. А это, как вы помните, уже перед самым мостом.

Оставалась последняя, десятая остановка – и тогда бегуны замкнут круг, дойдя до исходной точки.    

Не знаю как там у вас, а нас в Херсоне коммунальные службы работают спустя рукава. И пожаловаться на них нынче некому. 

Я уже говорил Вам, кажется, что 22 декабря 2017 года в Херсоне стоял лютый мороз – зашкаливало за 9 градусов! Естественно, лужи и подтаявший снег подмерзли. А оперативно подсыпать песочком все сколькие места коммунальщики так и не удосужились.

Вот потому-то Пивоваров, добежав уже до середины подъема на мост, вдруг поскользнулся, несмотря даже на свои ботинки с толстой ребристой подошвой и растянулся на тротуаре. Он сильно ушиб колено, однако костей не повредил. Несокрушимый дух олимпийского чемпиона заставил его встать на ноги, превозмогая боль в колене. И в этот миг – уж поверьте мне – на него стоило поглядеть: пуговицы на его пальто были расстегнуты, волосы растрепаны, и весь он имел какой-то расхристанный вид.

– Стой! Стой! – заорал Пивоваров, простирая руки к мальчишке, который уже выскочил на самый конец подъема.

Рыжая пантера остановилась и обернулась.

– Черт с ней, с этой шапкой! – закричал Валерий Сергеевич. – Приходи завтра в школу спортивного мастерства! Спросишь там Пивоварова, тебе всякий укажет! Слышишь? Обязательно приходи! Я сделаю из тебя олимпийского чемпиона!

– Ага! – крикнул мальчишка. – Так я тебе и поверил, как же! Нашел дурака!

Он помахал ему шапкой на прощанье, повернулся спиной и скрылся из виду.

Теперь остается закончить наш рассказ.

Водители троллейбусов в Херсоне бывают всякие, и, коли правду сказать, попадаются и отъявленные негодяи. Завидят, как к троллейбусу спешит какая-то  бабушка, или дедок – так и нарочно захлопнут дверь перед самым их носом. Мол, а какой с них толк? Прут со своими пенсионными удостоверениями, чтобы проехать задаром, словно они  работники МВД или прокуратуры. Однако же тот, что стоял на остановке в этот раз, был человеком добросердечным. Он уже на мосту заметил бежавшего за троллейбусом (как он полагал) человека. И – хотя мог бы, и отъехать – а все-таки поджидал его с открытой задней дверью. И, лишь когда Пивоваров, хватая ртом воздух, тяжело ввалился в троллейбус, зарыл дверь и тронулся с места.

Отдышавшись чуток, Пивоваров прилип к оконному стеклу.

В декабрьских сумерках он увидел Рыжую Пантеру.

Держа в руке его шапку, мальчишка шел мимо автозаправки – в сторону Забалки.           

А какие-то там недоумки... разные там проходимцы, всякое там необразованное ворье – и процветают! Да если бы я находился сейчас где-нибудь в Америке или Японии – я бы, с моим интеллектом, с моей деловой хваткой, с моей неистощимой энергией, уже давным-давно ездил бы в собственном Мерседесе, жил бы на вилле с бассейном и вращался бы в самых фешенебельных кругах!

– А почему? – спросил Сергей Сергеевич Белинский, вальяжно развалившись на диване. – Почему, позволь у тебя спросить, всякое там необразованное ворье процветает, в то время как ты, вместо того, чтобы ездить на Мерседесе, жить на вилле с бассейном и вращаться в самых фешенебельных кругах, сидишь в луже по самые уши?

– Да потому, что кругом болото! – гневно вскипел Помидоров, возвращаясь, таким образом к исходной посылке.

– Ну, хорошо,– заметил ему на это Леонид Павлович Лимонов. – Положим, что ты прав. Но и от нас же, наверное, что-то зависит? Вот давай возьмем, чтоб далеко не ходить, такой пример. Сейчас,– он взглянул на свои наручные часы,– уже половина одиннадцатого. Можно сказать, самый пик трудовой активности человека! А мы все сидим, и лясы точим: ругаем правительство, раздаем бесплатные советы министрам и директорам бань, рассказываем друг другу, как везде все плохо. Но реально повлиять на ход событий этой балаканиной мы все равно не можем. Так не лучше ли, вместо того, чтобы чесать языками, раздавая мудрые указания отсутствующим министрам и директорам бань, заняться каждому своим делом. И, быть может, тогда ситуация переменится к лучшему. Пусть не в масштабах всей страны или мирового сообщества, согласен. Но хотя бы в наших фирмах?

– Да ты что? – опешил Помидоров. – Смеешься? Вроде бы и умный человек – а несешь такую чушь.

– Ну, почему же чушь? – мягко улыбнулся Лимонов, дела которого шли отнюдь недурно.

– Да потому, что мы сидим в болоте! – вновь панически заквакал Помидоров, пружинисто расхаживая по конторе. – Везде же все парализовано! Заводы стоят! Людям месяцами не выдают зарплаты! Нас обложили со всех сторон налогами, как матерых волков! Чингис хан брал по десять копеек с рубля, а наши бандюги и пяти копеек не оставляют! Ты пойми: народ обездолен, доведен до ручки! – тут Вадим Владимирович притормозил, картинно изогнулся перед Леонидом Павловичем, который невозмутимо восседал за письменным столом, бесстрастно поджав губы, и яростно застучал пальцем по своему лбу. – Неужели тебе все это еще до сих пор не ясно? Мы сидим в такой глубокой луже, что нечего даже и дергаться!

– Но другие же дергаются? 

Круто, всем корпусом, развернулся Вадим Владимирович к новому оппоненту – Белинскому

– А толк? Какой в этом толк? Одну ногу вытянешь – другая завязнет. Вторую потянешь – по пояс в болото войдешь! Чем больше дергаешься – тем больше убытков. Уж если Я! Я! Вадим Владимирович Помидоров, с моей неистощимой работоспособностью, с моей хваткой, с моим умом! – и прогорел во всех своих начинаниях, как швед под Полтавой, – то, что же тогда говорить о других?

Он красноречиво умолк, предоставляя нам возможность хорошенько осмыслить всю мощь своих аргументов.

– Но есть же люди, которые, несмотря ни на что, все-таки держаться на плаву,– неосмотрительно брякнул Лимонов.

– Кто? Где? – взвился петухом Вадим Владимирович.

– Да вот взять бы хотя бы присутствующего здесь Николая Ивановича,– улыбнулся Леонид Павлович, даже не подозревая, что этой безобидной фразой он наносит жесточайший удар в самое сердце Вадима Владимировича.

Лицо Помидорова, сидевшего в луже, если воспользоваться его собственной метафорой, глубже нас всех, покрылось густыми клюквенными крапинками. Он агрессивно вскинул подбородок, злобно блеснул колючими глазками за толстыми линзами очков и пренебрежительно махнул пухлой ладошкой в мою сторону:

– Э, это все мизер! Это не серьезно! Нет у Николая Ивановича настоящего размаха. Так все, мышиная возня! Да будь я на его месте – я бы, ради таких мизерных результатов, и пальцем бы не шевельнул.

– Ну что ж,– сказал Леонид Павлович, потирая руки и едва сдерживая радостную улыбку,– приятно видеть среди нас такого крупного бизнесмена.

– Большому кораблю – большое плавание! – в тон ему бухнул и Белинский, прилагая титанические усилия к тому, чтобы не рассмеяться.

– Да вы, как я погляжу, так ничего и не догнали! Я,– вновь засвистел Помидоров, колотя себя кулаками по груди,– финансист! Профессионал! Я вращался в таких сферах, решал такие проблемы, какие никому из вас тут даже и не снились! А вы мне тут каким-то Николаем Ивановичем в нос тычете...

Резко, в два шага, Помидоров достиг одной стены «офиса» и, круто развернувшись, ринулся в обратную сторону. Сделав серию челночных пробежек, финансист остановился, нервно отхлебнул кофе из чашечки (четвертой по счету) и, пустив ее по столу, как по стойке бара, вновь возбужденно замелькал перед нами.

– Да, я сижу в луже! В глубокой луже! Согласен! И я горжусь этим! Понимаете? Горжусь! Потому что сегодня все умные, честные, интеллигентные люди в нашей стране сидят в глубокой луже, в то время как всякое там дерьмо держится на плаву.

«Интеллигент в пятом колене» схватил чашечку с недопитым кофе и осушил ее одним махом. В наступившей тишине до него мало-помалу стал доходить смысл брошенных им в пылу полемики слов.

– Не, вы только поймите меня правильно, мужики,– финансист прижал ладонь к груди. – Я же не имел в виду вас. Я имел в виду тех! Тех! – он обличительно замахал пальцем за головой,– которые нами заправляют! Это они во всем виноваты! Они! Да если бы я с детства получил гармоническое развитие; если бы мне посчастливилось, потом попасть в нужную струю; если бы я слету, как говорится, в масть, с первого же захода удачно женился – да знаете ли вы, кем бы я мог теперь стать?

– Кем? – добродушно улыбнулся Белинский.

– Ха-ха! – ядовито рассмеялся Помидоров. – Да я бы уже, может быть, написал бы роман, в три раза толще, чем «Война и мир» Льва Толстого! Да я бы уже, может быть, понаоткрывал бы всяких там разных законов больше, чем Исаак Ньютон, Ломоносов и Эйнштейн, вместе взятые! Да я бы уже мог бы быть чемпионом мира или премьер министром – откуда вам это знать?

И тут – каюсь – я не удержался и заговорил о том, что все в нашем мире взаимосвязано и что каждый человек занимает в нем именно то место, которое он заслужил. Если, положим,– развивал я далее свою мысль – один человек удачно женится, и причем с первого же захода, как говорится в масть, а потом вдруг становится удачливым бизнесменом или ученым – то это исключительно его заслуга. И если какой-нибудь другой человек делает, скажем, пятый заход, водя невест по венец – и всякий раз его семейная жизнь складывается драматически; если подобного сорта коммерсант прогорает во всех своих начинаниях, как швед под Полтавой; иными словами, если такой свистун, несмотря на весь свой хваленый ум и деловую хватку, сидит в луже по самые уши, то – кукарекай не кукарекай, а винить в этом ему прежде всего следует себя самого.

Следовало бы увидеть своими собственными глазами, что тут случилось с Вадимом Владимировичем Помидоровым. Поначалу мне показалось, что его хватил удар. Но нет: несколько мгновений Помидоров стоял неподвижно, как соляной столб, а потом с красным, перекошенным от злобы лицом ринулся вон из конторы.

– Стой! Стой! – закричал Белинский вдогонку финансисту и, вскочив с дивана, поймал его за руку у двери. – Написал бы ты, написал бы роман в три раза толще, чем «Война и мир» Льва Толстого! И понаоткрывал бы всяких там разных законов больше, чем Эйнштейн и Ньютон! Да ты бы всех их переплюнул, мамой клянусь!

Как ни странно, но эти слова подействовали на Вадима Владимировича самым блатоворным образом. Он послушно дал себя увести от двери и усадить в пустующее кресло.

– Послушайте, старики, и чего вы все время цапаетесь? – примирительно сказал Белинский. – Вы что, не поделили между собой что-то, а?

– Да ты пойми,– вновь засвистел Помидоров. – Я – профессионал! Я играю только по крупняку! Мелочевкой пусть занимаются всякие там Николаи Ивановичи. Это – не мой уровень. Можете вы, наконец, это догнать? Меня же люди знают. Солидные люди. Что они скажут, когда до них докатится слух, что сам Вадим Владимирович Помидоров – и вдруг начал заниматься какой-то несолидной ерундой? Это же сразу подорвет мой имидж в деловых кругах. Да я лучше буду сидеть на макаронах и квашенной капусте, чем опущусь до уровня Николая Ивановича.

– Ладно, пацаны, я ухожу,– сказал я, направляясь к двери, поскольку трескотня этого пустозвона уже начала меня утомлять.

– Далеко? – полюбопытствовал Лимонов.

– Да так... Мотнуться туда-сюда по всяким мелочам. В общем, ничего солидного.

На пороге я приостановился, хлопнул себя ладошкой по лбу:

– Да, кстати! Чуть не забыл... Совсем вон из головы высочило. Я тут краем уха слыхал, что японской фирме Сюдзуки-макаюки срочно нужна тюлька в томате. Вадим Владимирович, ты же как раз занимаешься такими вопросами. Так вот, не мог бы ты – на взаимовыгодных условиях, понятно,– подкинуть им два-три состава тюльки в томате?

Алёна Васильевна почти на голову ниже этого дядьки и, тем не менее, ей удается взглянуть на него сверху вниз: 

 – Вот вы тут насмешки строите – а дело очень серьезное! Уже прилетела комиссия по чрезвычайным ситуациям.  В газетах, конечно, об этом не пишут – но шила в мешке не утаишь…

– Да как же он не работает – когда он работает, –  возражает ей одна из пассажирок и указывает пальцем на пляж. – Вот, сами посмотрите!

А катер и впрямь как раз проходит мимо песчаной косы, усеянной отдыхающим людом. Одни нежатся  под цветными грибочками и зонтами,  другие купаются в реке.

Алёна Васильевна смотрит на пляж.  Потом отворачивается от него, недовольно поджимает губы и машет рукой с  малиновыми ноготками:

– Э, да что вы мне говорите, я же лучше вас знаю! Мне одна подруга рассказывала. А ее муж, чтоб вы знали, работает в санэпидстанции!

В магазине

Алёна Васильевна заняла очередь за продуктами.  Ее пятилетняя дочь вертится у ее ног и хнычет:

– Ну, ма! Долго мы еще тут будем стоять?

Над малышкой склоняется какая-то древняя бабушка и протягивает ей конфетку.

–  На, доця.

Девочка берет конфетку из морщинистой руки и разворачивает фантик.

– А что нужно сказать тете? – строгим голосом напоминает ей Алёна Васильевна.

– Спасибо, баба-яга! – звонким голосом благодарит бабушку ребенок.

Лицо Алёны Васильевны конфузливо краснеет, и она гневно топает ногой на дочь:

– Замолчи! – мамин палец нацеливается на какого-то старика с орденской планкой. – Или этот бабай сейчас заберет тебя в мешок!

Кое-кто знал ее повадки уже досконально – изучил, так сказать, до последнего корешка. Кто-то копнул не столь глубоко. Но большинство, как и я, скользило по поверхности.

А между тем у сей блистательной дамы образовался уже и свой Фан-клуб! И, похоже на то, они там все только об одной ей и грезили. Готовы были восторгаться ею дни и ночи напролет, расписывать и так, и сяк все ее прелести. И, причем, в этот элитный клуб было не так-то, легко и попасть.

Подозреваю даже, что для своих поклонников она была чем-то вроде белой коровы правоверных индусов. Вот они и наряжали ее гирляндами, вставали перед ней на колени и – благоговели. Я же никогда не испытывал к ней этого священного трепета. И, сознаюсь, на первых порах она показалась мне даже какой-то занудливой и бестолковой. То ей не так, это не сяк… Спросишь о чем-нибудь – а она все думает, думает… Размышляет, словно Ботвинник на матче с Капабланкой… И так она выводила меня из себя этой своей тихой минорной задумчивостью… Застрелиться можно!

И как-то уж чересчур сложно всё в ней устроено, братцы. Замысловато очень. Общаться с ней – все одно, что головоломку решать, или кроссворд. Словом, напрягать свои извилины приходится не по-детски. Бьешься, бьешься над какой-нибудь мелочью – а потом выясняется, что все было смех как просто. Но так хитро закопано, так заворочено – не догадавешься вовек! Я один раз так прямо ей и высказал: «Уж слишком мудрено ты устроена, Джумла. Слишком привередлива. Пока разберешься во всех твоих штучках – с ума сойти можно! Проще надо быть, понимаешь? Проще. И отзывчивее, расторопней. И тогда люди к тебе потянутся».  

Но время шло – а она и не помышляла упрощаться даже. Наоборот, все усложнялась да усложнялась. А у нас народ, сами ведь знаете какой, не любит он всех этих вывертов. Ему чего попроще подавай.

Но пошустрее стала – и на том уже спасибо.

Однако же капризы  ее, меня иной раз просто до белого каления доводили! Ну, просто хотелось рвать и метать. Однажды я с ней совсем уже было, расплевался. Целую неделю на нее дулся, близко к ней даже не подходил! Решил сжечь за собой все мосты! Порвать с нею навеки!

Ведь сколько лет я корячился, нянчился с ней, сколько труда, сил душевных в нее вбухал. А она… Возьми, да и похерь все мои наработки, все планы и мечты!

Хочется неприличное словцо тут впечатать на ее счет, но удержусь. Хотя, признаться, и очень сильно хочется.

Вот бы Шекспира сюда, а! Вот он бы сумел всю эту драму моего сердца в красках расписать. А что я? Куда мне? Я – всего лишь простой херсонский литератор. (И мне товарищ серый брянский волк). Вот я и кипел негодованием без всех этих гамлетовских монологов.   

«Ах, так! – восклицал я в глубине своего сердца. – Так, значит, да? Так? Так вот, ты, оказывается, какая! Ну, хорошо же! Хорошо, Джумлочка! Ухожу от тебя навеки! И уже никогда к тебе не вернусь. И не мечтай об этом даже! Точка!

Но потом, знаете ли, остыл понемногу… Как-то прикипел я к ней душой, братцы. И чем она меня только приворожила? И сам не пойму. Своей загадочностью? Своим дотошным характером?

А вообще-то, коли, с ней подружиться, да попытаться проникнуть в ее сокровенную суть – поладить с ней можно…

Короче, вернулся я к ней, братцы. Не стану хвастать, что у нас все без сучка и задоринки пошло. Но уж, поверьте, я старюсь к ней, приноровится. И она, вроде бы, стала отвечать взаимностью. Правда, иной раз и взбрыкнет, и покажет свой норовистый    характер. Ну, да мы ведь тоже не лыком шиты, не так ли? Уж как-нибудь разберемся, постараемся с ней совладать.

Так о ком это я здесь все толкую, спросите вы? Уверен, вы уже и сами это давно раскусили. О ней! Конечно же, о ней! Об этой несравненной SMS Джумле, на которой и публикуется наш сайт PUTNIK.ORG

Пробегающий (останавливаясь) Да?

Корр.: Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к курению и употреблению спиртных напит­ков?

Пробегающий: Отрицатель­но. Я не курю, не пью и чувствую себя превосходно. И вам того желаю.

Корр. Спасибо. И второй вопрос: ваше отношение к жен­щинам?

Пробегающий. Прекрасное! Женщины – это для меня все. Я их очень, очень люблю.

Убегает. Приближаются муж­чина и женщина.

Корр. (мужчине) Добрый день. Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к алкоголю и...

Женщина (вырывая микро­фон) Ой, плохо! Очень плохо! Вы знаете, вот раньше мой муж выпивал — так это же был та­кой ад, такой ад! А теперь как бросил пить — так я словно заново народилась! И я лишь теперь поняла: какое же это великое счастье — непью­щий муж! Вы верите, я теперь каждый день Бога молю: «Гос­поди милосердный, сделай так, чтобы он больше никогда в рот ее не брал, окаянную!»

Корр. Спасибо, (мужчине) Не хотите ли что-нибудь доба­вить?

Мужчина (громким голосом) Я призываю всех, кто сейчас меня слышит: не пейте вы эту гадость! От нее — одни неприятности, горе и слезы.

Женщина (захватывая микро­фон) И когда уже прекратится эта пропаганда пьянства и курения? Как не включишь телевизор — а там только наливают да пьют.

Корр. Спасибо. (мужчине) И еще воп­рос. Как вы относитесь к женщинам?

Мужчина: (косясь на жену) Очень хорошо отношусь. Если бы не моя жена — я бы уже давно пропал. Это — мой ангел хранитель. (снимает шляпу и кланяется) Низкий от меня поклон всем женщинам.

Корр. А вот и представи­тель старшего поколения. (Громко) Здравствуйте, дедуш­ка!

Старик (останавливаясь) Ась?

Корр. (еще громче): Здрав­ствуйте, дедушка!

Старик. А! Ждравштуй, ждравштуй, шынок...

Корр. Скажите, дедушка, как вы относитесь к выпивке и курению?

Старик: А как я отношушь? Нормально отношушь...

Корр. А сами-то вы как, выпиваете?

Старик. Выпивам, выпивам... Как же не выпивать?

Корр. И часто?

Старик: Да каждый день.

Корр. И как вы себя чув­ствуете?

Старик: Нормально. Как молодой боец.

Корр. А к женщинам как вы относитесь?

Старик: Ась?

Корр. К женщи­нам, спрашиваю, вы как относитесь?

Старик: А, к женшинам... А ну их к бесу. От них же — одно только жло.

Корр. Да вы, дедушка, как я погляжу, фи­лософ! Хотелось бы узнать, сколько вам лет?

Старик. Школько мне лет? (чешет затылок) Да, шчитай, уж шкоро трид­цать шемь годков штукнет...

Пробегающий (останавливаясь) Да?

Корр.: Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к курению и употреблению спиртных напит­ков?

Пробегающий: Отрицатель­но. Я не курю, не пью и чувствую себя превосходно. И вам того желаю.

Корр. Спасибо. И второй вопрос: ваше отношение к жен­щинам?

Пробегающий. Прекрасное! Женщины – это для меня все. Я их очень, очень люблю.

Убегает. Приближаются муж­чина и женщина.

Корр. (мужчине) Добрый день. Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к алкоголю и...

Женщина (вырывая микро­фон) Ой, плохо! Очень плохо! Вы знаете, вот раньше мой муж выпивал — так это же был та­кой ад, такой ад! А теперь как бросил пить — так я словно заново народилась! И я лишь теперь поняла: какое же это великое счастье — непью­щий муж! Вы верите, я теперь каждый день Бога молю: «Гос­поди милосердный, сделай так, чтобы он больше никогда в рот ее не брал, окаянную!»

Корр. Спасибо, (мужчине) Не хотите ли что-нибудь доба­вить?

Мужчина (громким голосом) Я призываю всех, кто сейчас меня слышит: не пейте вы эту гадость! От нее — одни неприятности, горе и слезы.

Женщина (захватывая микро­фон) И когда уже прекратится эта пропаганда пьянства и курения? Как не включишь телевизор — а там только наливают да пьют.

Корр. Спасибо. (мужчине) И еще воп­рос. Как вы относитесь к женщинам?

Мужчина: (косясь на жену) Очень хорошо отношусь. Если бы не моя жена — я бы уже давно пропал. Это — мой ангел хранитель. (снимает шляпу и кланяется) Низкий от меня поклон всем женщинам.

Корр. А вот и представи­тель старшего поколения. (Громко) Здравствуйте, дедуш­ка!

Старик (останавливаясь) Ась?

Корр. (еще громче): Здрав­ствуйте, дедушка!

Старик. А! Ждравштуй, ждравштуй, шынок...

Корр. Скажите, дедушка, как вы относитесь к выпивке и курению?

Старик: А как я отношушь? Нормально отношушь...

Корр. А сами-то вы как, выпиваете?

Старик. Выпивам, выпивам... Как же не выпивать?

Корр. И часто?

Старик: Да каждый день.

Корр. И как вы себя чув­ствуете?

Старик: Нормально. Как молодой боец.

Корр. А к женщинам как вы относитесь?

Старик: Ась?

Корр. К женщи­нам, спрашиваю, вы как относитесь?

Старик: А, к женшинам... А ну их к бесу. От них же — одно только жло.

Корр. Да вы, дедушка, как я погляжу, фи­лософ! Хотелось бы узнать, сколько вам лет?

Старик. Школько мне лет? (чешет затылок) Да, шчитай, уж шкоро трид­цать шемь годков штукнет...

Тут и солнце всходить начало. Птички защебетали. Тишина, покой... Красота!

Достал Сан Саныч из рюкзака чекушечку, плеснул водочки в походный стаканчик, и только к губам поднес – поплавок дерг!

Осторожно, чтобы не расплескать водочки, поставил Сан Саныч стаканчик на травку. Вытащил удочку – пусто.

Наживил нового червя, поплевал на крючок и снова забросил удочку. Сидит, клева ждет. Сидел, сидел – не выдержала душа рыбацкая! Отложил удилище, взял стаканчик и только к губам поднес – поплавок под воду ныр!

Вынул удочку – пусто.

«Да что у них там, телевизор под водой, что ли?» – удивился Сан Саныч.

Наживил нового червя, поплевал на крючок, закинул удочку... Уж и солнце поднялось – а поплавок не шелохнется, словно на картине нарисованный.

«Ладно,– думает Сан Саныч. – Сейчас вы у меня заклюете, как миленькие!»

Берет стаканчик в руку и несет ко рту, а другую, с удилищем, опускает, как будто положить его собирается. А сам – не будь дурак – одним глазом на поплавок косит.

Только донес стакан до рта – поплавок ныр! Сан Саныч подсечку – раз! Есть! Чувствует, зацепил что-то приличное!

Удилище дугой выгнулось, того и гляди сломается. А рыбина на лесе кругами ходит; уж Сан Саныч ее и так и сяк вываживал. Наконец все же подвел к садку. Зачерпнул – глядь, а там окунь пляшет, плавниками красными горит, переливается.

«Ага! – думает Сан Саныч. – Так вот, значит, кто мне выпить не давал!»

Снял он окуня с крючка, плеснул ему в рот водки и говорит:

– Ладно, брат, плыви.

И бросил окуня обратно в речку.

Что тут началось! Сроду Сан Саныч такого клева не видывал! Караси – желтобрюхие, крупные, как лапти, все один в один – прямо на пустой крючок хватают! За каких-то полчаса – полный рюкзак рыбы набил!

Приходит Сан Саныч домой, наливает в корыто воды и вываливает улов. А жена его, Клавдия, и говорит:

– Ого, сколько рыбы наловил! Это ж, сколько мне теперь сметаны покупать надо!

Тут один карась голову из воды высовывает и отвечает ей человеческим голосом:

– Ага! Наловил бы он нас, как же, держи карман шире, если бы не тот пьяный окунь! Плывет мимо нас, едва плавниками шевелит. Мы ему: «Эй, браток! Где это ты успел так спозаранку надраться?»

А он нам:

– Тсс! Слушай, чо я скажу, мужики. Слушай внимательно... Тут, у коряги, какой-то чудила сидит. Рыбу поймает, водки ей в рот нальет – и обратно в реку бросает!

Мы и поверили!

Рассказчица сидела в салоне теплохода Каштан, плывущего вниз по течению Днепра, держа сапку меж широко расставленных ног. Лицо у нее было округлое, простодушное, а голос – внушающий всяческое доверие.

– А это что ж за сорт такой будет? – спросил Осип Михайлович, белобрысый мужчина преклонного возраста в видавшей виды клетчатой рубахе навыпуск. Он был высок и сухощав, словно подросток-акселерат.

– Шамот Гамбургский.

– А-а… Знаю, знаю…– значительно протянул Осип Михайлович, покачивая белым мальчишеским чубом. – У меня раньше тоже такой был, а потом пропал, зараза. Он же теплолюбивый, елки-палки, как тот грузин! И за ним уход нужен, словно за малым ребенком. Я как-то раз упустил, не укутал его на зиму – и все, амба: он у меня вымерз… Думал потом опять посадить… но с ним же столько мороки, столько мороки…

– Что верно, то верно,– подтвердила Таисия Павловна. – Мороки хватает…

– А удобряете вы его чем? Гумусом? Или же коровяком?

– Гумусом, – поделилась секретом дачница. – У меня зять ездит в своей лодке на озеро Чичужное, и черпает его там специальным черпаком. А там такой ил! Такой ил! На нем все растет, как на дрожжах!

Слушая байки этих тихо-помешанных садоводов, Сан Саныч не удержался, и брякнул с невинным видом:

– А скажите, гроздья на вашем винограде с какое ведро будут? На восемь литров, или же на двенадцать? 

Осип Михайлович поправил очки на своем тонком хрящеватом носу и строго воззрился поверх них на Сан Саныча:

– Вот вы смеетесь, молодой человек,– хмуря белесые брови, заметил Осип Михайлович,– а знаете ли вы, что такое гумус?!

Сан Саныч сдвинул плечам – в этих вопросах он был дилетантом.

– Не знаете… – с усмешкой констатировал садовод. – А беретесь судить…

Называя Сан Саныча молодым человеком, он, конечно же, имел в виду его возраст (Сан Саныч был уже пенсионером со стажем) а лишь подчеркивал, что в делах садоводства он – сущий младенец.

– Ну, так вот! – сказал Осип Михайлович, назидательно приподнимая указательный палец. – Несколько лет тому назад, уже под осень дело было, моя жена, Анечка, нажарила семечек, и мы с ней расхаживали по дачному участку, лузгали семечки и планировали, где и что нам посадить. А одна-то семечка возьми, да и упади на участок, удобренный гумусом. И что же вы думаете? По весне на этом месте подсолнечник вымахал… Да как погнал, как погнал вверх! К лету выше вербы вырос! Попробовал я, было, его осенью ножовкой спилить – куда там! древесина твердая, как дуб, и полотно все время зажимает… Пришлось топором рубить его, заразу… Уж я рубал его, рубал… уж я рубал его, рубал… Хуу! Сто потов с меня сошло! Наконец-таки срубал, ели-пали! Приезжаю домой и рассказываю за чаркой первача об этом подсолнечнике своему племяшу – а он ржет, пацан, как тот жеребец! И до того ж мне обидно стало! – с этими словами Осип Михайлович приставил руку к сердцу и обвел своих слушателей светлыми невинными очами, ища сочувствия. – Такая ж обида меня взяла, такая обида взяла, что я не могу вам этого и передать! Да что же это такое, думаю, а? Ведь я ж с того подсолнечника – три трехлитровых бутылька масла набил! А этот мальчишка гогочет, как будто я ему сказки Шехеризады рассказываю! И, представляете себе, так и не поверил мне, пацан! Аж пока я его не взял за ухо, не привез на дачу и не показал ему тот пень – а он же такой был, что и втроем его не обхватишь. И только тогда,– тут палец рассказчика торжествующе взмыл к потолку,– когда я ткнул его носом в тот пень – только тогда этот Фома неверующий мне, наконец-таки, поверил!

Сан Саныч подхватил свой рюкзак и снялся со скамьи, под одобрительный галдеж чокнутых садоводов. Он вышел на верхнюю палубу.

Катер двигался вдоль правого берега Днепра. В тени живописных садов, проплывали дачные постройки. У самой воды росли вербы и плакучие ивы. Перед ними стояли камыши, и в них были прорублены просеки для деревянных мостков.

На палубе почти все места были заняты, да и народ тут был какой-то баламутный: если не тихо-помешанный садовод-огородник, так зеленая молодежь, и Сан Саныч спустился по трапу вниз, на корму.

За кормой тянулся пенистый бурун, и спиной к нему сидели на скамье двое мужчин – солидных, не каких-то вертопрахов. Один – средних лет, в высоких охотничьих сапогах и штормовке, с зачехленными удилищами, стоящими между его колен. Другой помоложе, с ясными глазами, возбужденно блестевшими под длинным козырьком парусиновой кепки. Он прислонил свои спиннинги к краю скамью и время от времени любовно поглаживал их рукой. Сан Саныч подсел к этим достойным людям, развязал свой рюкзачок и стал проверять свои снасти.

– Да-а…– произнес человек в штормовке, очевидно, продолжая начатый разговор. – Что правда – то правда… У Милашкиного ерека лещ отменно берет... Я там, на прошлой неделе за 2 часа 60 килограммов взял. Один, подлец, такой же здоровенный попался! Вот такой вот, с-сабака! – рыболов раскинул руки. – Килограммов, наверное, на 25, а то и больше! Уж я его вываживал, вываживал! Уж я его вываживал, вываживал! Часа полтора, наверное, не меньше, с ним проваландался. А вы же знаете, там коряг полным-полно. Ну, думаю, сейчас как зацепится за какую-нибудь – и все, пиши пропало... Но таки выудил его, подлеца… подтягиваю к берегу, подвожу сачок ему под рыло… а он не лезет, гад ползучий! Ряшка – как у того народного депутата, ни в какие сачки не проходит! Так хорошо, брат ты мой, у меня с собой острога была. Так я ж его той острогой за жабры подцепил и, с горем пополам, таки выволок на берег! Хотел потом, было, еще на память с ним сфоткаться, чтоб, так сказать, увековечить для истории – да, блин, как назло дома фотоаппарат позабыл!

– А на что вы его брали? – справился Сан Саныч, доставая из рюкзака свои донки. – На хлебный мякиш, или же на червя?

– На червя,– сказал человек в штормовке. – У меня ж сосед по даче разводит навозных червей, чтоб они ему, значит, навоз на гумус перерабатывали – так я у него такими отменными червяками разжился!

– А прикормку давали?

– Давал?

– Что? Макуху?

– И макуху, и кашу...

Сан Саныч подумал-подумал, и решил привязать на одну из своих донок еще один, дополнительный поводок.

– А на каком масле у вас каша была? – раздался над рыбаками насмешливый басок. – На сливочном? Или на подсолнечном?

Сан Саныч поднял голову. Рядом стоял крепко сбитый, мордатый мужчина в спортивном костюме и иронически улыбался. В руке у него дымилась сигарета. По всей видимости, он только что подошел и услышал конец разговора.

– На анисовом,– хмуро отрезал рыбак в штормовке.

– Ах! Вон оно что! – ухмыльнулся мордатый. – А я-то думал, в чем тут дело? Рыбачил я не так давно на Милашкином ереке! Обложился удочками, словно веером, пять часов кряду просидел, весь продрог, как та собака – и хоть бы какой малек мои крючки шевельнул!

Сан Саныч затянул зубами узел на крючке и степенно осведомился:

– А течение было какое?

– Прекрасное!

– А ветер откуда дул? С востока? Или с запада?

– Низовка дула.

– Гм-гм… – Сан Саныч откусил от крючка лишний кусок лески и сплюнул. – А луна… в какой фазе находилась?

– В той, что ей и положено! – нервно отреагировал человек с сигаретой. – И солнце взошло там, где ему следует – на востоке! А кашу для прикорма я такую сварил, что и сам бы ее ел! А им, вишь, не подходит!

– Постойте, постойте! А вы где стояли? – уточнил ясноглазый спиннингист.

– В смысле?

– Вам следовало становиться аккурат против трех верб,– нравоучительно пояснил ясноглазый, вздымая палец. – Там, на средней вербе, на самой ее макушке, один еще той, старой закваски рыболов прибил крест, чтобы, значит, засечь точные координаты рыбного места. Сдвинься вы хотя бы на десять метров вверх, или же вниз по течению – и все, клев будет уже не тот!

– Так, так! – подтвердил и рыбак в штормовке. – Это он верно вам говорит. Вся рыба как раз напротив того креста кучкуется! Прямо кишит! Руку с лодки иной раз в воду опустишь – так она тебя за палец хватает! Но только вы об этом – ш-ш! Никому ни-гу-гу!

– И еще я так, по-свойски с вами поделюсь…– таинственно понизил голос ясноглазый. – Но только об этом тоже т-сс! – никому не говорите, – он приложил палец к губам. – Так вот, вниз по течению, на повороте к Чичужному, лежит коса… Видали ее?

– Ну, видел. И что с того?

– Так там щука берет… Ай-яй! Вы даже и не поверите! Как-то раз у меня блесна оборвалась, а запасной нету. Что делать? А тут же, елки-моталки, такой жор пошел! Рыба хватает, словно помешанная, как перед концом света! Так что я делаю? Нахожу у себя в кармане ржавый гвоздь, загибаю его в виде крючка, цепляю у шляпки красную тряпицу – и давай щук одну за другой таскать! И столько ж я рыбы тогда на тот гвоздь взял… Едва сумел до причала догрести! Лодка от перегруза так просела, что уже стала черпать бортами воду.

– А раки? – подхватил эстафету и Сан Саныч. – Вы знаете, какие там раки водятся? Ой-ей! – Он изогнул руку крюком, и рубанул другой рукой у локтевого изгиба. – Вот такие вот, шельмы! Кинешь три-четыре штуки в ведро – и уже все, больше не лезут!

– Да ну! – мордатый ухмыльнулся.

– Баранки гну! – вспылил Сан Саныч. – Не смыслите в этих делах, молодой человек – так слушайте, что вам люди сведущие говорят…

Сан Саныч умолк, не желая более толковать с этим пустозвоном.

– Ну, так что там насчет раков? – спросил спиннингист.

– А то,– недовольно проворчал Сан Саныч. – Поехал я как-то раз на рыбалку. Решил встать на Заборах, часам этак к двум ночи, когда самый жор пойдет. А дело уже, помнится, глубокой осенью было. И тут такой ветрюган поднялся! Зыбь гонит так, что и на якоре не устоять… И небо заволокло тучами… ладонь перед носом поставишь – ее и не видно. И ветрище – такой же холодный, такой пронизывающий… в общем, продрог я до самых костей! Ну, и решил причалить к косе, переждать, пока ветер чуток стихнет. Взял фонарь, пошел в плавни, нарубал там хворосту, развел костерок… Потом, как водится, достаю из рюкзака чекушечку, свой походный стаканчик и наливаю себе свои законные рыбацкие сто грамм… И только это я поднес его к губам… Ба! Что за диво? Гляжу лезут к костру из реки какие-то тени… Присмотрелся… Ого! Так это же раки! И вот подползли они, значит, к костру, повставали на хвосты, и давай себя клешнями подмышками хлопать – греются, значит… А у меня ж в лодке как раз мешки были – такие, знаете, в каких обычно картошку возят. Ну, я, недолго думая, мешки хвать и давай туда раков кидать. Набил три мешка, под самую завязку – а больше-то мешков и нету. А раки – все ползут и ползут… Целыми полчищами к костру валят! И все, знаете, такие огромные! Такие матерые! Сантиметров, наверное, по сорок каждый! В общем, плюнул я в тот раз на рыбалку, загрузился раками и айда домой...

– И что ж вы потом с такой гибелью раков делали, батя? – иронично осведомился мордатый. – На базар вынесли?

– Зачем же на базар… – степенно ответил Сан Саныч. – Соседям раздал, детям, внукам... А один мешок, так на работу отнес, хлопцев из своей бригады угостил... Вот сидят они, значит, в бытовке, уминают моих раков за обе щеки, а тут заходит наш мастер, Гриня Бондаренко. А он же, доложу я вам, тоже из тех еще рыбаков будет! Ну, я и ему, по-свойски, с десяток раков наделяю. Так он, вместо того, чтобы спасибочки мне сказать, еще меня же и подначивает! что это ты, дескать, Сан Саныч, из рыбаков в раколовы записался? Или на базаре раков накупил? Ну, тут я не сдержался, и всю правду, как есть, ему про этих раков и выложил! А он гогочет, пацан, аж за животик хватается, словно я ему сказки Шехеризады рассказываю. Ну, думаю, ладно, смейся, смейся, мальчишка… Когда на следующий понедельник хлопцы мне и говорят: иди, мол, тебя зачем-то Бондаренко к себе вызывает. Ну, захожу я к нему в комнату мастеров. Смотрю, сидит за столом, злой, как лысый черт. Глаза воспаленные, нос распух, словно картошка, и шея шарфом замотана… Схватился рукою за грудь и, кехекая, кричит мне: «Ах ты, трепло! Вот лишу тебя квартальных – будешь знать, как мне свои байки рассказывать!»

Вышел я от него – ничего не пойму! Когда стороной узнаю от своих хлопцев, в чем дело… И, ведь оказывается, что? Оказывается, он в выходной, тишком-нишком, собрался да и мотнул на ту косу. Всю ночь просидел там, костры жег, ждал, когда раки к нему на берег погреться полезут! Да только так и не дождался…

– Это почему же? – спросил толстомордый, разливаясь в улыбке.

– Ясень пень, почему! – усмехнулся Сан Саныч. Я-то палил костер, когда низовка дула! А он по всему берегу развел костры, когда горишняк задул! Да еще и в полнолуние! Какой же рак полезет при таких условиях к огню? Он что, совсем уже дурак, что ли?

Но тут Каштан стал причаливать к четвертому причалу и слушатели Сан Саныча двинулись на выход.

Сан Саныч поехал дальше, до шестого причала.  А там есть одна потаенная тропка на озеро Чичужное… И на нем – одно засекреченное местечко… Но только о этом – тсс! Никому ни гу-гу!

26.04.10

***

Заборы – излюбленное рыбаками место на Днепре, где когда-то водилось много рыбы.