Литературный портал

Помечтай ещё мне!

• 14.02.2020 00:53

 

.

 

«Бог» — просто бренд на обложке.

Хорошо раскрученный бренд. Но текст пишут все окрестные бесы, кому только не лень.

Виктор Пелевин, «T»

 

Экстази, меня увези.

Элджей

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Это произведение относится к категории художественной литературы. Таким образом, все персонажи являются вымышленными. Их мысли, высказывания и рассуждения могут не совпадать с точкой зрения автора.

Произведение носит развлекательный характер и ничего не пропагандирует.

Автор всячески осуждает действия героев и предостерегает читателя от употребления любых веществ, запрещенных на территории РФ.

Наркотики — зло.

ГЛАВА 1

1.

 

MDMA. Молли. Адам.

 

Экстази.

 

Знаешь, для чего придумали экстази? Эта штука позволит побывать тебе там, где ты никогда не будешь.

 

Вспомни все свои ощущения, приводящие тебя в экстаз: первая поездка на американских горках, первая пятерка в школе, первая прогулка с девушкой, от которой ты без ума. Первый поцелуй, первый секс. Первая зарплата, на которую ты купил те самые кроссовки, о которых мечтал последние полгода.

 

А теперь возьми все эти эмоции и хорошенько перемешай. Процеди и слей всю тревогу, неуверенность и все свои комплексы, которые ты старательно собираешь лет с 14. Пей получившийся коктейль небольшими глотками.

 

Не пойми меня неправильно, но наш организм — это фабрика по страданиям. Все хорошее дается через усилия и боль, не так ли? По крайней мере, нас учили этому всю жизнь. Отдыхать у нас не принято. Даже когда тебе звонят, и на вопрос «что ты делаешь?» как-то неловко отвечать «ничего». Как будто в безделье есть что-то постыдное.

 

Учись, чтобы найти работу. Работай, чтобы найти работу получше. А потом — женись.

 

Нет, я не хочу, чтобы мои слова были похожи на слова Марка Рентона из фильма «На игле». Ну, вот эти его «выбери жизнь, выбери недвижимость и стиральную машину», когда он уходит в закат под трек Born Slippy. Да и тем более, речь там шла о героине. При слове «героин» меня неприятно передергивает — я даже и не представляю насколько надо себя ненавидеть, чтобы тыкать себе в вену иглой.

 

Но экстази — это совсем другое.

 

Наш организм нас ненавидит. Он разговаривает с нами на языке больных суставов, ноющих поясниц и пульпидов, появляющихся вдруг в воскресенье вечером. А серотонин он выдает с ужимистостью старухи-процентщицы.

 

Вот видите, я читал Достоевского. А значит, заработал пару очков вашего доверия. Наркоманы же не читают книжки, ведь так?

 

Я лежал на земле и смотрел на звездное небо. На расстоянии вытянутых рук образовались две ямки — это я сгребал руками песок вместе с галькой. Чуть разжимая кулак, я давал песку тонкой струйкой сбежать по моему предплечью Вы знаете, что у песка даже есть свой запах? Он пахнет моллюсками и горячей бумагой. Сейчас я мог бы рассказать вам о запахе все. Больше, чем любая девочка из Иль де Ботэ. Да какой, в жопу, Иль де Ботэ — я бы обскакал Жан Батист Гренуя.

 

Да, вторая таблетка через полтора часа после первой сделала свое дело.

 

Наверное, со стороны я выглядел ничтожеством — молодой 26-летний парень в рубашке и брюках, валяюсь в песке и скалюсь в небо.

 

Вряд ли таким меня хотел видеть моя мама.

 

Я с детства боялся наркотиков. Даже травку не курил. Мне почему-то казалось, что от нее у меня обязательно остановится сердце. Не спрашивай, почему. Параноики меня поймут.

 

Я так себе это и представлял: сидим мы, значит, в компании из 10 человек. Курим. И с утра все как ни в чем не бывало идут на работу. А меня забирает катафалк. Рядом топчутся ревущие родители.

 

Или так: патологоанатом поднимает простыню и моя бабушка, закрыв руками рот, начинает реветь. Патологоанатом понимает все без слов и возвращает простыню на место.

 

Есть благородные смерти. Например, спасти детей из горящего автобуса и задохнуться от угарного газа.

 

Есть просто глупые — идти в наушниках и не услышать истошно гудящий трамвай.

 

Я же в своем воображении погибал нисколько не романтично — в собственной блевотине и с обоссаными штанами.

 

В ушах стоял гул от летящего где-то вдали самолета. Звук как будто бы шел от земли.

 

Первый раз, когда я попробовал экстази, я испугался. Первая мысль — нужен адсорбент. Я съел активированного угля, а потом — несколько кусков пиццы. Запил все это дело я литром яблочного сока.

 

Эйфория обошла меня стороной.

 

Но когда я увидел кайфующих друзей, я даже немного пожалел. Я понял: что-то очень важное прошло мимо меня.

 

С тех пор прошел год.

 

Сегодня я был негласным ментором — я следил за тем, чтобы всем было хорошо и никто не словил бэд трип. Точнее, бэд трип ты не словишь. Первый признак прихода — полное исчезновение чувства тревоги. Наоборот, ты можешь даже захотеть залезть на какую-то верхотуру, даже если боишься высоты. В принципе, в этом и заключается единственная опасность экстази.

 

Кстати, можете меня поздравить. Сегодня у меня День Рождения. Обычно я его не отмечаю. Зачем?

 

Нам почему-то всегда нужны какие-то даты и поводы.

 

Родительский день, чтобы съездить на кладбище и посигналить другим таким же умникам, отпросившимся с работы на час раньше.

 

Новый год, чтобы бросить тлеющую бумажку в бокал шампанского.

 

День ребенка, чтобы извиниться перед своими детьми за то, что вы их били в детстве.

 

Кстати, насчет Дня Рождения. Мама уже лет пять не дарит мне подарки. Взамен она прощает мне часть моих долгов. По-моему, это справедливо.

 

На празднике я был не знаком только с одной семейной парой — они с самого приезда держались за руки, как будто приехали не ко мне на День Рождения, а шли через вечерний парк в день ВДВ.

 

Они сидели в сторонке, нога к ноге. Но от экстази не отказались.

 

Я немного поболтал с ними. Он — врач-терапевт, она — учительница начальных классов.

 

Я отпустил какую-то банальщину про маленькую зарплату врачей и учителей.

— Раньше всех выгорают порноактеры, врачи и учителя, — сказал я. — Разница в том, что у первых — секс, а у вторых — самая настоящая ебля. А вообще, не знаю, как там нынешнее поколение, но пацаны из моего класса оживились на уроках лишь дважды: в первый раз, когда на физике натирали эбонитовую палочку, а во-второй — когда химии рассказали про ученого по имени Гей-Люссак.

 

Впервые за весь вечер они нерешительно похихикали.

 

Ну да ладно. Вернемся к моему празднику.

 

Как правило, меня начинает вставлять первым.

 

Я не ем за 8—10 часов до употребления экстази. Желательно, чтобы желудок был пустым. Если мучает чувство голода — не страшно. Следующие 12—16 часов вы вряд ли захотите есть.

 

Я посоветовал всем приехать голодными. Вряд ли они меня послушались, хотя это их проблемы. Просто мне хочется, чтобы сегодня все оказались счастливы. Это было что-то вроде синдрома Бога: я знал, что смогу сегодня всем даровать эйфорию независимо от пола, возраста, политических взглядов и вероисповедания. Как-то так.

 

Надеюсь, я не оскорбил ничьи «чувства верующих». А то сегодня и шагу нельзя ступить, чтоб не оскорбить каких-нибудь толстух, верующих или феминисток.

 

Наутро хозяйка удивится, что мясо и купаты так и остались на столе, как и запечатанная пачка с углями. Мы даже мангал не разожгли. Она решит, что мы перессорились и разошлись по домам. Это единственное рациональное объяснение, к которому она придет.

 

Что ж, пусть и дальше так считает.

 

Но это будет утром.

 

А у нас впереди вся ночь.

 

2.

 

Мы налили по стакану пива и я созвал всех в круг. Мы обнялись, как в каком-то пьяном хороводе.

 

— Друзья, — сказал я. — Эта ночь запомнится всем. Завтра — суббота.

 

Я снял руку с чьего-то плеча и посмотрел на часы.

 

— Суббота уже через полчаса. А потом — воскресенье. А потом, сука, понедельник. Но до этого понедельника — еще целая вечность. А мы здесь. За три пизды от города. И давайте сделаем так, чтобы этот момент остался в нашей памяти!

 

Когда ты съел экстази, ты уже не можешь заниматься обычными делами. Ты ведешь себя как школьник, который спер у отца сигарету и ждет, когда тот уйдет на работу.

 

Ты постоянно смотришь на часы, начинаешь шутить и ржать над всем, хоть палец тебе покажи.

 

Серьезно, тебе даже покажется остроумными анекдоты на последней странице Комсомольской правды. Вот она, сила предвкушения.

 

— Что-то мне нехорошо, — сказала училка.

 

— Успокойся, — говорю. Ты съела ее минуту назад.

 

Ее дружок — врач был тут как тут и потрепал ее по плечу. Какая, блин, милота.

 

Через 15—20 минут я уже увидел, кто из ребят перешел на новую ступень.

Нет, звучит как-то по-наркошски. Давайте скажу проще и понятнее — я почувствовал, кого вставило.

 

Люди в этот момент выглядит так, как, наверное, выглядит слепой, который вдруг обрел зрение. Они судорожно мотают головой, трогают свою одежду и с шумом вдыхают воздух, как будто до этого всю ночь провели в противогазе.

 

Еще через 20 минут приход случился у всех.

 

Мы дружно обнялись о прорычали что-то нечленораздельное. Обнимались, как регбисты — у меня даже швы на футболке затрещали. Все дружно заорали, стукнулись лбами и расцепились. Чей-то покатый лоб угодил мне прямо в глаз, и я на секунду поймал разноцветные узоры.

 

Мы разбрелись по компаниям по 2—3 человека. Были и те, кто воодушевленно бродили в одиночку. Тут негде было упасть, провалиться или заблудиться, так что я был за всех спокоен.

 

Я шел по пляжу. Отовсюду доносились восторженные возгласы. Я снял туфли, носки и отшвырнул их в кусты. Найду их с утра. А сейчас я хотел пройтись голыми ногами по еще теплому песку — днем было +32.

 

Я подсаживался к беседующим, и, если они не несли ахинею, поддерживал с ними беседу.

Двое пацанов — не буду грузить вас обилием имен, тем более, многих из них вы больше не встретите, говорили про баб — и, честно говоря, я не особо хотело вникать. Для того, чтобы говорить о бабах, была придумана водка и слабоалкогольные коктейли. Да чего уж там, мы и трезвыми постоянно о них говорим. Тратить на это бесценные минуты трипа — верх глупости.

 

Еще трое танцевали под песню ATL

 

…на дне ящика лежал самый модный манекен

Заработаешь деньжат — проебутся кореша

Но мы танцуем как снежинки в самом пекле кутежа…

 

Я подошел поближе и сел.

Какой-то парень флексил у костра. Он был в черных трениках и чистых белых кроссовках на платформе. Типа как у Элджея или всяких там столичных модников. Надо же было надеть такие на пляж.

 

Он нацепил старую женскую шубу, которая висела в домике, что я снял на сутки. В ней он был похож на сутенера из комедии начала двухтысячных.

 

Я залип, глядя на его танец.

 

Мнут через 5 я встал, отряхнул песок и пошел дальше.

 

— А представь, что все мужчины станут асексуальными?

 

Боже, куда я пришел. Знаю я эти разговоры. Скорее всего, этому пацану долго не давали.

 

— Ну, к примеру, все мужское либидо в мире мира снизится на 80 процентов.

 

— Почему именно на 80? — переспросил Денис.

 

Денис — мой сосед, живет на 3 этажа выше. Он тут единственный из моей компании. Он немного туповат. Причем туповат в плане житейском. Например, он сдал на права с первого раза и спокойно поступил на бюджет. Но все что касается иронии, сарказма или экивоков — полный провал. Даже анекдоты ему приходилось растолковывать.

 

От такого вопроса оратор слегка растерялся.

— Ну, я условно, — продолжил он. — Представь, как они заволнуются.

— Кто, «они» — не унимался Денис.

— Девушки.

Слово «девушки» этот парень произнес с таким пиететом, с каким его произносят только обиженки и подкаблучники.

 

— Представь, что мы обесценим сексуальность. Весь этот феминизм — не наша история. У нас всегда был матриархат. А возьмите бодипозитив. Он был всегда! Серьезно, вспомните всех этих жирух в и этих черных леггинсах цвета полиэтиленового пакета.

— Согласен! — Сказал я, — если я еще раз услышу слово феминизм, я, блин, нахер выкину ноут и уйду в монастырь. В 2020 году кто-то обижается на феминитивы? Вы, блин, серьезно?

 

Денис слабо улыбнулся и посмотрел на меня. Наверное, он сейчас думал, всерьез ли я про монастырь.

 

При всей своей тупости Денис стремился поучаствовать в любом разговоре — он был вездесущ, как Авиасейлс со своей рекламой.

 

Вот еще одно преимущество экстази — в обычном состоянии от тупости Дениса я хочу хорошенько ему втащить. Сейчас же мне его непонятливость кажется даже немного милой.

 

Меня понемногу начало отпускать.

 

Я начал дышать полной грудью и ушел к понтону, чтобы побыть одному. Надо успеть урвать от этого мира как можно больше, прежде чем я вернусь в мир настоящий.

 

На понтоне что-то темнело — я подошел ближе, и понял, что это та самая училка, которая приехала с парнем — врачом. Почему-то издалека я принял ее за кресло.

 

Хотя, какое нахер кресло может быть на понтоне?!

 

Видок у нее был так себе.

 

— Я сейчас сблюю, — сказал она.

 

— Не сблюешь, — ответил я. А где твой спутник?

 

— Там, — она показала на кусты.

 

Я пошел туда.

 

Ее дружок-терапевт был уже готовенький. Он сидел и блаженно нюхал листья лопуха. Перед ним лежали сорванные ветки. Для стороннего наблюдателя он мог бы сойти за умственно отсталого.

В песке лежал телефон. Оттуда голосила Билли Айлиш. Песня — When the party is over. Хороший выбор. Сам как-то под нее очень неплохо трипанул. При виде меня его глаза заблестели от восторга. Его щеки были мокрые от слез.

 

Я понимающе улыбнулся и вышел из кустов.

 

— Именинник, подь сюды! — Голос Даниила разрезал ночное небо.

 

Он был на другом конце понтона.

 

— Бегу, родной! — Крикнул я.

 

По спине побежали мурашки.

 

Даниил — спонсор сегодняшней эйфории. Именно он открыл для меня экстази, за что я ему бесконечно благодарен. Он стал моим проводником в новый мир.

Он был со своими тараканами — гиперактивный, слегка мнительный и неуравновешенный.

 

Все свою цивилизованность Даниил давил с усердием дошкольника, нашедшего муравейник. Своими выходками и русыми кудрями он иногда напоминал мне располневшего Тарзана, которого одели в человеческие одежды, но не предупредили, что не надо вскарабкиваться на фонарные столбы.

 

Но если подумать, все мы не подарки, ведь так?

 

— А давай под нашу песню! — крикнул я. — Умоляю, скажи, что ты взял с собой телефон!

 

— Обижаешь, братишка. Сейчас включу.

 

Он склонился над телефоном. Его лицо озарилось голубоватым светом.

 

— Сейчас, тут интернет тупой.

 

Я стоял, как напружиненный. Все внутрь взрывалось. Я еще мог продлить свой трип любимой песней.

 

И тут с конца понтона донеслось

 

— Небо на ладонииии…

 

Миллионы. Нет, миллиарды мурашек побежали по моему телу.

 

— В платье БЕЛОСНЕЖНОМ! — заорал я.

 

— Небо на ладони — подхватил Даниил.

 

— Ты несла МНЕ НЕЖНО!!

 

Помните этот избитый киношный прием, когда двое влюбленных в замедленной несутся друг к другу через пшеничное поле? Наверное, со стороны это выглядело так же. Но в том состоянии ты абсолютно безразличен к тому, что о тебе подумают люди.

 

Мы встретились на середине понтона и крепко обнялись.

 

— Давай еще по одной?

 

Я непонимающе посмотрел на него.

 

— Как по одной?

 

— А ты думал, я к братану своему приеду без сюрприза? Это мой маленький подарок. Ну, разумеется, основной ждет тебя, как мы вернемся. Я…

 

Я не дал Даниилу договорить и обнял его. Точнее, я буквально бросился к нему на шею.

 

— Давай, пока никто не видит, — он достал из кармана спичечный коробок.

 

И вот теперь, возвращаемся к началу. Я лежу на песке и смотрю в небо. Вернее, сначала я шел, но потом ноги перестали меня слушаться. Я обмяк и очутился на земле.

 

Скорее всего, я лежал в какой-то скрюченной позе — но какая в этом разница. Я лежал и смотрел на звезды.

 

Мир — не такой, как мы хотим.

 

Средняя зарплата в моем городе — 25 тысяч рублей. У меня три пустых кредитных карты и три просроченных ежемесячных платежа.

Журналисту могут подбросить наркотики, а протестующему дать 3 года колонии, за то что он кинул в мента пластиковый стаканчик.

 

Наша страна катится в тартары, в интернете все ждут третью мировую, а Грета Тунберг — человек, блядь, года по версии журнала Таймс.

 

Куда катится этот мир?

 

Но сейчас это не имело никакого значения.

 

Сейчас я был счастлив.

 

Даниил подошел и рухнул рядом.

 

— Братан, спасибо тебе за день рождения! — сказал он

 

Я промычал что-то нечленораздельно — одобрительное.

 

Он повернулся ко мне.

 

— Слушай, это лучший день в моей жизни.

 

И мой.

 

Пока ты нас всех не подставишь.

 

Хотя, всему свое время.

ГЛАВА 2

Когда-то я работал в гостинице, и девочки-администраторы показывали скандальным клиентам фак. Разумеется, в спину — когда те разворачивались от стойки ресепшена и шли к лифту.

 

Я всегда удивлялся, как они не боялись, что гость вдруг повернется. Однажды всё вскрылось и был крупный скандал. Знаете, как это вышло? Никто из нас почему-то не заметил, что на противоположной стене ресепшена все это время висело огромное зеркало. Мы о нем как-то не подумали.

 

У каждого в жизни есть это «зеркало», которое нас разоблачит. Но до поры до времени мы его не замечаем.

 

В детстве я четко уяснил, что самое глупое — это спорить с родителями и доказывать свою правоту. Это где-то там, в прогрессивных странах и на страницах журнала Psychologies говорится, что в первую очередь дети — это такие же люди. Хер там плавал. Объясните это постсоветской школе воспитания.

 

Когда я ходил в школу, мои родители пребывали в абсолютной уверенности, что меня собьет машина. Они купили мне большой квадратный портфель со светоотражателями. У всех нормальных детей были ранцы, которые они надевали на одно плечо. Я же стал обладателем одного большого квадратного недоразумения. Он был кислотно-желтого цвета. Сейчас такие носят ребята из Яндекс еды.

 

С таким портфелем мне даже не нужна была бумажка «Пни меня» на спине. Этот портфель был одной огромной флуоресцентной просьбой. Вывеской в Лас Вегасе, на которой было написано «Если хочешь до кого-то доебаться — вот он я» Напоминаю, он был со светоотражателями.

 

Совет родителям — если ваш сын — задрот, не покупайте ему блестящую одежду. Тогда у него хотя бы будет шанс проскочить незамеченным.

 

После школы у меня было 3 кружка и еврейская школа.

 

Ненавижу это слово — кружки. Стараешься казаться взрослым, а тут твоя бабушка говорит «кружок» — и вот ты снова малолетний идиот, пускающий носом пузыри.

 

Еврейская школа — это отдельная тема.

Бабушка считала, что все евреи — умные. Наверное, она думала, что эрудиция передается воздушно-капельным путем. Не знаю. Но на семейном совете было принято решение отдать туда меня и моего брата. Как вы могли понять, нашего мнения никто не спросил.

 

Если быть точным, еврейская школа тоже была «кружком» — ходили мы туда после занятий в обычной школе.

 

Мне там нравилось — я был свободен от стереотипов о евреях, поправлял на голове кипу и с удовольствием делал картинки из макарон.

Вообще, мы как будто специально поддерживали стереотипный образ евреев из мультика South Park. На обед вместо хлеба всегда была маца, а вечером мы рассказывали друг другу стихи на иврите.

 

Правда, однажды у меня появились к бабушке вопросы.

 

Мы возвращались с еврейской школы и шли втроем на остановку — я, мой старший брат и парень по имени Давид. Давид был помладше нас и тоже ходил в еврейскую школу — но в отличие от нас, он был настоящим евреем.

 

— Жиды — пидорасы!!

 

Мы обернулись — и очень вовремя. Камень пролетел в полуметре от моей головы.

 

— Бежим! — сказал я. И мы побежали.

 

Мы не знали, кто такие жиды. Зато мы прекрасно знали, кто такие пидарасы. Да и брошенный камень недвусмысленно выдавал намерения этих ребят. Мы с братом даже немного обогнали юркого Давида. Была слабая надежда, что если его поймают, то уже не станут преследовать нас. Я снял кипу и сунул ее в карман — а Давид бежал, придерживая ее на голове. Как будто даже в момент побега не хотел терять свое национальное достоинство.

 

Но нас не стали преследовать. На дворе был 2004 год, и все-таки антисемитские настроения к тому времени поутихли.

 

Но инцидент с камнем меня тогда сильно встревожил. Я пришел к бабушке и все ей рассказал.

 

— Они просто завидуют, — ответила она. — Глупые и ничего не понимают.

 

Уже тогда я начал подозревать, что бабушка не всегда бывает права.

 

Может, если бы мы ходили в школу для юных мусульман, нас бы никто не тронул. А евреев никто не боится.

 

Через год еврейская школа мне надоела. Бабушка сначала устроила трагедию, но все-таки дала слабину. Ходить туда мы перестали.

 

К 14 годам я был избавлен почти от всех кружков.

 

Помните, я говорил про зеркало? Так вот, мои родители впервые посмотрели в это зеркало, и, наконец, смирились с тем, что у меня нет никаких талантов.

 

Я просто плыл по течению. Моя привычная походка — сгорбленная спина и взгляд в асфальт.

 

Правда, оставалось еще художественная школа.

 

Рисовал я просто отвратительно. Однажды был день матери, и мы рисовали — кого бы вы думали? — маму. Вернее, ее портрет. Все дети пришли с фотографиями своих мам и держали их рядом с ватманом. Это было что-то вроде контрольного рисунка. Так у нас время от времени хотели выявить самых талантливых и даровитых.

 

Руководитель кружка ходила за спинами и смотрела, как у нас получается. Я ее не любил — за ее двойной подбородок и за то, как она одевалась. Она все время носила белые блузки и одни и те же черные брюки.

 

А еще я почему-то в упор не помнил, чтобы нам говорили принести фотографию мамы. Срисовывать мне было не с кого.

 

Мы закончили. В этот момент руководитель нашего кружка как раз стояла у меня за спиной.

 

— Это что?? — Она схватила мой ватман и вытянула его перед собой, чтобы получше рассмотреть. И тут она начала хохотать. Это был не просто смех, это был настоящий хохот. Ее безразмерная грудь в белой блузке прыгала вместе с ожерельем из ненастоящего жемчуга.

 

— Вы только посмотрите, что нарисовал наш Айвазовский! — с этими словами она показала ватман всему классу.

 

И тут весь класс гомерически заржал. Я сидел красный и старался выдавить улыбку.

 

— Я не могу, — руководитель чуть не рыдала от смеха, — пойду второй смене покажу!

 

Она вышла из кабинета и процокала каблуками по коридору. Я услышал, как в конце коридора открывается и закрывается дверь, где был кабинет второй смены. Тишина.

 

И тут мы услышали гул — это ржала вторая смена.

 

Я сложил в пенал карандаши, закрыл акварельные краски и вышел из кабинета. Взял в гардеробе куртку и пошел домой.

 

Как только я вышел на улицу, окно нашего кабинета открылось и оттуда показалась голова

 

— Айвазовский!! — крикнул мне рыжий придурок из моей группы.

 

Я сделал вид, что не слышу и свернул за угол.

 

Там я уже, наконец, смог по-человечески разреветься.

 

Да, существо, которое вышло из-под моего карандаша, напоминало не маму, а скорее, Моргана Фримена. И то — в лучшем случае. Но разве это повод выставлять меня придурком?

 

Спустя час блужданий по городу я понял, что мне это только на руку. Ходить в художественную школу мне никогда не нравилось.

 

Я вернулся, на цыпочках подошел к кабинету и аккуратно прислушался. Там никого не было. Я проскочил внутрь и увидел на столе свой рисунок. Он лежал на самом верху. Наверное, мой художественный руководитель собиралась еще кого-то ему показать. Может, хотела устроить с моим рисунком гастроли по всей художественной школе. Я быстро схватил его и вышел. Я не стал его выбрасывать — наоборот, я пришел с ним домой.

 

— А где твой контрольный рисунок? — Спросила мама, когда пришла с работы.

 

— Он на кухне. На столе. — Невозмутимо ответил я.

 

Я слышал, как они с бабушкой прошли на кухню. Щелкнул выключатель. Тишина.

 

Хотя лучше бы ржали они, а не вся художественная школа. Наконец, они вышли из кухни и вернулись к себе в гостиную. Ко мне они не заходили.

 

Утром мама сказала:

 

— Мы с бабушкой тут посоветовались — ты можешь больше не ходить в художественную школу.

 

Я отвернулся стенке и улыбнулся.

 

«Айвазовский» — 1

 

«Художественная школа» — 0

ГЛАВА 3

Птицы на будильнике отчаянно щебетали.

 

Кстати, если задуматься — птицы никогда не поют просто так. Все эти красивые и мелодичные трели означают лишь то, что они хотят найти себе полового партнера. Вы идете с девушкой и говорите — послушай, как чудесно поют птицы. А на самом деле, вы гуляете под трели из скабрезностей и предложений перепихнуться на скорую руку. Подумайте об этом, когда в следующей раз будете гулять по парку.

 

Под одеялом я нащупал край книги — на проверку это оказался Зощенко со своими атеистскими рассказами. Не помню, чтобы я читал его в этом месяце. Наверное, он пропал в пододеяльнике, а сейчас просто выбился из него.

 

Зато я купил себе новое постельное белье. Вернее, купила мама. А я отдал деньги. Вернее, не отдал. Жду зарплаты. Но никто же не будет признаваться в том, что ему что-то покупает мама.

 

Я встал и пошел в ванную. Дыры в линолеуме прикрывали коврики в виде сердечек. Я уже давно с ними смирился, но когда приходят друзья, я задвигаю эти коврики подальше под кровать.

 

Струя воды из-под крана ударилась о дно ванны и неприятно била по ушам. Рабочий день с 8 утра — кто это вообще придумал? Все совы вынуждены работать по графику, который когда-то давно придумал жаворонок, загоревшийся своей работой.

 

Умывшись, я надел джинсы и придирчиво обнюхал вчерашние носки. Сгодятся.

Каждое утро я надеваю «ростовой костюм» успешного человека — укладываю воском волосы и начищаю туфли.

 

На днях я даже купил витамины с женьшенем. Выложил за них 700 рублей.

Написано, что они помогут мне в поддержании мужской силы.

Ума не приложу, зачем она мне.

Если только мужская сила — это не способность встать в 6:20 утра и с нарисованной улыбкой ехать на работу.

 

Я торопился на остановку, чтобы успеть на маршрутку, которая останавливается ровно в 7.28. Таким образом, в 70:49— 7:50 я всегда приезжаю на работу. Меня иногда пугало, что я это запомнил. Я бы предпочел оставаться человеком, который не осведомлен о распорядке общественного транспорта.

 

Иногда, если я захожу в маршрутку, а там — красивые девушки, я спрашиваю водителя:

 

— А сколько там у вас за проезд?

 

Я подходил к перекрестку, как меня окликнул какой-то мужчина. Я подошел ближе — он был слепой. Ему надо было пройти через дорогу.

Он был крепкий и седой. На вид — лет 50. Когда он взял меня под локоть, то у меня было ощущение, что мою ручонку сжали в тиски.

 

Загорелся зеленый. Мы аккуратно тронулись.

 

Все было бы хорошо, если бы не этот бордюр. Почему-то я напрочь забыл о нем.

 

— Ииитить твою мать! — крякнул мужик, и повалился на землю. Хватку он так и не ослабил, поэтому я упал прямо на него. Он выплюнул кончик моего галстука, попавший ему в рот.

 

Мы аккуратно поднялись. Он разодрал колено, я — замочил галстук. Мужик выглядел недовольным.

 

— Извините, — сказал я, — дальше вы сами?

 

— Дальше я сам, — буркнул мужчина.

 

Я шел и думал — да ведь я даже слепого не могу перевести через дорогу. Что я за человек?

 

На маршрутку я уже мог не успеть.

 

Ну ничего, будет автобус в 7.34. Но тогда я приеду в 7:59.

 

Черт, и почему я так хорошо знаю еще и расписание автобусов?

 

Подходя к остановке, я вспомнил, что оставил контейнер с макаронами дома. Да и черт с ними. Второй день подряд я хочу начать экономить. Значит, не судьба. На остановке стояла моя маршрутка. До нее осталось каких-то пару десятком метров. Я рванул к ней, но автоматические двери захлопнулись прямо перед моим носом. Сидящие пассажиры безучастно смотрели на меня, пока маршрутка не тронулась.

 

Ненавижу это чувство. Мне почему-то сразу становится неловко перед стоящими на остановке людьми. Как будто я сделал какую-то глупость.

 

Я стараюсь делать вид, будто ничего страшного и не произошло. Как будто все маршрутки едут до моей работы.

 

Есть такие непонятное чувство стыда — например, мне неприятно снимать мелкие суммы в банкомате, когда за спиной стоит очередь. Или наоборот, класть на карту какие-то копейки. Прямо за мной — целая вереница мужиков и женщин, от которых пахнет Томами Фордами и Нарциссо Родригезами. Да хер сними, даже работяги кладут на карты оранжевые пятитысячные, чтобы сделать перевод своей семье куда-нибудь в солнечный Казахстан.

 

Один я кладу две сотки, чтобы оплатить телефон.

А вот и мой автобус.

2.

 

В офисе пахнет нечищеными зубами и кремом после бритья.

Мой коллега все утро отрыгивает утренний бутерброд с копченой колбасой. Мне хочется чем-нибудь в него бросить. Зовут его Егор.

 

Утро он начинает с того, что читает новости на сайте Комсомольская правда. Хотя ему всего 32.

 

Если ты читаешь новости на сайте Комсомольская Правда и тебе еще нет 50, то тебе пора задуматься о своей жизни.

 

А еще он гадит каждое утро. И это не фигурально. В смысле, он ходит в туалет по-большому. Понимаю, это не то что вы хотите слышать. Но просто это невыносимо. Как и отрыгиваемый бутерброд, его тупой свитер и привычка каждое утро занимать туалет — это вещи, за которые нельзя его упрекнуть. Ведь он же ничего такого не делает — просто пользуется всеми благами офиса. Но как же всё это бесит.

 

На обед он ест суп, который жена наливает ему в пластиковый контейнер. Никогда не понимал людей, который едят на обед один суп. Это же просто вода с овощами.

 

В кабинете нас четверо — помимо Егора еще лысый мужик Андрюха и девушка Катя.

Лысый Андрюха начинает обедать уже в 10 утра — он кладет контейнер на системный блок и воровато работает ложкой, боясь, что зайдет начальница и его спалит.

 

Обед у нас с 12:00, и он трясется, что ему сделают замечание. А еще ему почти каждый день звонит жена.

 

И я слышу нечто вроде такого:

 

— Ну что ты в самом деле.. ну успокойся.. (вздох) ну что ты начала… у-с-по-кой-ся.. ну правда. Успокойся…

 

Произносит он все это убаюкивающим тоном, который только сильнее ее злит.

 

Он — типичный человек в футляре. На прошлой неделе жена уговорила его сходить на стенд ап Руслана Белого. На этом его программа развлечений за весь этот год заканчивалась.

 

Не понимаю, зачем он женился. Допустим, тебе 38. И что?

 

В какой-то момент я понял, что вот это желание «надо что-то строить» — паттерн, который нам вбили в голову. Надо признать, что брак и семейной счастье — не для всех. Так же, как и черчение, высшая математика и прыжки с парашютом.

 

Все наши беды от того, что мы пытаемся быстрее создать из себя ячейку общества. Чтобы было «все как у людей»

 

Знаете, как Александр Пушкин отзывался о женитьбе? «Пизда — это теплая шапка ушами. Голова вся в нее и уходит» Загуглите, если не верите.

 

Министерство образования, я что-то не встречал этих слов в школьных учебниках. Почему их нет? Вы считаете, что сказкой о Царе Гвидоне Пушкин сказал больше, чем этой емкой фразой?

 

Нормальная тут была только Катя — хот бы потому, что она тоже не любила этих двоих.

 

Через каждые минут 40 мы выходим с ней на улицу. Поболтать и подышать свежим воздухом — в офисе у нас нет окон. Есть только кондиционер, который не работает.

 

Мы работали, и тут в коридоре послышались шаги. Я посмотрел на часы — 9 утра. Время утренней пятиминутки. Точно, а я и забыл, за что я не люблю понедельники.

 

Зашла начальница.

Она наигранно вздохнула и взяла стул. Она всегда ставит его прямо к двери и садится лицом к нам.

 

— Коллеги, я хочу с вами поговорить.

 

Начинается..

 

— Я была в головном офисе и услышала много ласковых слов о себе.

 

Конечно, услышала. А при чем тут мы?

 

Она обвела нас взглядом и остановилась на мне. Я даже немного занервничал.

 

— Короче говоря, нашим отделом недовольны, — перевела она взгляд на Андрея.

 

Лысый захлопал своими голубыми глазами. Еще немного, и он взлетит на своих ресницах над столом, опрокинув свой спрятанный контейнер с гречкой.

 

Я попытался сделать грустную мину.

 

— И поэтому было принято решение начать ездить в рейды.

 

— Блин, — вырвалось у меня я.

 

— И это не обсуждается.

 

Я многозначительно кивнул головой.

 

Да, я не рассказал, кем я работаю.

 

Я — юрист в отделе по взысканию дебиторской задолженности.

 

Последний вопрос на собеседовании звучал так: возможно, иногда надо будет ездить на адреса к должникам. Вы готовы?

 

Помню, я опустил взгляд и стал рассматривать карандаши на столе моей будущей начальницы — они были идеально отточены. Сама начальница — типичная мегера, весом килограммов в 45. Тонкие губы, мелкие черты лица. Если вы верите в физиогномику, то никогда не устроитесь к такой на работу.

 

Я был не готов ни к каким рейдам. Естественно, мне не хотелось никуда ездить.

 

Но Сбербанк, Альфа-банк и ВТБ считали иначе. Однажды все они имели неосторожность выдать мне по кредитной карте. Их отделы взыскания уже две недели подряд не давали мне выспаться. Просить денег у родителей было стыдно — они даже не знали, что я уволился с прошлой работы.

 

Отложенные на автошколу 25 тысяч лежали в конверте. Конверт — под ковром. Скорее всего, кроме меня так хранят деньги только пенсионеры.

 

Мне хотелось создать иллюзию тайника — такой неприкосновенной заначки, которую можно достать только при форс-мажоре. Я планировал докладывать туда по 3 тысячи рублей каждый месяц. Как устроюсь на работу.

 

Я ограбил свой тайник через 2 дня. Через неделю у меня не оставалось ни рубля. Хотя я знал, что работу придется искать долго.

 

Дело в том, что я поцеловал девушку, которая мне нравилась. Она была с прошлой работы и красивая. Сами знаете, влюбленный мужик — кошельку не хозяин.

Я не буду описывать, как она выглядела. Скажу лишь, что она была брюнеткой и каждая ее фотография в инстаграме набирала около 250 живых лайков.

 

А это о чем-то да говорит.

 

Уже на следующий день после моего увольнения мы оказались у меня дома. Никто не торопится спать с коллегами. Корпоративы — не в счет. Теперь же нас ничего не связывает. Мы как незнакомцы, которые хорошо знакомы.

 

Правда, ничем кроме бутылки дорого вина и преждевременной эякуляцией я ее удивить не смог.

 

Мы разъехались. Я — пьяный и уставший, она — просто пьяная. Вроде бы поехала с подругами в караоке. Из вежливости позвала меня. Я вяло отказался, а она и не наставила.

 

Я продал гантели и стал всерьёз думать, так ли нужен мне дома велотренажёр. Позволить себе третий месяц безработицы я уже не мог. Так я устроился юристом в ЖЭК.

 

Нет, я никому не звоню и не предлагаю «оплатить просроченную задолженность, чтобы избежать негативных последствий»

Я подаю исполнительные листы и приказы судебным приставам. Бумажная работа.

 

Правда, ко мне все же приходят должники — как правило, поорать на меня и пожаловаться на жизнь. Все они ведут негласную игру — рассказать, кому из них живется хуже всего.

 

Вы замечали, что почти во всех американских фильмах, когда человек приходит в учреждение и ему сообщают грустную новость, то ему тут же предлагают стакан воды? Это хоть и бессмысленный, но красивый жест.

 

Почему-то когда я пришел в банк и оказалось, что на кредитке у меня накопились проценты, воды мне никто не предлагал.

Но и сам я тоже не предложил ни разу.

 

Ничего удивительного. Попробуй выкинуть такой благородный номер, и тебя загрызут. Когда какая-нибудь истеричка из твоего коллектива пойдет щелкнуть чайником и окажется, что ей как раз не хватило на кружку своего травяного чая с ромашкой, тебя порвут на куски.

 

Пол до сих пор был липким — в пятницу приходил алкаш со своей женой. Алкаши бывают разные, но жены у них всегда одинаковые — толстые, ярко накрашенные и с плохими от многочисленных обесцвечиваний и мелирований волосами. Такие либо стригут тебя в парикмахерской «Светлана», либо продают сигареты и семечки в ларьке.

 

Этот мужик зашел с пивом — он даже не пытался его спрятать.

 

Когда он сел перед моим столом, он просто поставил бутылку рядом с моей кофейной кружкой.

 

— А почему вы с алкоголем к нам? — поинтересовался я.

 

Мужик непонимающе на меня посмотрел, как будто я упрекнул его в том, что он надел ремень не в цвет к обуви.

 

— Простите, — сказал он и спрятал бутылку под футболку.

 

— Вот такая у вас сумма задолженности, — сказал я и развернул к нему монитор.

 

Мужик привстал и подался вперед.

 

— Прекрасно. Потрясающе! — Сказал он.

 

— Вот уж действительно, — сказал я, глядя, как на его белой футболке расплывается огромное пивное пятно. Мужик это тоже заметил.

 

— Вот же ж блядство! — Вскрикнул он и вытащил пиво из-под футболки.

 

— А можно как-нибудь без мата? — противным голосом попросила Катя.

 

Мужик, по-видимому, не мог одновременно и ответить ей, и справиться со своей пивной проблемой. Он смотрел на Катю, а тем временем, мокрая бутылка выскользнула из его рук и покатилась по полу, оставляя за собой пенный след.

 

— Прекрасно. Потрясающе! — Сказал я.

 

Мужик опустился на четвереньки и вытащил из-под шкафа закатившуюся тару, разлив остатки на пол.

 

В конце он пробормотал извинения, взял пустую бутылку и жену и пообещал оплатить долг.

 

В общем, это все, что надо знать о моей работе.

ГЛАВА 4

1.

 

Когда я вышел с работы, флэшбеки с моего дня рождения накрыли меня волной. Я не особо помню конец ночи — все было как в тумане. Но в очень приятном тумане — он был как сахарная вата.

 

Я хотел позвонить Даниилу и узнать — вдруг у него осталась еще таблетка. Хотя, откуда ей было взяться? И вроде бы, утром субботы я уже раз 5 его переспрашивал.

 

Хотя и так все неплохо — заканчивали мы в 17:00, и ближайшие несколько часов на улице будет солнце. Я купил кофе и решил пройтись до дома пешком. Завтра еще и день зарплаты. Наконец то-брошу деньги на эти сраные кредитки и схожу с кем-нибудь в кино.

 

Позвонил мой дядя, но я сбросил. Давайте мне уже, наконец-то, побыть одному.

 

Моя зарплата — 26 тысяч. Округляю до 30.

 

На прошлой работе я получал 22. И тоже округлял до 30.

 

Короче, я смог сам себя убедить, что я всегда зарабатывал 30 тысяч.

 

Пока ты молодой, ты ни в коем случае не захочешь признаваться в том, что ты бедный. Даже самому себе.

Помню, я как-то шел по улице с сосиской в тесте.

 

Ко мне подошла женщина с планшетом.

 

— Социальный опрос! Как вы оцениваете свое имущественное положение?

 

Я спрятал сосиску за спину.

 

— Расцениваю как стабильное!

 

Не буду врать — денег мне не хватает ни на что. Лысый Андрюха как-то умудряется содержать декретницу-жену и двух детей — своего и чужого, который достался ему прицепом с женой.

 

Мне же не хватает даже нормально погулять. И под «нормально» я не имею в виду всех этих мудаков, которые в понедельник рассказывают «как они оставили 5 косарей в кальянке»

 

У меня никогда не было постоянной девушки, и дело тут не в том, что я какой-то полигамный. (Ненавижу это слово)

 

Последний раз я ходил на свидание два месяца назад.

 

— Давай я выберу место, — предложила она.

 

Когда официантка принесла канделябр со свечами, я занервничал. Если тебе на стол ставят канделябр, вряд ли тут подают латте за 59.90.

 

В таких ресторанах не заказывают пиццу и бизнес ланч по акции 1+1. Здесь смакуют Абрау Дюрсо и предлагают выйти замуж.

 

Делая вид, что ничего не происходит, я открыл меню. Оно было на английском.

Официантка смотрела на меня. Мне почему-то казалось, что если я начну увлеченно читать меню, она уйдет. Не сработало.

 

У вас бывало, что вы приходите в какой-нибудь магазин за джинсами и поздно спохватываетесь, что здешние штаны вам не по карману?

 

Но уже поздно — к вам идет консультант. И вам приходится многозначительно осматривать джинсы, не глядя на ценник. Типа он вас вообще нисколько не интересует.

 

Раньше я был настолько застенчив, что мерил 3 или 4 пары, прежде чем уйти. Мне почему-то казалось, что так я не буду выглядеть лохом без копейки в кармане.

 

Официантка смотрела мне в переносицу.

 

— А вы пробовали наше фирменное блюдо…

 

— Если честно, у меня аллергия на кедровые орехи.

 

— Мы попросим повара, и он заменит их тертым миндалем…

 

Это был бесполезный диалог двух людей, которые уже давно друг друга раскусили. И я, и официантка прекрасно понимали, что мы с ней можем позволить себе только воду с лимоном. По крайней мере, в этом ресторане.

 

Правда, любой представитель рабочего класса, который трудится в сфере обслуживания, моментально забывает о солидарности с такими же бедняками, как и он сам. Пока на нем официантская форма, почетный значок или хрен еще знает, что — он тут главный.

 

Это я к чему? Просто девушки — это дорого. А красивые девушки — дорого вдвойне.

 

А еще от всех отношений меня ревностно оберегала моя мама. Вряд ли она делал это специально. Но так получается, что все мы носим страхи и опасения свих родителей.

 

— Переспишь с ней, потом поссоритесь, она напишет заявление. И все. Тебя посадят.

 

Эта её упрощенная цепочка исполнения правосудия меня всегда раздражала. Хотя подсознательно я понимал, что в нашем государстве возможно все.

 

А потом она неизменно добавляла:

 

— Ты красивый, так что в тюрьме тебя изнасилуют.

 

Это был последний гвоздь в крышку гроба моих половых страхов. Я учился в техникуме, где все кричали АУЕ еще до того, как это стало мейнстримом. Само собой, я не мог позволить себе попасть в тюрьму и дать себя там изнасиловать. Пацаны в технаре бы меня не поняли.

 

Я и так боялся гулять с девушкой вечерами — райончик у нас был так себе, а теперь я еще и должен был бояться к ней приставать. Дурдом.

 

Я спустил в подземный переход. Какие-то парни играли на гитаре и пели Федука. Я подбросил им немного мелочи.

 

…Откуда ты тут взяла-ась.. Классные шортики, бывшие джинсы ливайс..

 

Кстати, в 17 лет у меня чуть не случился секс. Вот как это было.

 

Мы один раз погуляли с ней в парке, а на следующий день она написала мне «приезжай».

 

Я приехал с бутылкой шампанского и коробкой конфет (Вот же мудила)

 

Эта была подруга какой-то девушки из колледжа. Она была красивой, а я — волновался.

 

Я не знал, как себя вести. Я слышал, что девушки любят придурков.

Придурком меня считала разе что моя классная руководительница. Но скорее всего, это другое. Не помню, чтобы она со мной флиртовала.

 

Когда я снял обувь, молясь, чтобы у меня не пахли носки, она принесла из комнаты вторую бутылку вина. У ее мамы был рак, и она проходила химиотерапию. Квартира была свободна.

 

Мы сели на кухне.

 

Я почти залпом выпил свои два бокала, забывая наливать ей.

 

Я слушал, как она рассказывала про себя и своих подруг, а я без остановки нес какую-то ахинею в стиле «рак забирает самых лучших». А потом мы вместе обсуждали, какие мудаки остальные парни в колледже. В последней теме я старался активничать больше всего.

 

— Посмотри на них, — говорил я. — Это же босота. И что они могут дать такой, как ты?

 

В какой-то момент я почувствовал, что стал чуть увереннее.

 

— Ты очень красивая, — сказал я и взял ее за грудь.

 

— Эй, я не настолько пьяная, — она резко и смахнула мои руки. А с ними — остатки былой уверенности.

 

Я молча уткнулся в свой бокал. Параллельно я разглядывал магниты на холодильнике и думал, как выйти из этой неловкой ситуации. В кухне повисла тишина. Было слышно, как капает вода из крана и как урчит у меня в животе.

 

— А пойдем курить? — Сказала она и осушила бокал.

 

— Пойдем, — покорно согласился я.

 

Когда мы зашли в комнату, она вдруг пьяно расхохоталась и упала на пол.

 

Я не понимал, что происходит. Я просто стоял и смотрел на нее, сверху вниз. Возвышался, как какой-то целомудренный истукан.

 

— Ну, ты чего? — Она игриво пнула меня в колено. — Чего застыл? Ты не поможешь девушке встать?

 

Я подал ей руку. Но вместо того чтобы встать, она с силой дернула меня на себя. От неожиданности я потерял равновесие и чудом не упал на нее.

 

— Какой же ты неловкий, — смеялась она.

 

Я тут же полез целоваться, но она ловко вывернулась, и, держась за стул, встала. Пока я телился, эта игра ей уже наскучила.

 

Теперь уже я лежал на спине и смотрел на нее снизу щенячьими глазами.

 

— Чего разлегся?? Пойдем курить.

 

На балконе я уже окончательно раздухарился. Я трогал ее так, как будто завтра уезжаю в ссылку на рудники и больше никогда не увижу женщин. Она вяло сопротивлялась, но мне везло — тем более, одна рука у нее была занята сигаретой.

 

Я чувствовал, что осада слабеет. Мне удалось снять с нее футболку. Я был армией Цезаря, а она — деревянными воротами, закрытыми на щеколду.

 

Наконец, мы оказались в комнате.

 

Она рухнула на кровать. Я сел на нее сверху.

 

— Как же ты меня достал, — сказала она, снимая лифчик.

 

Наконец-то. Сегодня весь мир узнает, что я не девственник.

 

Дальнейшие события я прокручивал в голове примерно 1000 раз.

 

Как только он сняла лифчик, я тут же побежал в туалет надевать презерватив. Почему-то мне казалось, что этот процесс ее сильно смутит.

 

— Я сейчас! — Бросил я.

 

Закрывая дверь на щеколду, я запоздало подумал о том, что надо было потренироваться дома. Я включил воду, чтобы не растягивать латекс в тишине.

 

Первые 2 презерватива ушли в мусорку. Я их испортил, пока пытался надеть.

 

Оставался третий. У меня не было права на ошибку.

 

Дрожащими руками, я все же смог с ним совладать. В туалете я провел минут 15.

 

Когда я вернулся, она уже была одета и сидела на кухне. Сидела и курила, уронив голову на руки.

 

— Ты… уже? — Невпопад спросил я.

 

Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом. И зарыдала.

 

— Что такое? — Я погладил ее по плечу.

 

Она отсела. Наверное, из меня была никудышная жилетка для плакания. С худыми плечами, голая и в презервативе.

 

— У меня мама в больнице… — сквозь слезы сказала она. — А я ее так люблю! У меня никого кроме нее нет.

 

Она допила остатки шампанского прямо из бутылки. Пепельница лежала на моей неоткрытой коробке конфет.

 

— Может, мне лучше домой? — Спросил я.

 

Скажи «нет»! Умоляю, скажи, чтобы я остался.

 

Она слабо кивнула.

 

— Да, так будет лучше.

 

— Или давай, останусь, а потом…

 

— Нет, лучше уезжай. Извини.

 

Я до последнего оттягивал избавление от презерватива. Если я его сниму и выброшу, то обратного пути уже не будет. Это конец.

 

Я пошел в прихожую, нащупал в кармане свой кошелек и открыл его. Как будто я не знал, что там только мелочь. Я думал, что переночую у нее, а утром уеду на маршрутке.

 

Я стоял с голой задницей и переминался с ноги на ногу.

 

— Блин, у тебя не будет до завтра денег на такси?

 

Она достала свой кошелек и отсчитала мне деньги.

 

— Может, увидимся завтра?

 

Она отвела взгляд.

 

— Может быть. Не знаю. Я завтра поеду к маме в больницу.

 

Я оделся, поцеловал ее в соленую щеку и вышел. Презерватив я убрал в карман, чтобы выкинуть на улице.

 

Она не закрывала дверь и молча стояла в прихожей, пока я ждал в лифт.

 

Двери лифта открылись.

 

— До завтра! — Сказал я.

 

— Пока, — ответила она.

 

Больше мы с ней не виделись.

2.

Мне иногда хочется устроить спиритический сеанс и вызвать духов Генри Миллера и Чарльза Буковски. Узнать, как им удавалось оставаться харизматичными при всех их пагубных привычках и непристойной внешности.

Я вот худо-бедно занимаюсь спортом. Худо-бедно нашел работу, на которой платят.

Может, в этом и кроется причина всех моих бед? В этом «худо-бедно»?

Эти двое, Генри и Чарльз, если и пили, то со страстью. Ссорились — со страстью. И если и падали в бездну, то тоже делали это со страстью.

 

Страсть и привлекает людей.

 

А еще я в тот день понял вот что. Знаете, когда у вас получится завоевать девушку, которую вы любите? Когда вы сможете спрятать и не показывать свою заинтересованность. Только так.

Миром правят безразличные. А больше всего признаний в любви получают равнодушные. Те, кому до твоей любви и дела нет.

Все романтические комедии безбожно врут. Да, там показывают «настоящую любовь»

Но еще настоящая любовь — неловкая и маниакальная. Наивная и доходящая до крайностей.

 

В реальности девушки встречают ее большими глазами и словами «ну он и маньяк»

 

Такая любовь никому не нужна.

 

3.

 

Ну вот я почти и дома. Я зашел в магазин, чтобы купить сыра и зелени для омлета. Дома я посмотрел пару серий Рика и Морти, и, подумав, сходил за пивом.

 

Опять звонил дядя.

 

— Алё?

Я старался сделать очень занятой тон. Не вышло. Может, потому что я никогда не был особо занят.

 

— Племяш, выручай! Без тебя никак.

 

В пятницу я пребывал в экзальтации из-за дня рождения и пообещал дяде, что помогу ему с дачей.

 

Какой же я мудак. Могу поздравить себя с потерянным вечером.

 

Мой дядя купил дачу где-то год назад. Вернее, он купил участок земли с покосившимся домиком. И как раз на этом месте он решил возвести коттедж и приделать к нему огород.

 

Наверное, с возрастом всех тянет к земле.

 

— Ладно, поехали. — Ответил я.

 

На заднем сиденье дядиной машины бесновался лабрадор по кличке Космос. Он шумно дышал и норовил вылизать меня с головы до ног.

 

Каждый день человек должен что-то ненавидеть. Зубную пасту, упавшую с щетки. Медленный лифт в офисе или неработающий принтер. Старую дуру у банкомата, которая вносит на карту по одной купюре. Ненависть — такой же продуктивный двигатель, как и любовь.

 

А конкретно сейчас я ненавидел все строительные магазины. Мы подъезжали с дядей к Леруа Мерлен, и я представлял, что громадные стеллажи падают друг на друга, как в тетрисе. Виноват в этом будет не выспавшийся сотрудник, который въедет в стеллаж на подъемнике.

 

И какой-нибудь старший менеджер по имени Павел — его имя написано на дурацком бэджике, висящим на шее, будет бегать по залу и хвататься за свою голову с жидкими волосами. А затем он подойдет к главному входу и повесит табличку «ЗАКРЫТО»

 

Но магазин встретил нас целым и невредимым — разве что немного сбоили автоматические двери.

Мы купили шурупов, уголков, панелей и кучу всякого барахла. Даже перечислять не хочу.

В этом месяце мы делаем стены: прибиваем к неровной стене деревянные рейки, а поверх укладываем панели.

 

Предыдущий хозяин — а точнее, его дети, разрисовали всё от пола и до потолка. Наверное, сначала все эти принцессы и машинки выглядели мило, пока не постаралось время. Нарисованная принцесса крошилась и плыла разводами, отчего выглядела пугающе. Перед глазами у меня почему-то вставали картины с блокадным Ленинградом и болезненного вида дети, рисующие углем на стенах. Не знаю, почему.

 

— Новый Год будем встречать уже в нормальном доме! — Подбодрил меня дядя, пока мы стояли на кассе.

 

Ага, всю жизнь мечтал провести Новый Год с тобой и твоими дружками. Если вдруг захочется послушать душных анекдотов про тещу — обязательно присоединюсь.

 

Нет, вы не подумайте, я хорошо отношусь к дяде. Просто забирать у молодого пацана вечер, чтобы строить дом, в котором он даже не будет жить — это меня сильно подбешивало. Хотя, больше всего я злился на себя — из-за того, что опять не смог ему отказать. Я не умею отказывать. А вот у некоторых людей это получается превосходно. Некоторые умеют так отказать, что тебе даже становится стыдно за свою просьбу.

ГЛАВА 5

1.

 

В офисе ввели пропускную систему — я почти никогда не опаздывал, но все равно повозмущался. Я сказал что-то про Оруэлла и его роман «1984» и про то, что 5 минут опоздания все равно ничего не решат.

 

Лысый Андрюха уже во всю работал, придвинувшись к монитору.

— Расстояние до экрана должно быть не меньше 40 сантиметров!! — Я хлопнул его по плечу.

 

Он вздрогнул и взмахнул руками. Ну прямо как дирижер. Да уж, мне это никогда не надоест.

 

Егор старательно начищал гуталином свои тупоносые туфли. Точно, такие туфли носят охранники. Вот почему они мне сразу не понравились.

 

День проходил относительно спокойно, если не считать фриковатой бабки. И как назло, пришли она ко мне.

Она стала записывать все что, я говорю. Как сочинение. Хотела узнать, как ей пройти в суд.

 

Я говорил: «выходите на остановке, поворачиваете направо»

 

— Выхожу на остановке, поворачиваю направо, — повторяла она и писала все то же самое в тетрадь.

 

Удивлен, что она не записала мое «До свидания!»

 

А еще по расписанию сегодня был мой первый рейд. Выезжать я должен был в 18:30

 

С другой стороны, завтра мне было разрешено прийти на работу попозже. Наконец-то я высплюсь.

 

На этой работе мне постоянно хочется спать. Или есть.

 

Да, больше я тут ни на что не годен. Спать и жрать.

 

Кофе уже давно не помогает — от него у меня только сушняк. Он чуть бодрит, пока я его пью — но только я иду в туалет мыть кружку, как меня просто вырубает. Хочется сесть на толчок и уснуть.

 

Иногда я закрываю дверь, включаю воду и прислоняюсь лбом к холодному зеркалу. Закрываю глаза на и слушаю шум воды. Так я стою где-то с минуту.

 

Затем я открываю глаза и внушаю себе, что я расслабился и отдохнул.

 

Не понимаю, как кто-то еще может в пятницу идти в бар или караоке.

 

«В субботу высплюсь» — говорят они.

 

А что делать, если, сука, спать хочется уже сейчас?

 

Говорят, молодежь только и думает, что о сексе. Неправда. Молодежь только и думает, когда бы уже, наконец, выспаться.

 

Я купил в спортивном магазине экстракт герани — это не та герань, которая растет на окне твоей бабушки. Это такая убойная штука, которую жрут спортсмены.

 

Она раз в 15—20 сильнее кофеина. Вообще, отдаленно она напоминает действие экстази. Конечно, это совсем не тот кайф. Это как если бы на кайф от экстази ты смотрел через три пары солнцезащитных очков.

 

Но их «симптомы» в чем-то схожи. Хочется говорить, смеяться и что-то делать. Исчезает чувство неловкости. И этой штуки много не надо — достаточно всего 100 мг

 

Правда, начинаешь чесаться. Нервные окончания в твоем теле устраивают лезгинку. У экстази такого нет.

 

Да, если коротко описать эффект герани — хочется чесаться и разговаривать. Ты чешешь нос, шею, голову и ляжки. И говоришь, говоришь, говоришь…

 

Во всяком случае, это лучше, чем элеутерококк. Тот все время проливается и от тебя разит спиртом, как от алкаша. Однажды я его выпил прямо перед приходом должника. Все в кабинете подумали, что должник пришел пьяным и косо на него смотрели. Свою маленькую гадкую тайну я так и не раскрыл.

 

2.

 

В 18:00 я уже ехал к приставам.

 

Честно говоря, я нисколько не разделяю опасения своей начальницы относительно того, что результаты нашего отдела не устраивают руководство. У меня на эту фразу уже давно иммунитет — я пока ещё не встречал руководство, которое всё устраивает.

 

Но, раз уж из офисного планктона решили сделать пираний, то так и быть.

 

Я не тешил себя иллюзиями, что если на рейдах я буду говорить спокойно и рассудительно, то должники меня послушают. Я сразу понял, что будет какая-то дичь.

 

Здание службы судебных приставов — обветшалая одноэтажная коробка со старыми окнами и ржавыми решетками. В коридоре — темно и сыро. Честно говоря, там не хватало только бочки с горящим мусором, над которыми греют руки бездомные.

 

Вместо коротко стриженного бугая их начальник отрядил мне в напарницы миниатюрную девушку в балетках и с папкой в руках. На исполнение она надевала форму и каблуки, но это ничего не меняло. Она не выглядела официально или угрожающе. Скорее, у моих алкашей-должников этим видом она могла вызвать только эрекцию. При этом она всегда вела себя довольно агрессивно, постоянно вступала в перепалки и орала на людей, которые приходили к ней.

 

Вот только разница в том, что сейчас мы будем на их территории. А не наоборот.

 

И что-то мне подсказывает, что из нас двоих в рожу получать буду я.

 

3.

 

Наш «автопарк» представлял собой одну старую «Ниву», в которой постоянно воняло бензином. Это была не машина, а какое-то археологическое недоразумение. Из пяти рабочих дней три дня она была стабильно сломана. Запах бензина уже настолько въелся в салон, что через полчаса у всех сидящих в машине начинала кружиться голова. Мы как-то ездили на ней по судам, и судя по всему, хорошо в ней было одному только водителю. Он всю дорогу смеялся и рассказывал матерные анекдоты.

Наш первый адрес — старое здание, которое раньше было общежитием. Водитель высадил нас на углу дома.

 

Мы с приставом шли по глухому двору, как вдруг из арки вырулила компания из семи-восьми человек. Почти все они были без футболок и с синими звёздами на плечах.

Я сразу понял, что без происшествий не обойдётся. Увидев нас, они затихли, но шагу не сбавили. В лице каждого читалась нескрываемая ненависть. Мы поравнялись. Я напрягся.

 

— Хуй мусорам! — Крикнул один из них, мелкий и коренастый парень с поломанными ушами.

 

Вот и первый фидбэк о нашей работе.

 

Стараясь не пересечься с ними взглядом, мы прошли мимо. В этот раз благоразумие моей напарницы одержало верх.

 

— Мудозвоны, — резюмировала она, когда бравая компашка исчезла за углом.

 

Подъезд общежития встретил нас тёмным коридоры с мутными и тусклыми лампочками. Посреди коридора валялся ржавый велосипед. Судя по всему, лежал он тут очень давно — и почему никому не пришло в голову хотя бы отпнуть его в угол?

 

Я достал из кармана смятую страницу — план рейда, который я набросал в офисе. Наши первые «клиенты» — восемь должников с труднопроизносимыми фамилиями, живущие в одной квартире. Скорее всего, какие-нибудь разнорабочие. Дверь нам никто не открыл. И неудивительно: трудно застать такую публику дома за чашкой чая.

 

Все стены на этажах были покрыты граффити. Какие-то неразборчивые рисунки, но в основном — надписи АУЕ и предложения купить соли и спайсы. Некоторые рисунки не обрывались перед дверью, а продолжались прямо на ней. Часть дверей лишились ручек и были закрашены белой краской вместе со стеной. В старых домах так запечатывают бывшие эвакуационные выходы или какие-нибудь старые кладовки, которыми уже давно не пользуются. Но когда мы стучали в эти двери, за ними слышались шаги. Значит, там кто-то жил.

 

В квартире с восемью должниками нам не открыли, я решил, что это к лучшему. В следующие рейды я старался не ездить туда, где не прописаны женщины или пенсионеры. Не то чтобы я трусил, но если в квартире жили трое молодых дагестанцев, ощущение безопасности совсем исчезало.

 

В итоге дверь нам открыл только один старый улыбчивый армянин — он расписался в бумагах, наговорил комплиментов приставу и пообещал всё оплатить.

 

— Покажешь, как счётчики обмануть? Не хочу платить столько! — на полном серьёзе спросил он перед нашим уходом.

 

Между делом армянин рассказал, что большинство наших должников уже давно тут не живут. О том, куда переехали остальные должники, мы без труда узнали от сидящих у подъезда старушек. Удивительно, что ни у одной из них не проснулось чувство соседской солидарности. Наверное, сказывалось советское воспитание.

 

Домой я шёл, думая, что теперь такие походы будут случаться со мной дважды в неделю.

 

Элеонора Рузвельт как-то сказала: «Чтобы достичь успеха, каждый день делайте то, что вас пугает».

 

Вряд ли она имела в виду именно это.

ГЛАВА 6

В детстве после еврейской школы у меня были уроки игры на гитаре. Я шел в музыкальную школу — это было старый дворец культуры, который присутствовал на всех фотографиях нашего города, даже самых старых и черно — белых.

 

Внутри — каноничная бабушка — гардеробщица, большие холлы и колонны.

 

Наши гитарные уроки проходили на первом этаже, в какой-то большой подсобке.

 

Преподаватель — тучный мужчина в свитере. Так в каком-нибудь шоу Уральских пельменей изображают бардов. От него постоянно пахло табаком и луком.

 

Первый урок мы вообще ничего не делали — просто сидели на скрипящих стульях и слушали, как он играет.

 

В конце он отложил гитару и погладил ее с какой-то особой нежностью. Даже родители никогда меня так не гладили.

 

— Ну что, хотите так же? — Он обвел нас всех глазами.

 

В ответ — тишина.

 

Все здесь присутствующие хотели скорее пойти домой и поиграть в вышедшую недавно GTA Vice City, а у кого были деньги — еще и купить дешевых чипсов и тархун.

 

Я так и не понял, кем хотели видеть меня родители. Еврейским бардом? Человеком, который будет душой компании на любой вечеринке?

 

Если честно, человек с гитарой на вечеринке никому не нужен был уже тогда. Вероятно, моя бабушка немного ошиблась с эпохой.

 

На второй урок наш преподаватель попросил всех принести по пустой кофейной банке. Дело в том, что при игре на гитаре надо согнуть ногу в колене, и поставить ступню на эту банку. Тем самым, ты будешь сидеть устойчиво и гитара не будет скатываться.

 

Я взял у бабушки большую банку из под нескафе.

 

Все остальные тоже пришли со своими жестянками, кроме одного парня.

 

— У нас в семье не пьют кофе, — сказал он, сжимая в руках обычную стеклянную банку с белой пластиковой крышкой.

 

Мы тогда хорошо над ним посмеялись. Парень покраснел и был готов зареветь.

 

Преподаватель отдал ему свою банку, а стеклянную взял себе.

 

Играть у меня не получалось. Струны не слушались, а когда подходил преподаватель, мне почему-то становилось стыдно за свои не совсем чистые ногти. Я видел, как он трепетно относится к своим шестиструнным. Я начинал гнуть пальцы, чтоб спрятать ногти. Играть от этого получалось еще хуже.

 

Дома меня уже стали называть Розенбаумом. Бабушка грезила, как я достану гитару и буду играть на днях рождениях у родственников. А всех новых гостей она будет аккуратно пинать под столом, показывать на меня и говорить:

 

— Это мой внук.

 

Третий урок стал для меня последним.

 

У нас был десятиминутный перерыв, и преподаватель пошел курить.

 

На меня никто не смотрел — все стояли за спиной одного паренька, которому родители купили сотовый телефон.

 

Шесть пар глаз сверлили этот дюймовый экран, старясь не дышать.

 

Я молча взял куртку и вышел. Кофейную банку я оставил рядом со своим стулом.

 

Конечно, бабушка очень расстроилась. Теперь никто не сыграет еврейского портного на свадьбе какой-нибудь двоюродной сестры.

 

А еще через день она опомнилась.

 

— А банка где??

 

Сначала я даже не понял, о какой банке идет речь.

 

— Ну, банка! Из- под кофе! Ты куда ее дел?

 

Я честно сказал, что не стал ее забирать.

 

— Вот ведь беда! — бабушка схватилась за голову. Вот дундук!

Такая хорошая банка! Ты просто вредитель какой-то! Мало того, что на гитару ходить бросил, так еще и нашу банку им подарил!

 

Я смотрел в пол.

 

— Значит, вернись туда завтра и забери её!

 

Вечером я получил хорошего леща от деда. Вроде бы он даже не понял, о какой банке идет речь, но вмазал мне для профилактики.

 

Конечно, я не стал туда возвращаться. На следующий день я сказал, что банку отдали какому-то парню, семья у которого не пьет кофе. Я сказал, что ему она была нужнее. Бабушка посокрушалась и отстала от меня.

 

2.

 

Вообще, били меня часто. Я не претендую на лавры «Похороните меня за плинтусом», но все же.

 

Больше всего я запомнил дедушкины затрещины. Для кого-то детство — это новогодние елки, сахарная вата, киндер сюрпризы и первый велосипед.

 

Для меня же детство — это звон в ухе, когда тебе прилетает пощечина.

 

В детстве я носил очки, и от удара они постоянно слетали. Я все надеялся, что они разобьются, и тогда я предстану этаким мучеником — слепцом, которому надо сегодня делать уроки, а он ничего не видит.

 

К несчастью, очки не разбивались. По-видимому, били меня очень филигранно.

 

Выколачивать из меня все индивидуальности вызвался дед. Рос я без отца, и кому-то надо было учить меня «уму-разуму».

 

На улице меня постоянно тыкали в сторону бомжей или дворников.

 

— Хочешь так же, как и они жить?

 

— Нет, — отвечал я

 

— Нет? А как твой папаша? Может, хочешь, как он?

 

— Нет.

 

Я не хотел жить, как они.

 

Я вообще не знал, как хочу жить.

 

Но и жить, как мои родители, я тоже не хотел.

 

— Я хочу стать врачом.

 

— Ага, щас! Помечтай ещё мне! Вы только посмотрите на него! Писькин врач!

 

Я помню, как дед приходил домой — я тогда смотрел передачу «Окна» с Дмитрием Нагиевым — и снимал пальто в прихожей. Первая затрещина не заставляла себя ждать, если в прихожей было грязно и мои ботинки стояли абы как.

 

Почему-то он всегда приезжал злым — хотя, дорога домой занимала минут 40. По мои скромным подсчетам, что бы там ни происходило у него на работе, домой он должен был приезжать уже успокоившимся.

 

Как правило, первую затрещину в прихожей я научился обходить.

 

А вот перед всеми остальными я был не властен.

 

Дед всегда оттачивал мои карандаши швейцарским перочинным ножиком. Не знаю, почему он не признавал точилок.

 

Помню, я начал писать, как острый и тонкий стержень сломался от моего нажатия. А вот и первая затрещина. Признаем, не ждали.

 

Зато от второй затрещины я чудом откосил. Я совершил роковую ошибку — написал «Пятнадцатое янДваря». Ручкой. Я понял, что живым мне из-за стола не выйти. Я побежал в туалет и засунул два пальца в рот. В принципе, мне это не стоило никаких усилий. От страха, который я испытал из-за своей ошибки, меня и так затошнило.

 

— Ты опять в школе всякое говно ел? — Закричал дед.

 

Он пошел за таблеткой, а я выиграл время, чтобы вырвать тетрадный лист и переписать все сначала.

 

Над столом, где я делал уроки, висел дедушкин портрет в большой золоченой раме. Он смотрел прямо на меня. Узкие губы и пышные усы. Сам же дед сидел за моей спиной. Я как будто находился на перекрестном огне. Две пары глаз рассматривали меня не то чтобы с презрением, но с явным разочарованием.

 

С каждым годом я все больше напоминал своего отца — во всяком случае, внешне. Я думаю, именно это его и бесило.

 

А через пару дней я не хотел делать уроки, и бабушка привязала меня к стулу. Она сходила на балкон, сняла оттуда бельевую веревку и просто обмотала меня ею. Я не особо сопротивлялся — мне, скорее, было смешно, чем унизительно.

 

Свободной она оставила только правую руку — чтоб я мог держать ручку.

 

Обмотала она меня здраво — я даже не знал, что она так умеет. Вроде бы, это были морские узлы — я читал о них в «Энциклопедии для мальчиков»

 

Может, мою бабушку даже взяли бы в ИГИЛ (еще надо писать в скобках, что это запрещённая в России организация, или до нее уже никому нет дела?) — она бы связывала пленных, пока арабы проверяли пыточный аккумулятор с металлическими зажимами.

 

Как только она вышла из комнаты, я тут же начал раскачиваться.

 

Через минуту я уже был на полу. Дикий грохот, все дела.

 

Я пытался освободиться, но у меня не получалось. Я начал смеяться и уже стал думать, что сейчас задохнусь.

 

Бабушка бесшумно залетела в комнату, замахнувшись разделочной доской.

 

Я все так же смеялся, пока она охаживала меня этой доской. Когда удар приходился на ноги, звук был звонкий — как шлепок. Кода она попадала по голове — то глухой, как будто стучишь костяшками по деревянному бруску. Сложность состояла в том, что я все еще оставался привязанным. Я с трудом высвободился, оттолкнул бабушку и ринулся из комнаты.

 

Не надо было этого делать. Через 15 минут она ревела и жаловалась деду по телефону, что я её ударил.

 

Нет, этого точно не надо было делать. Как вы понимаете, вечером мне было не до смеха. Ведь вечером с работы возвращается мой дед.

 

Кстати. Так сильно, как в тот вечер, меня еще не били.

ГЛАВА 7

1.

 

На следующей неделе в рейд поехал Егор, и на него напали должники. Это уже потом, на утренней пятиминутке, нам объяснили, что, прежде чем сесть за стол и начать оформлять документы, надо бегло оценить, сколько в квартире комнат, и прислушаться, есть ли в квартире кто-то ещё. А главное — никогда не садиться спиной к дверям.

 

Жаль, этому не учат на курсах «сам себе коллектор»

 

Дело было так: он приехал на адрес с судебным приставом. Никакой враждебности: должник пригласил их на кухню, чтобы написать расписку об уплате долга.

 

Когда всё было почти закончено, наш Егорка услышал какой-то звук и обернулся. Он увидел стоящего за спиной человека — хотя хозяин сказал, что он дома один. Надо сказать, обернулся вовремя: тот уже был в шаге и занесённым ножом. Егор схватил его за предплечье и выкрутил руку. Тем временем хозяин квартиры напал на судебного пристава, пытаясь повалить его на пол. В потасовке Егор получил несколько ощутимых порезов на руке, но смог отобрать нож.

Честно говоря, после этой истории я немного зауважал Егора. Значит, он не только умеет своим борщом чавкать.

 

Уже через день мы шутили над этой историей — правда, смешно не было никому. Получить «перо» в бок за 26 тысяч рублей в месяц — так себе перспектива.

 

Мы были уверены, что рейды после этого отменят. И действительно, на две недели будет затишье, пока на наше привычное еженедельное совещание начальница не придет с чёрным пакетом.

 

— Это вам, — скажет она, — разбирайте.

 

Обычно так она приносит канцтовары, но в этот раз в пакете будут лежать перцовые баллончики «Шпага».

 

— Закупили побольше, тут по 100 миллилитров, — успокаивающе объяснит она.

 

2.

 

Но это все мелочи. Сегодня особенный день. Знаете, почему?

 

Ни за что не угадаете.

 

Сегодня мы едем откапывать сокровища.

 

Не люблю ездить по закладкам — я тот еще параноик. Но и просить Даниила, чтобы он съездил один, а потом приехать на все готовое — некрасиво.

 

Мы договорились отпроситься пораньше, чтобы не попасть в пробку. Вернее, отпросился только я — Даниилу не надо было ни у кого отпрашиваться. Он работал у своих родителей. В 16:00 Даниил уже стоял рядом с моей работой на белом мамином Land Сruiser и нетерпеливо барабанил пальцами по рулю.

 

Сегодня было +30. Сиденье машины пахло горячей кожей. Солнце и не планировало униматься. Солнцезащитные очки не помогали — с ними все было как будто пропущено через фильтр. Таким фильтром обычно пользуется документальщики, когда снимают сюжеты про Африку.

 

Мы поехали.

 

— Ну вот считай, 5 тысяч мы сразу вычитаем. Коммуналка, все дела. Еще 5 тысяч — на пожрать. И это без всяких изысков. Никакой тебе пиццы в пятницу. А суши..нуу.. единственное место, где ты их можешь увидеть — реклама в лифте. И как жить?

 

Даниил опять завел свою любимую песню. Это был его реквием по зарплатам. Каждый раз в новой аранжировке. Текст угадывался с первых, но подпевать не хотелось. Со мной Даниил всегда старался делать вид, что он — не сын богатых родителей. Почему — то он думал, что меня будет смущать факт, что у его родителей есть деньги, а у моих — нет.

 

Солнце как будто резонировало через лобовое стекло, преломляя лучи и делая их еще испепеляющее. Опущенный козырек едва ли мог спасти от этой радиационной волны. Наверное, если на капоте был бы установлен счётчик Гейгера, он бы уже начал тревожно трещать.

 

— А может, это и есть жизнь? — Запоздало ответил я. — Может, в этот момент мы и живем? Пока стоим в очереди, выбираем макароны и едем на сраную работу.

 

Даниил бросил на меня недоверчивый взгляд.

 

Впереди пылил самосвал. Ветер прибивал к нашему лобовому стеклу мелкие каменные крошки и пыль, летящую с его кузова. Даниил потянулся за сигаретой

 

— Прожить надо так, — он сделал большую затяжку, выиграв себе несколько секунд на «подумать», — чтобы было что вспомнить.

 

— У нас всех будет что вспомнить, — ответил я. — Все мы ходили в детский сад, потом в школу. Первая дружба, первая драка, первая любовь. Первая удача и первая истерика мамы. Всё будет. Просто каждому своё «а помнишь, как мы тогда…» кажется исключительным и неповторимым.

 

Мы уже выехали за город. Почему-то экстази редко закладывают в городе.

 

Держа руку на руле, Даниил молча потянулся за бутылкой с Nestea, лежащей на заднем сиденье. Пепел с горящей сигареты упал ему на колено.

 

— Ну, я имею в виду, надо пережить то, что тебе по-настоящему запомнится.

 

Я смотрел в окно. В высоких зарослях, похожих на пшеницу, что-то чернело. Приглядевшись, я увидел таксу. Путаясь в длинных ростках и деловито перебирая лапами, она торопилась по ей одной известным делам. В паре десятков метров от нее застыли неподвижные фигуры коров. Если бы не методичные взмахи хвостами, можно было подумать, что они из пластика и стоят тут для антуража.

 

— Вот тут! — Даниил притормозил и увеличил изображение на телефоне. — Приехали.

 

Такса, поравнявшись с капотом, бросила на нас беглый взгляд и протрусила дальше.

 

— Пойдем, че сидишь, — Даниил выскочил и хлопнул водительской дверью.

 

Я взял лежащую в ногах лопатку и вышел. Никак не могу привыкнуть к этому занятию.

 

Да, шанс, что мы кого-то там встретим, нулевой. Как и то, что на обратном пути нас остановят менты. Вернее, остановить они могут, но я не думаю, что без уважительных причин они начали бы обыскивать машину. На всякий случай, я каждый раз читаю юридические форумы. Перед каждой долбанной поездкой. Даже не знаю, успокаивает ли это меня или еще больше нервирует.

 

Даниил уже скрылся в зарослях.

 

— Никого там нет, — мысленно сказал я себе. Почему-то вспомнился момент из «Милых костей», где убитый горем папаша бросился через такое же поле, посчитав, что идет по следу убийцы своей дочери. Его тогда так хорошо отделали, в этом самом поле. Все потому, что менты прикрыли дело и перестали искать убийцу.

 

Черт, опять про ментов. Зарекался не приплетать их.

 

— Если что, скажем, что мы педики, — как будто прочитав мои мысли, сказал Даниил. — И приехали поебаться. Так сказать, уехали подальше от города с его гетеросексуальными предрассудками.

 

Мне пока что было не смешно. Нервный смех настигал меня только тогда, когда мы оставляем пост ГИБДД позади. А еще лучше — когда я сделаю два оборота на замке входной двери. Вот тогда уже меня будет смешить все. Но до этого еще далеко.

 

Даниил нагнулся над каким-то непримечательными холмиком.

 

— Тут! — Он ткнул в него указательным пальцем.

 

Я даже не стал спрашивать, как он его так быстро нашел. У Даниила было какое-то чутье. Херов наркоман-геодезист. Это небольшое отклонение от рельефа он нашел по невнятным координатам на телефоне.

 

Во времена флибустьеров он бы процветал. Он давно бы прописался где-нибудь в поместье на Тортуге и находил сокровища по полинявшим клочкам карты.

 

Хотя, ему и сейчас живется неплохо.

 

— Давай, — не глядя на меня, он протянул руку. Я отдал ему лопатку — она была вся мокрая от моих вспотевших ладоней. Даниил присел на корточки и зачерпнул землю. По его лицу блуждала азартная улыбка. Сейчас он был похож на подростка-акселерата, выбежавшего на детскую площадку полепить куличики.

 

Он аккуратно откладывал землю в сторонку и с нежностью садовода перебирал ее пальцами. Судя по всему, здесь недавно шел небольшой дождь, и несколько дождевых червей еще не успели залечь поглубже. Один из них, перерубленный лопаткой пополам, извивался расчлененными половинками.

 

— Вот, — победно прошептал Даниил, подцепив кончиками пальцев кусочек синей изоленты. Он выпрямился и не без гордости показал мне свой трофей.

 

— И что ты мне его тянешь? — Спросил я. — Я пуповину должен перерезать? Бери быстрее и пошли.

 

Даниил аккуратно засыпал ямку, и мы вернулись к машине.

ГЛАВА 8

Мы доехали без приключений — хотя, откуда им было взяться? На такие дела Даниил всегда берет мамин Лэнд Крузер — белый и без тонировки. Выглядит он абсолютно не криминально и не привлекает лишнего внимания.

 

Мы зашли в квартиру и закрыл дверь изнутри. Ну все. Let’s get it started, как говорится.

 

Так, и что мы имеем? Несколько тысяч уничтоженных нервных клеток и спрятанный сверточек в носке у Даниила.

 

На кухне Даниил аккуратно высыпал содержимое свертка на мамино зеркало из косметички. Даниил — настоящий ювелир. Наркотических дел мастер. Кристаллы были распределены на 2 порции.

 

Даниил аккуратно проходится по порошку ребром карты Сбербанка. Эта часть — моя самая любимая. Банковская карта придает всему это мероприятию лоск и дороговизну. Я так и представляю, как в пятницу, в 16:00 по Москве весь высший менеджмент Сбербанка, а за закрытой дубовой дверью — и сам Герман Греф, измельчают на столе свои вечерние порошки.

 

Даниил любит лоск и показуху — для мефедрона или кокса у него всегда есть стодолларовая купюра в отдельном отсеке кошелька.

Кстати, мефедрон — полный отстой. А вот кокс я не пробовал. Даниил говорит, что настоящего кокса у нас в городе не найти.

 

Мы опять не купили салфеток, поэтому кристаллы заворачиваем в кусочки туалетной бумаги. Зачем? Даниил говорит, что кристаллы лучше употреблять перорально — то есть проглатывать, а не нюхать. Держит мягче, а главное, дольше. Я ему верю. Интересно, Герман Греф так же так делает?

 

У меня тоже есть доллар — на удачу. Вроде бы он должен принести мне деньги в обозримом будущем. По-моему, этот доллар не работает.

 

Бумажный кусочек с порошком прилипает к языку, и мы по очереди запиваем его боржоми из холодильника. После чего переглядываемся между собой, как декабристы, задумавшие план по свержению царского строя.

 

Даниил откидывается на спинку стула. Он напоминает композитора, сыгравшего финальный аккорд перед тысячным залом.

 

Мне звонят с неизвестного номера.

 

— Алло?

 

— Привет!! Как дела?

 

Я не записал номер того врача со своего дня рождения — ну того, у которого девушка — училка.

 

Он теперь звонит узнать, как у меня дела.

 

Не люблю разговаривать по телефону. Особенно, когда я трезвый.

Есть такой тип людей — думаю, вы меня поймете. Они просто звонят, узнают, как у тебя дела и молчат. Теперь, значит, я должен придумывать темы для разговора и развлекать их, чтоб им не было скучно.

 

Нет, спасибо. Я ценю свое время.

 

Он говорит:

 

— Я так счастлив, что встретил вас

 

Он повторяет:

 

— Ребят, спасибо, что рассказали мне про эту… штуку.

 

Он мечтательно плямкает языком в начале фразы и выдает:

 

— А вы ее больше не покупали? А когда будете ее… ну… употреблять?

 

Я смотрю, как Даниил облизывает зеркальце, на котором лежали кристаллы.

 

— Нет, не покупали. На следующей неделе. Нет, через 2 недели.

 

Он неплохой парень, но что-то не особо хочется брать его сюда.

 

— Ну что, на улицу? — спрашивает Даниил. Я согласно киваю.

 

Первый эффект у меня случается минут через 20. Он несколько странный и напоминает чувство, когда после палящего солнца заходишь в тень. Во рту сухо, едва уловимо подташнивает, а глаза слегка расфокусированы. Мы идем по скверу и болтаем.

 

Обычно я смотрю на небо — и если я уже не могу оторваться от него — значит, меня прёт.

 

Я начинаю ощущать себя крошечным перед небом и вселенной, но эта крохотность — не раболепная. Это крохотность причастности к бесконечному и гармоничному миру.

 

«МДМА — это созидательный наркотик»

Это цитата Даниила. Можно занести это в личный фонд его золотых высказываний.

 

Да, ненавижу слово «наркотик» Мне больше нравится слово «стимулятор»

 

Кристаллы оказались сильнее таблетки — пару раз было ощущение, как будто мне дали под дых. Иногда я останавливался, что собрать глаза в кучу и не потерять равновесие.

 

— Спокойно. Все хорошо — слышал я голос Даниила.

 

Голос как будто шел и сзади, и сверху.

 

А потом все преобразилось.

 

Мне казалось, будто я иду по вечернему Бродвею.

 

Кристаллы превращают мир в фантасмагорию. Как будто перед твоими ногами расстелена красная дорожка. Как будто все происходящее — ради тебя.

 

Я чувствовал мир, и этот мир был прекрасен. В этом мире нет обиженных и больных. Нет преступлений, убийств и никто не отключает воду на две недели в мае.

 

Краски стали ярче, звуки — мелодичнее.

 

Ты становишься этаким просвещенным эмпатом. Готов слушать, сопереживать, и любить.

 

— Вы спросите — а что с сексом? Ну, тут у всех по-разному. Но не ждите каменного стояка. МДМА — для мечтателей, которым не нужен секс. Они перешли на абсолютно новый этап, где секс — суррогатное удовольствие.

 

А еще я пришел вот к чему. МДМА — для тех, кому не додали родительской любви. Можете считать это слабым оправданием и поиском виноватых, но я укрепился в этом мнении.

 

Кстати, пару слов о моем папаше.

 

2.

 

Нет, не подумайте. Это не очередная слезливая история про «отца, который не смог».

 

Как-то я откопал в кладовке свое старое письмо Деду Морозу. Незнакомому мужику с бородой из ваты я излил всю душу.

 

Там была следующая строчка: «Я живу с мамой. Мама прогнала папу, за то что он пил водку. Но это давно было. Сейчас всё хорошо.»

 

Мама часто просила меня прочесть это вслух. Все гости покатывались со смеху. Я не очень понимал, что здесь смешного. Но на всякий случай смеялся тоже. Не стоять же мне с каменной рожей.

 

У меня никогда не было отчима — спасибо маме за это. Вообще, само слово отчим какое-то стрёмное, вы не находите?

 

При слове отчим я сразу вспоминаю криминальные статьи на “лента.ру” или теги на Pornhub

 

Человек, которого назвали «отчимом», как будто бы априори не может быть нормальным человеком. В лучшем случае, он приходит с работы, пьёт пиво и ложится спать.

 

Может, где-нибудь в Европе, спокойный отец семейства, который получает 500 евро в месяц, теряет жену в автомобильной аварии, а затем находит спокойную серую мышку с тремя галдящими детьми от первого брака. Он каждый вечер целует их в щеку, читает сказку на ночь и идет спать. Его жена встречает его в безразмерной асексуальной ночнушке и бигудях. Даже сексом они не занимаются. Любовь у них чисто платоническая.

 

У нас такого не бывает.

 

Но я отвлекся. Короче, пару лет назад мы с отцом ездили в Сочи. Вообще, наша поездка уже однажды срывалась. Отец живет отдельно — мои родители развелись, когда мне исполнился год.

 

Так вот, мой папаша чувствовала, что недодал мне отцовой любви.

 

Если честно, когда тебе 26, то отец тебе не особо нужен — при условии, что предыдущие 26 лет ты обходился без него.

 

Мы должны были вылетать двадцатого июля, а он заявился ранним утром девятнадцатого. Пьяный в дрезину, он размахивал билетами. Из его старого чемодана на колесиках торчала водолазная трубка.

 

— Быстрее! — Он выпучил на меня глаза — у нас в 7:40 выезд!

 

Тут в прихожую вышла разбуженная мама.

 

— Влад, ты обалдел что ли? Ты чего приперся?

 

— Мы опаздываем на поезд! — Не унимался он.

 

— Батя, так поезд же завтра, — протирая глаза, ответил я.

 

Отец захлопал глазами и посмотрел на билеты.

 

На его лице появилось смешанное выражение облегчения и стыда.

 

— Тьфу ты, ёпты! — Выругался он на весь подъезд.

 

Мы с мамой вздрогнули.

 

— Извините. Давай, сына, до завтра.

 

Гремя чемоданом, мой горе-папаша спустился по ступенькам.

 

Но завтра уже не случилось. Вернее, случилось — но уже без меня.

 

В этот же день мама позвонила отцу. Начала она так:

 

— Никуда я с тобой сына не отпущу. Ты даже в числах путаешься.

 

Что говорил отец — не знаю. Судя по всему, божился, что все будет нормально.

 

Но мама была непреклонна.

 

Прошёл год. Отец учел все ошибки и решил еще раз попытать удачу. На этот раз все получилось гладко. Мы ехали в поезде, смеялись и рассказывали плацкарту анекдоты.

 

Отец извлек из сумки непонятный сверток.

 

— Вот, заказал из Китая! — Гордо сказал он.

 

И, сбавив тон, добавил:

 

— Это чтобы пить бросить.

 

Я развернул сверток — это был чай в черной матовой упаковке. Сзади очень мелко был написан состав.

 

— Две штуки отдал! — Услышал я голос отца.

 

Я прочитал состав чудо-чая: зверобой, мелисса, зеленый чай и ягоды рябины.

 

Ну что ж. Удачи, папа.

 

Чай был заварен. Отец сделал глоток, причмокнул и сказал:

 

— А чай неплох! — И убрал в сумку.

 

Больше он его оттуда никогда не доставал.

 

В плацкарте было скучновато, так что на второй день поездки мой отец не выдержал и напился.

 

— Да, я украинец — и что? — Завёлся он.

 

Те женщины, что вчера смеялись над его анекдотами и заигрывали с ним, сейчас смотрели на него с опаской, а некоторые — с нескрываемым страхом.

 

— КТО ТУТ ХОЧЕТ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ ПРО УКРАИНЦЕВ?? А??

 

Я укладывал его в кровать и заворачивал в одеяло, как большого буйного младенца.

 

— Бать, успокойся. Ты и на Украине то ни разу не был.

 

Он не сильно сопротивлялся. Пробурчав что-то про Крым, он почти сразу уснул.

 

Я уже давно истосковался по морю. Поэтому поездка в Сочи стала для меня глотком свежего воздуха. Я даже сразу забыл про инцидент в поезде.

 

Правда, мой отец не был бы моим отцом, если бы в первый день до чертиков меня не напугал.

 

Мы только заселились в гостиницу и пошли гулять. Я крутил головой как какой-нибудь житель села Красные Гребешки, который впервые приехал в Москву.

 

Отец курил сигарету и что-то напевал.

 

Вдруг он замер, как — то неестественно обмяк и затрясся.

 

Я остановился.

 

— Бать, чё случилось?

 

Внезапно он рухнул, как подкошенный. И уже на земле он изошёлся в припадке, как эпилептик. Самое страшно, что он при этом молчал — просто бился головой о камни и щебень, как рыба. Я впал в ступор.

 

— Голову держи ему, он сейчас убьется! — крикнули из окна какого-то дома.

 

Я опустился на колени и поднял отцу голову. Под ним уже успела образоваться кровавая лужа. Галька и грязь прилипли к его лицу. Кровь смешалась со слюной и свисала с лица длинными мутноватыми нитями. Отец извивался, смотрел на меня испуганными стеклянными глазами и ничего не говорил.

 

— Вызовите скорую! — Крикнул я.

 

— Уже… — донеслось из того же окна.

 

Где-то через минуту спустился хозяин дома — он неторопливо нес белую подушку.

 

— Подложи ему под голову, — сказал он.

 

Я аккуратно приподнял голову отца чуть выше и подложил подушку.

 

На удивление, скорая приехала почти сразу.

 

Выскочившим фельдшером — или врачом, не знаю, врачи ведь не носят погоны, оказался полный лысый мужик с пухлыми губами. Вроде бы такими становится от переизбытка прогестерона.

 

— Так, ну и шо мы тут лежим? — спросил он.

 

Голос у него был высокий и смешной. А еще у него был прямо карикатурный акцент. Наверное, все это было бы еще смешнее, если бы не обстоятельства нашей встречи.

 

— Тятя твой? — Спросил он, кивнув на моего отца.

 

— Ага, — ответил я.

 

— Вот тоби и ага! Отдыхать приехали?

 

— Ну.

 

— Вот тоби и ну! Пил? — он строго посмотрел на моего папашу. Тот немного успокоился и лишь немного трясся.

 

— Вчера только, — честно ответил я.

 

— Ой, мама рОдная! Ну, подымаем его тогда, чего ты к земле прирос!

 

Мы вместе с врачом уложили отца на носилки и загрузили в скорую. На земле осталось лежать ставшая алой подушка.

 

Мужик, который ее принес, все так же невозмутимо курилна балконе.

 

Я аккуратно взял подушку большим и указательным пальцем и показал ее хозяину.

 

— А подушку куда?

 

— Да выкинь её, — ответил он

 

Я огляделся и нашел урну.

 

Я аккуратно запихнул туда подушку и сел в скорую. Когда мы тронулись, торчащий край подушки напоминал огромный кровавый тампон.

 

Мужик на балконе выбросил сигарету и проводил нас взглядом.

 

Я просидел в фойе больницы минут 20.

Наконец, спустился уже знакомый мне врач. Наверное, он все-таки был врачом, а не фельдшером.

 

— Значится, так, сынок. Объясни своему тяте, шо если будет так квасить, то до конца отпуска не доживет. Ферштейн?

 

— А что с ним случилось?

 

— А то же самое, что и завтра случится, если сегодня нажрется. Андэрстэнд?

 

— Хорошо, — ответил я.

 

Врач уже уходил, но в дверях повернулся и посмотрел на меня с, как мне показалось, легкой брезгливостью.

 

— Ты же сын его, ёпс тудэй. Совсем что ли ужо на отца до фонаря?

 

Я забрал отца и вызвал такси. Отец пришел в себя и всю дорогу улыбался.

— Мне так неловко! — Признался он.

 

В номере я поставил чайник, достал стаканы и засыпал нам по две ложки растворимого кофе.

 

— Батя, давай договоримся провести этот отпуск без происшествий. Сначала в поезде ты устроил, а теперь вот это. Мы с тобой видимся 2 раза в год, так давай хотя бы этот отпуск проведём по-человечески?

 

Отец прижал обе руки к груди. Я с грустью отметил, что так извиняются все заправские алкоголики.

 

— Сынок, я обещаю. Вот, хочешь, руку пожму!

 

— Не надо. Просто постарайся не пить. Если будет все нормально, как-нибудь пойдем на пляж и возьмем пивка. А пока что пей кофе и отдыхай.

 

Отец потупился как провинившийся школьник.

 

Ему требовался покой и было противопоказано солнце. Я зашторил все окна, уложил его в кровать и вышел из номера. С секунду подумав, я закрыл дверь на ключ.

 

У меня не было никакого маршрута. Я просто шел час — полтора, не сворачивая, в одну сторону, а затем разворачивался и шел обратно.

 

По пути я купил себе новые солнцезащитные очки и даже раскошелился на тестер новых Hugo Boss.

 

Когда я вернулся, отец смотрел телевизор.

 

Вечером, когда скрылось солнце, мы сходили на рынок и купили фруктов.

 

Второй день прошел так же спокойно. Когда солнце немного уходило, мы спускались и гуляли вокруг гостиницы. Скорее, это напоминало пенсионерский променад. Мы молчали и я придерживал отца за локоть. Только утром он вежливо поинтересовался.

 

— Сына, а ты чего меня закрываешь? Я тут как в заключении весь день.

 

— Тебе нельзя на солнце. Вечером сходим погулять.

 

— Не закрывай меня, пожалуйста. Я хоть на веранде посижу и с соседями пообщаюсь.

 

— Ладно, — согласился я.

 

Я искупался в море, зашел в кафе и пообедал шашлыком. Я гулял до самого вечера.

 

Пора было возвращаться. Я уже заходил на территорию пансионата, как услышал голос моего отца. Вернее, пение.

 

— …и все таки морррре останется мооорем и нам никогда не прожиииить без морей…

 

Сначала я не мог понять, откуда идет звук. Потом я поднял голову и понял, что звук доносится с нашего балкона. Внизу, на веранде, хихикали дети.

 

Я поднялся наверх. Дверь нашего номера была открыта. Из за образовавшего сквозняка балконные шторы встали парусом. Я шагнул на балкон.

 

Мой отец сидел в плетеном кресле и курил.

 

— И все — таки мооооре останется мооорем и нам никогда не прожить без морей…

 

На полу лежала пустая пластиковая бутылка из-под разливного вина. На журнальном столике — рюмка и открытая бутылка коньяка.

 

Судя по всему, сидел он тут достаточно давно — он весь сгорел от дневного солнца.

 

Я обошел его и встал прямо перед ним.

 

— О! Сынок! Папка тебя потерял!

 

Его глаза слезились от сигаретного дыма.

 

Он затянулся тлеющим бычком и обжог пальцы.

 

— Это что такое? — Спросил я.

 

Отец посмотрел на меня так, как будто я спросил какую-то глупость.

 

— Это? Эдуард Хиль! Песня про море.

 

— Понятно, — сказал я.

 

Я вышел с балкона и посмотрел на часы. Уже можно было идти ужинать — кормили нас на первом этаже, в общей столовой. Я надел сланцы и спустился вниз.

 

Конечно же, с моим отцом ничего не случилось. Злой рок и судьба обходят тех, кто откровенно плюет им в лицо. Возможно, в этот день умер от инфаркта какой-нибудь отец семейства, который вышел на вечернюю пробежку в парке. От рака легких умер какой-нибудь профессор кафедры физики, который за жизнь не выкурил ни одной сигареты.

 

Но только не мой отец.

 

Он как ни в чем не бывало продолжает пить. И сейчас он ни на что не жалуется.

 

3.

 

Начинало понемногу отпускать.

 

Мы с Даниилом купили минералки и сели на скамейку в сквере.

 

— Предлагаю дунуть, — без предисловий начал Даниил.

 

Он достал из кармана спичечный коробок и трубку.

 

— Так и думал, что ты не пустой идешь, — усмехнулся я.

 

Мы посмотрели по сторонам — никого. Только вдалеке прогуливались две мамаши с колясками.

 

Марихуана после экстази дает интересный эффект — хоть и не всегда. Но в этот раз он был. Начались легкие галлюцинации — и что интересно, они у нас с Даниилом они были одинаковые.

 

— Смотри на облака! — Даниил ткнул пальцем в небо.

 

Я поднял голову. Облака были как будто нарисованные. И потом они начали двигаться. Не плыть по небу, а именно двигаться. Они складывались и распадались, как в тетрисе. Мы зачарованно их рассматривали.

 

— Ладно, — говорю, — пошли. А то уже ноги затекли.

ГЛАВА 9

1.

 

И снова я на сраной дядиной даче.

 

Я всегда стараюсь одеваться стильно. Никогда не знаешь, когда тебе подвернется случай с кем-нибудь познакомиться.

 

Я даже скажу больше — если ты наденешь свои самые засаленные треники с потертостью на жопе и любимую майку, чтобы пойти вынести мусор, то обязательно встретишь девушку своей мечты.

 

А если ты наденешь рубашку от Брукс Бразерс (ну, мало ли, вдруг ты купил нашел ее на местном секонде), надухаришься Диор Оммом и пойдешь в бар в пятницу вечером, то в лучшем случае найдешь просто симпатичную девушку.

 

Законы подлости — они есть. Я в это верю. Если честно, мне иногда кажется, что все гораздо прозаичнее. Нет никакого Бога и Дьявола. Есть только чистый абсурд и дело случая. Вот так.

Бывает большой абсурд — так, например, появилась планета Земля. Из скопления пыли, газа, и чего-то там.

А есть маленький абсурд — например, когда в твои 26 лет твоя зарплата равна твоему возрасту.

 

Не знаю, почему-то наши родители и родственники сильно высокого о нас мнения.

Я уж не говорю про бабушкины «да за тобой, наверное, все девчонки бегают»

Вы замечали, что старшее поколение просто повернуто на продолжении рода? Какие-то латентные сексоголики.

 

«А ты встречаешься с кем-то?» «Жениться не надумал?» «А с девочками на новой работе уже познакомился?»

 

Ужас какой-то.

 

Ну да ладно. Сегодня в нашей дачной программе «Операция канализация»

 

После работы я едва успеваю заехать домой, чтобы переодеться. Мы едем на окраину города — там какой-то мужик продает колеса от БелАЗа.

 

Да, все верно. Именно они-то нам и нужны.

 

Короче, выкапывается яма, а в нее плашмя выкладываются колеса. Друг на друга. Такая вот бюджетная сливная дыра. Сбоку подводится труба. А труба идет из дома. Как-то так.

 

Космос бегает рядом, виляет хвостом и с интересом на нас посматривает. Потом он отвлекается на свой хвост и забывает о нас.

 

Вот у кого по-настоящему счастливая жизнь.

 

Одно колесо оказалось лишним. Мы долго думаем, что с ним делать — поднять такую дуру не так-то просто. В итоге мы решаем спустить его на понтон. Не знаю, на что мы рассчитывали, но как только мы опустили его на одну ступеньку (а ступенек около 15), мы просто не смогли его удержать.

Разогнавшись до огромной скорости, колесо с гулом пронеслось по понтону и рухнуло в воду.

Мы проводили его взглядом. Когда с шумом падает что-то большое, это всегда завораживает.

Все-таки обезьян в нас не искоренить.

Огромный столб воды взвился над поверхностью.

 

Это был небольшой салют в честь законченной на сегодня работы.

 

Дядя широко улыбнулся.

 

— Ничего, сейчас отстроимся и будешь водить своих девчонок.

 

Ага, и ты туда же.

 

Остаток вечера мы проговорили политике.

 

Я сказал, что наше общество потихоньку начинает бунтовать.

 

Если ловлю покемонов в церкви народ еще как-то схавал, то мириться с подброшенными журналисту наркотиками никто не стал.

Наше государство держит нас за идиотов, это и так ясно. Просто раньше они старались делать это аккуратно. Но в этот раз они все-таки перегнули палку.

Они испытывали предел вседозволенности, но тут их ударили по рукам.

 

А вообще, ненавижу эти разговоры.

Знаете, что я думаю обо всем этом?

 

Вот вам случай.

 

2.

 

Это был обычный учебный день, пока нас не сняли с последней пары и добровольно-принудительно не отвели в актовый зал.

 

Он уже был набит под завязку. Передо мной сидел какой-то парень, весь затылок которого был покрыт шрамами. При этом он не был подстрижен слишком коротко, поэтому вся задняя часть его головы напоминала какую-то поляну с пролесками. Мне было неприятно, но в то же время я то и дело посматривал на неё. Одет он был в один из тех ужасных свитеров с молнией до груди, какие носили в 90-х.

 

Его друзья, сидящие по бокам, как будто бы тоже отпросились из Кунсткамеры. Из-под их рубашек с короткими рукавами торчали худые болезненный локти. Как выяснилось, к нам привели подростков из городского детдома. Идеальный электорат.

 

Честно говоря, я не сразу понял, куда попал. Наша шарашка и так не была Оксфордом, но из последних сил пыталась казаться Учебным Заведением. Получалось у неё это так себе.

 

«Мы — не колледж, — шипели в деканате. — Мы — техникум». Тем не менее каждую перемену у ворот образовывалась толпа численностью в 60–70 человек. Я никогда не видел столько курящих детей. Перемена больше походила на прогулку в исправительной колонии для несовершеннолетних.

 

На сцену вышел парень лет двадцати семи. Партер, где сидело наше руководство, старательно зааплодировал.

 

Парень был в лиловой рубашке, дешёвых джинсах и начищенных остроносых туфлях. Он представился и включил презентацию. Первый слайд — российский триколор и надпись «Единая Россия»

 

Всё стало понятно, люди вокруг уткнулись в телефоны. Тем более в окно било солнце, так что разобрать написанное на слайдах было невозможно.

 

Я был разочарован. Это не так работает. Нельзя годами просто не участвовать в жизни молодого населения, а потом взять и появиться — в среду, в три часа дня, с кучей слайдов на виснущем Power Point и обещаниями любви. Это как если бы пьяный папаша, которого ты не видел всю свою жизнь, припёрся к тебе домой с тортом-муравейником из «Пятёрочки» и ждал, что ты бросишься к нему на шею.

 

Но «Единая Россия» пришла к нам даже без торта-муравейника. Почти час парень в лиловом казённым языком вещал нам о том, как его коллеги о нас заботятся. Иногда на слайдах проскакивали какие-то графики, диаграммы и проценты, которые обязательно росли — конечно же, в результате работы регионального отделения партии.

 

Тут мой друг не выдержал:

— А можно вопрос?

Ведущий вздрогнул. Игра не по сценарию явно не входила в его планы.

Плешивый затылок с удивлением повернулся. В его глазах я как будто даже прочитал ужас. Наверное, в его представлении обратить на себя внимание при полном актовом зале было чем-то сверхъестественным.

 

Его товарищи даже не шевельнулись. Может, им было бы интереснее, если бы они пришли чуть более пьяными.

 

— Вот вы там упомянули такое интересное слово «демократия», — продолжал мой друг, — а как вы считаете: разгонять согласованные митинги — это приемлемо в демократическом обществе? Как вы считаете, «оккупация» и «узурпация» — это синонимы слова «демократия»?

Парня на сцене затрясло. В зале воцарилась тишина. Ведущий покраснел на глазах.

— На что вы намекаете? — сквозь зубы процедил он.

 

— Ни на что. Я задал вопрос.

С партера нас сверлили три пары глаз — зав. кафедрой, декана и классной.

Ведущий прерывистым движением вытер пот со лба.

— Ты поговорить хочешь или что? — спросил он, почти касаясь микрофона губами. — Давай, как закончу, выйдем и поговорим.

 

— Мальчики, все вопросы после, вам дадут высказаться. А пока не перебивайте! — донеслось с партера.

 

Но было уже поздно. Всё уже было сказано. Зал взбодрился и начал перешёптываться. Вот он, рупор гласности.

Парень на сцене нервно пригладил волосы и продолжил свой монотонный рассказ.

Мой друг даже задержался в зале после выступления, чтобы поговорить с ведущим, как им и было обещано. Но в конце тот ушёл за кулисы и не вернулся.

 

На следующий день было второе «выступление». Вёл его уже другой парень, но оценить его стрессоустойчивость и умение отвечать на неудобные вопросы нам не удалось.

 

Классная снова объявила, что последних пар не будет, и пригласила пройти в актовый зал. Всех, кроме нас с другом. Нам настоятельно рекомендовали поехать домой.

Мы купили пива и последовали совету. В тот день я убедился, что оппозиция — это круто.

 

Государство внезапно решило показать, как сильно о нас заботится. Через день нас повезли на лекцию в пенсионный фонд.

Мне досталось место на втором ряду. Посреди зала вновь висел проектор, окон со спасительным солнцем не было. Так что в этот раз — никаких оправданий. Смотреть пришлось до конца. Чтоб ты завис на веки вечные, Power Point.

 

Руководила всем тётка, похожая на домомучительницу из «Карлсона». На пальце у неё было кольцо с зелёным камнем, а на шее — ожерелье в тон. В пучке мышиного цвета волос виднелся вплетённый карандаш.

 

«Начните думать о будущем уже сейчас!» — гласил первый слайд. В принципе, на этом можно было уже заканчивать и расходиться. Но у пенсионного фонда было другое мнение на этот счёт.

Где ещё есть пенсии, кроме России?» — притворно бодро спрашивала ведущая. Выяснилось, что мало где: Европа, например, оставляет своих стариков на обочине жизни.

 

— Даже в Японии нет пенсий, — убедительно подняла палец тётка.

 

— А ещё там у них страховка дорогая, — пискнула какая-то студентка с первого ряда. — Если ты ногу сломаешь, но страховки у тебя нет, то там тебя и оставят.

 

— Умница, — умилилась тётка. — Вот видите! — обвела она глазами зал.

Что мы должны были увидеть, я не понял. Слайды сменяли друг друга часа полтора.

 

— А теперь давайте поиграем, — хлопнула в ладоши тётка. Чуть задремавшие студенты нервно подпрыгнули на своих стульях.

На экране появилось приложение, напоминающее калькулятор.

— Хотите узнать, какая будет ваша пенсия? — с интонацией фокусника тётка повернулась к нам, сложив руки за спиной.

Зал немного оживился. Но ненадолго: выяснилось, что пенсии у всех будут так себе. Даже если работать мы начнём уже завтра, а уволимся — только в 60.

— А кому хотелось бы пенсию побольше? — тётка с хитрой улыбкой обвела глазами зал.

Несколько десятков рук моментально взметнулось. Остальные, убедившись, что не окажутся в меньшинстве, присоединились.

 

— Отлично, — улыбнулась тётка. — Иметь большую пенсию — реально. Но для этого надо начать действовать уже сегодня. Ребята, сколько вы готовы вложить в свою будущую пенсию со стипендии уже сейчас?

 

Энтузиазма в зале заметно поубавилось.

— Ну, рублей 400, — сказал какой-то парень в футболке с надписью «Нирвана». Я часто видел его в коридорах и встречал в фойе — он всё время был в больших наушниках и болтал с какими-то неформалками.

 

Тётка довольно вбила в окошко число 400 и щёлкнула энтером.

Цифры на экране стали выглядеть заметно лучше. Выяснилось, что, если каждый месяц отдавать по 400–500 рублей в пенсионный фонд, есть вероятность, что в старости всё-таки не придётся продавать мяту и укроп на остановках. Сказка. Я буду глуховатым придурком с волосами, торчащими из ушей и носа, зато с хорошим сбербанковским счетом. Хоть за что-то меня будут любить внуки.

 

Зал немного оживился. Тётка тоже вошла во вкус и, наверное, чувствовала себя владелицей какого-нибудь тотализатора.

 

Где-то минут 40 все баловались с калькулятором. Одна девчонка позвонила бабушке, и они решили, что будут закидывать на накопительный счёт будущей пенсии внучки по полторы тысячи рублей. Из пенсии бабушки, кстати. Вот такой круговорот пенсий в природе.

 

В конце нас снабдили несколькими флаерами и посоветовали не откладывать раздумья. К слову, парень в футболке с надписью «Нирвана», который был готов отчислять на своё безбедное будущее по 400 рублей со стипендии, через год умер у себя дома — от короткого замыкания стиральной машинки.

 

Помню, как ещё после первой лекции я пришёл домой и сказал что-то жутко наивное о том, что выборы нечестные и кругом обман.

— Ну и что? — Ответила мама. — Иди есть.

— А ты за кого голосовать будешь? Читала, как воруют? Навальный проект делает.

— Заняться нечем, что ли? Не лезьте туда, куда не надо. В ментовку заберут и карьеру загубят. Этого, что ли, хочешь? Чтоб никуда потом на работу не устроился? — продолжала мама. — Или посадят, ты симпатичный, тебя там в тюрьме изнасилуют.

 

Я съел свои макароны с сыром, и к вечеру позабыл все свои протестные настроения

 

Я тут понял, как я вижу демократию в России. Да и жизнь в ней, в целом.

 

Ты можешь смотреть любой канал на ютубе, не опасаясь, что соседи стоят, прислонив к стене ухо с кружкой.

 

Ты можешь пойти на кулинарные курсы. На дзюдо или на распродажу в торговый центр. Можешь выучить песню для караоке и спеть ее в пятницу вечером. В общем, все житейские радости тебе доступны. Если ты на них можешь заработать, конечно.

 

Ах, да. Еще можешь голосовать. Не знаю, правда, зачем тебе это.

Ну и плюс ты защищен от полного уж закона дикой природы правоохранительными органами. То есть можешь спокойно ходить по городу, не боясь, что в 12 часов дня на тебя нападут в центре грода, огреют по затылку арматурой и снимут кроссовки. Мелочь, а приятно.

 

Это все. В остальном же, полагаться надо на себя.

 

Знаете, в чем отличие Бога от Путина?

Поначалу Бог еще проявлял к нам какой-то интерес, а уже потом ему стало плевать. Путину было на нас плевать изначально.

Это не то что бы расстраивает, скорее, заставляет трезво оценить обстановку. Во всяком случае, было бы странно, если бы он о нас заботился. Путин нас не любит — ну и что? Трудно любить кого-то, о чьем существовании ты не догадываешься.

 

Когда незнакомый мужчина улыбается, что-то предлагает и обещает, немедленно уходи в людное место — говорила мне в детстве бабушка.

 

И знаете, что? И пока что я не нашел этим словам опровержения.

«Я пойду и напишу письмо Путину!!»

Если бы вы только знали, сколько раз я слышу эту фразу на своей новой работе.

 

Правда, одной старушке я решил подыграть.

 

— Вот сейчас письмо Путину напишу, пускай он разбирается — сказала мне очередная бабка.

— А знаете, кому я сейчас напишу письмо?! Знаете?! Путину!

— Прошу Вас, только не Путину! — взмолился я.

 

Бабка злорадно ухмыльнулась и покинула кабинет, хлопнув дверью.

Приятно иногда хоть кому-то поднять настроение.

ГЛАВА 10

После нападения на Егора я начал настаивать на том, чтобы приставом был парень, а не девушка.

Начальник приставов не стал спорить — новость о том, что средь бела дня какие-то алкаши напали на сотрудника службы судебных приставов — пусть и другого отдела, быстро облетела все ведомства.

 

Так я познакомился с Колей. Я его тут частенько видел, но даже не знал, что он судебный пристав. Я принимал его за должника — он всегда был в спортивном костюме и кроссовках.

 

Он хорошо заговаривал уши и был дерзковат, но не скандален.

 

В свою очередь, он договорился с ПДСниками — это такие ребята в берцах. ПДС — это Порядок Деятельности Суда. Те же приставы, только обеспечивающие безопасность. Они обычно сидят на металлодетекторах в судах. Попадать в неудобные и опасные ситуации — их работа.

 

Стало гораздо спокойнее. В нашу первую с ними поездку мы вообще не встретили никакой агрессии. Главное, чтобы должник потянул вниз дверную ручку или повернул ключ. Всё, что нам нужно, — это маленькая щель в квартиру. Дальше ПДСник филигранно дёргает дверь, отчего вцепившейся в ручку должник буквально вываливается на площадку. Теперь он наш. Когда наша команда попадает в квартиру должника, который не может заплатить, пристав описывает имущество — проще говоря, записывает все ценные вещи и их примерную стоимость.

 

Иногда случалось, что в одном доме должники были почти на каждом этаже. Помню, за нами увязался какой-то пьянчуга. Зашёл в подъезд и поднялся с нами по ступенькам.

 

Неловкая пауза. Мы стояли у двери — и он тоже.

 

— Вам чего? — не выдержал я.

 

— Да он мне тоже денег должен, — хмуро ответил он, кивая на дверь.

 

Приставы делали за меня всю работу — я просто стоял рядом. Поначалу я хотел как-то тоже поучаствовать, но потом понял, что мне прессинг стоил смелости и усилий, а эти ребята выполняли свою работу с каким-то маниакальным удовольствием.

 

А вот вторая поездочка нам запомнилась.

 

Один из должников оказался буйным. Мы долго стучали и уже думали уходить, как вдруг дверь распахнулась — и на нас в буквальном смысле вывалился жилистый мужик, сжимающий обувную ложку.

 

— ПО ГОЛОВЕ СЕБЕ ПОСТУЧИ! — проорал он, замахнувшись.

 

Я слегка попятился, но пэдээсник молча взял его за грудки и увлёк в квартиру. Выпавшая обувная ложка жалобно звякнула о кафель. Пройдя в комнату, пэдээсник с силой швырнул мужика на диван. Тот сразу как-то сник.

 

Он медленно поднялся с кровати и сел на её край.

 

— Ладно, ребята, погорячился. Может, борща хотите?

 

Мы отрицательно покачали головами.

 

Таких грязных квартир я ещё не видел. На полу валялись бутылки, обрывки газет и шелуха от семечек.

 

Почти треть комнаты занимал большой диван-книжка. На столешнице перед маленьким телевизором стояло несколько бутылок дешёвого пива. Этот мужик разливал их в маленькие чайные кружки. Из закуски — открытая пачка печенья «Юбилейное».

 

— Доченьки, не обращайте внимания, это к папе! — сквозь кашель сказал мужик.

Только сейчас я заметил двух девочек, стоящих в углу комнаты. Они молча смотрели на нас.

 

Лицо той, что помладше, было перепачкано гуашью. Она держала в руках кисточку — видимо, рисовала что-то на обрывке ватмана, лежащем на грязном полу.

Вторая только что одевала куклу в какой-то флеш-игре на старом компьютере с монитором-аквариумом.

 

Есть такая вещь, как психологическое давление. Это необязательно угрозы: например, когда в чавкающих берцах ходят по твоему любимому мягкому ковру — это уже давление.

Когда садятся на твою кровать или заглядывают в твои сервант и шкаф — это тоже психологическое давление.

 

Мы брезгливо осмотрели квартиру. Арестовывать было нечего. Старый телевизор «Акари» больше ничего не стоил, как и компьютер с Windows 98.

 

Я пошел искать понятых среди соседей.

 

Понятых нужно всего двое, но это занятие растянулось у меня на час. При слове «понятой» двери захлопывались прямо перед моим носом. Чуть позже я немного приноровился и стал говорить: «Ваш сосед просил позвать именно вас».

 

Я вышел из квартиры нападавшего с ложкой и постучал соседям. Дверь открыл абсолютно голый мужик, похожий на Питера Гриффина. Из одежды на нём были только эйрподсы.

 

— Добрый день! — я старался не опускать взгляд.

 

— Здорово, — шмыгнул тот носом. — Чего надо?

 

— На минутку вас буквально, — отчеканил я. — Соседи просят.

 

— Подождёшь? — ответил он. — Я сру.

 

От такой прямоты я даже немного растерялся.

 

— Да ты заходи, — он гостеприимно приоткрыл дверь.

 

— Да нет, спасибо, — ответил я. — Я пойду.

 

Наконец я нашёл какого-то студента и старушку.

 

— Только компьютер не забирайте, — взмолился наш должник, — мне дочкам для учёбы нужен. Я на той неделе откинулся только, мне проблемы не нужны!

 

Мы арестовали технику, но оставили её ему на хранение — это значит, что он мог ею пользоваться, но не мог продавать или дарить.

 

Провожая нас, он окончательно расцвёл и растерял всю былую агрессию:

— Мужики, может, всё-таки борща?

ГЛАВА 11

1.

 

Где-то лет в 17 меня перестали бить дома. Дед много кашлял, лежал и почти не выходил на улицу.

 

Тогда я первый раз пришел домой пьяным. Я и раньше пил пиво, но ограничивался одной — двумя бутылками.

 

Мы катались с друзьями по городу, пели песни, и домой я приехал только в 23:00 Телефон я, конечно же, отключил.

 

Я так напился, что не мог выйти из машины. Я ржал от счастья и страха одновременно. Я понимал, что дома мне устроят веселую жизнь.

Друзья взяли меня под локти и провели до подъездной двери.

Я зачем-то зажевал 3 арбузных жвачки и уверенно нажал на дверной звонок

 

Встретила меня бабушка. Я впервые попробовал ее пощечину. Так сказать, ее собственную. Авторскую.

 

Как оказалось, делать она это не умела — она просто оцарапала мне лицо.

 

Она не знала, что надо слегка согнуть пальцы, чтобы при ударе получился глухой шлепок. Рука должна как бы прилипнуть к лицу или затылку.

 

А бабушка просто обрушила на меня руку. Я ее не виню — откуда ей знать, как это делать.

 

Просто я знаю о пощечинах все. Вряд ли кто-то уже сможет меня удивить.

 

Дед вышел в прихожую и молча смотрел в мою сторону.

 

Я вытер рассеченную щеку и остался стоять в прихожей. В конце концов, всем нужно дать высказаться. Бабушка уже вот сказала, что хотела.

 

Из комнаты выскочила мама — я почему-то помню, как нервно шуршали ее болоньевые штаны.

Она завизжала и стала истерически меня бить.

 

Я вяло прикрывался и хлопал глазами. Хотелось в туалет.

 

Меня почему-то посетила дурацкая мысль взять и обмочиться прямо сейчас. Как будто бы это смогло немного разрядить обстановку. Хорошо, что я не стал этого делать.

 

Подставив одну руку в качестве блока, я стал пробираться на кухню, чтобы попить.

 

На кухонном столе лежали какие-то бумаги и две пары очков — маленькие, бабушкины, и большие — дедушкины. Как оказалось, мама даже открыла мой ВК и распечатала все последние переписки. Она принесла этот талмуд сюда и они внимательно изучали его, пытаясь узнать, куда и с кем я поехал.

 

Я сносил ослабевающие удары и думал, что в каком-то смысле это даже трогательно.

 

Со следующего дня началось что-то вроде домашних исправительных работ.

Я чистил картошку, каждый день наводил уборку и ложился спать в 9 вечера.

 

Конечно, мне пришлось забыть, что такое компьютер.

 

«Помечтай ещё мне!» — ответила бабушка, когда я поинтересовался, а не сменить ли им гнев на милость.

 

Помню, как я зашёл в комнату и увидел, что весь монитор уже покрылся пылью.

 

В сердцах я вывел на нем пальцем слово ХУЙ

Правда, немного подумав, я его стер — всё — таки я рассчитывал на условно-досрочное освобождение.

 

Но самым паршивым был момент, когда друзья звонили мне на телефон. Дело в том, что у меня его изъяли.

 

Дед брал трубку и говорил, я что я наказан. Вряд ли можно было придумать что-то более унизительное.

 

2.

 

А следующий фокус выкинул мой брат. В нашем случае, моим родителям даже не нужен был «сын маминой подруги» — у них был мой старший брат. Идеальный и воспитанный. Дело в том, что он «пошёл в талантливого деда», а я — «в папашу, такого же мудака».

 

Мой брат был гордостью семьи, пока его не забрали в психушку.

 

Мы были ошарашены.

 

Последние полгода он вел себя, мягко говоря, странновато — закрывался в своей комнате на самодельный шпингалет.

 

В наших межкомнатных дверях были вставки из стекла — и, если присмотреться, можно было понять, что происходит внутри. Мой брат завешивал двери одеялом, чтобы ничего не было видно. Даже щель под дверью была заткнута пододеяльником.

 

Моя мама и дед с бабушкой, прошедшие школу советского воспитания, не знали, как на это реагировать. У них же как — работай, трудись, занимайся физкультурой. Учись на пятерки и принимай контрастный душ. И тогда хандра обойдет тебя стороной. Им было невдомек, что такое депрессия. И про «острый депрессивный психоз» — диагноз, которые мы чуть позже услышим от врачей, они тоже ничего не слышали.

 

Мой брат был очень спокойным и флегматичным, но в тот день мы его не узнали.

 

— Пусти меня в комнату! — сказал я, — я хочу в комп поиграть.

 

Компьютер у нас был один, и, как вы могли понять, родители поставили его в комнату отличника.

 

Из-за двери последовал приглушенный ответ.

 

— Нет.

 

— Да ты затрахал! Тебе что, жалко?

 

И тут я услышал его глухие шаги. Он несся к двери. Затем я услышал звук шпингалета и скрип дергающейся ручки.

 

Я пулей побежал к себе в комнату. Играть что-то расхотелось.

 

Он догнал меня в коридоре. Схватил за футболку и заорал:

 

— Я тебе убью, пидор!

 

Футболка затрещала и порвалась на две части.

 

— Зарежу ночью!! Ты слышал?

 

Вмешалась мама, и он меня отпустил.

 

— Пойдем, подышим воздухом, — сказала она. Они вышли из квартиры.

 

Я сидел на полу и теребил лоскуты, оставшиеся о футболки. Мне был страшно. Из-за входной двери я услышал, как мой брат разревелся. Потом они уехали на лифте и наступила тишина.

 

Бабушка с мамой устроили в его комнате обыск. Я волновался — в этой комнате я не был уже месяц. Я не знал, что происходит за этой замурованной дверью. Окна тоже были завешены плотными простынями. На полу были разбросаны книги и стоял верстак с паяльником.

 

Они подняли линолеум, вытряхнули все коробки из-под обуви, проверили карманы всех курток. В раскладывающемся диване они нашли его тайник. «Коробку с признаниями», как я назвал ее про себя.

 

Внутри было 5 или 6 тетрадных страниц, исписанных его мыслями. Они напоминали записки самоубийц.

 

Я увидел страх в глазах мамы и бабушки.

 

Бабушка привыкла находить только мои спрятанные тетради с двойками и вырванные из дневника страницы.

 

А что делать вот с этим — они не знали.

 

Когда-то я считал их всесильными. Теперь же я увидел, что это просто две седые испуганные женщины.

 

Бабушка надела очки и села читать записки. Прочитанные она складывала на пол, друг на друга. Губы ее дрожали.

 

Мама попросила меня погулять с бабушкой на свежем воздухе. Мы вышли на улицу.

 

Бабушка почти бежала и шаркала ногами больше обычного. Вдруг она остановилась и сжала мне руку.

 

— Ну что мы делали нет так?? Всегда накормим, всегда напоим и оденем! Отдали не в школу, а в лицей! Всегда глаженая одежда! Летом — в Сочи, а не в пионерский лагерь!

 

Она заливалась слезами и кашляла, а я испуганно озирался по сторонам.

 

— За что???

 

Она начала медленно оседать на землю. С ее головы слетел старушечий берет с вышитыми розами.

 

— Бабуля, вставай, — зашептал я, — люди смотрят.

 

Я уже и сам начал реветь. Слезы обжигали щеки.

 

Мне было стыдно. Что о нас подумают люди? Ревущая старушка, а над ней — мелкий ноющий припиздыш. Жалкое зрелище.

 

Я ревел от бессилия и страха. Я не ревел, когда меня привязывали дома к стулу, чтобы я делал уроки. Не ревел, когда мне врезали разделочной доской. Тогда я хотя бы знал, чего от меня хотят.

 

А сейчас — нет. А еще меня пугали ее слова.

 

— За что?? — она вцепилась в рукав моей ветровки. Ее ногти соскальзывали, но она хватала меня снова — ЗА ЧТО???

 

— Я не знаю! — завыл я.

 

— ЗА ЧТО??

Бабушка лежала на земле и елозила ногами, поднимая клубы пыли. Залаяла чья-то собака. Сигналили машины.

Всхлипывания понемногу затихли. Бабушка откашлялась, и, опираясь на меня, встала.

 

Я подал ей упавший берет. Бабушка отряхнула его и надела на голову. Затем она отряхнула меня.

 

— Пойдем домой, — сказала она.

ГЛАВА 12

Никогда не делайте ремонт в доме, в котором живете.

 

Я засыпал в окружении банок с краской, шуруповертов, гвоздей и каких — то досок.

 

Мой дядя же как будто этого не замечал.

 

Он вставал в 6 утра и курил на кухне, приоткрыв дверь на улицу. Курил он много — по 2—3 сигареты. Потом не торопясь резал хлеб и колбасу. Меня это дико вымораживало. Любая наша поездка из-за этого затягивалась. Домой я возвращался только в полночь. От колбасы у меня была изжога, а от сигаретного дыма кружилась голова.

 

Помню, пару лет назад моя бабушка вырезала из какой-то газетенки статью в духе «как узнать, что ваш сын — наркоман». Она примагнитила ее на холодильник. Ей, видите ли, казалось, что ее сын — мой дядя, «балуется травкой» Да, именно так она и выразилась.

 

Лучше бы он баловался травкой. Чем жрать эту колбасу и курить эти сигареты.

 

Вчера мы весь вечер обсуждали с ним Москву. Меня иногда подмывает мысль бросить эту херову работу и попытать счастья в столице.

 

— Лучше оставайся тут, — говорил дядя. — Москва тебя сожрет.

 

Что за клишированное «она тебя сожрет?» Чтобы тебя сожрать, надо сначала тебя разглядеть. Ты должен вызывать хоть какой-то аппетит. А так ты простой дрейфуешь среди остального планктона.

 

А вообще, город мало что изменит. Все мы катимся в жопу. Либо с кислой миной, либо с улыбкой. Итог один. Другое дело, как ты на это смотришь, и что ты увидишь в конце — жопу или таинственную Кунгурскую пещеру?

Как вы поняли, я не выспался.

 

Будильник в полдевятого утра в воскресенье — это похуже Египетской кары и рухнувшего биткоина.

 

Я накрыл лицо подушкой и пытался притвориться мертвым, или хотя бы симулировать тяжелое похмелье.

 

Пружины на соседней кровати скрипнули — мой дядя проснулся и уже во всю был готов продолжать свою школу ремонта.

 

Я услышал скрип пульта — китайский пластик «гулял» от нажатия кнопок. У телевизора была надломана антенна, да и включался он через раз.

 

«НОВЫЕ ТАРИФЫ В СФЕРЕ ЖКХ» — сквозь оглушающие помехи пророкотал голос ведущей утренних новостей. Зачем людям новости в воскресенье?

 

Очередная поездка под предлогом «немного помочь с ремонтом» опять превратилась для меня в пытку в Гуантанамо. Я еще плотнее прижал подушку к лицу, пока не почувствовал, что уже задыхаюсь.

Но такие фокусы с моим дядей не работают

 

— Подъем! Время уже много!

 

— Много? Ты серьезно?

 

Все что касается покупки барахла, мой дядя был настоящим сталкером.

 

Не знаю, как, но он умудряется найти всё, что угодно на Юле и Авито. Честно говоря, наш дачный дом напоминает жилище какого-нибудь старьевщика: люстры, смесители, кёрхер, куча каких-то досок, утюг и ода металлическая дверь.

 

Только дверь выглядит очень дорого. За ней мы и ездили вчера в элитный поселок. Отдали нам ее чуть ли не даром. Дело в том, что на ней чем-то острым было выцарапано слово «сука». Не очень глубоко, но основательно.

 

Возможно, хозяин этой двери был не совсем чист на руку. Или переспал с тем, с кем не следовало.

 

Дядя аккуратно отдраил скабрезность наждачкой и покрыл дверь лаком. Теперь она как новенькая.

 

Отдельных слов заслуживает и смеситель. Дядя купил его в каком-то цыганском поместье у престарелого барона.

 

Да, я тоже удивился. Может, это первый случай в истории, когда сделка с цыганами не обернулась наебаловом.

 

Такой смеситель, наверное, был у Людовика XIV. Странно изогнутый, с тяжелыми золотыми вентилями. Как будто он должен идти в комплекте вместе с золотым унитазом из старых анекдотов про новых русских.

 

Ну да и хрен с ним. Не думаю, что это вам интересно.

 

Трактор испускал клубы сизого дыма.

 

Я отошел на безопасное расстояние. Ну, знаете, все мы слышали о том, что выхлопные газы содержат просто охренительное количество свинца и всяких других металлов.

 

Но моему дяде — хоть бы что. Он стоит, затягиваясь своей сигареткой Ява и выпускает в воздух струю дыма. Из-за плотного облака выхлопных газов ее не видно.

 

Мы стоим и смотрим, как трактор делает свое дело. В разрушении есть что-то величественное. Никому не интересно смотреть, как что-то строят. Потому что это долго. А теперь представьте — то, что стояло годами, сносится одним поворотом ковша.

 

Например, как наш деревянный туалет и сарай.

 

Этот толчок тут стоял лет 10. Сарай — и того дольше. И вот теперь — это просто гнилые доски. А стоило только экскаватору один раз повернуть своим ковшом.

 

Через полчаса трактор укладывает фундамент под будущую баню.

Дядя расплачивается с мужиками и мы идем в дом.

Перед этим я слышу, как водитель говорит:

 

— Ну куда столько? Миллионер что ли?

 

— Ничего, сыну что-нибудь купишь, — отвечает мой дядя.

 

Заебись. А мне ты, дядя, платить не пробовал?

 

Я вяло жую утренний бутерброд, держа его одними кончиками пальцев. После здешней грязи даже мытье рук с мылом кажется мне недостаточным.

 

Дядя возвращается в дом и заваривает кофе. На 3 ложки кофе он кладет 5 ложек сахара. Убойное сочетание.

 

— Через три недели закончим, — ободряющие говорит он.

 

Забегая вперед, скажу, что здесь он не соврет.

 

Мы действительно закончим через три недели.

 

Потому что через три недели у моего дядя случится инсульт.

 

Ну а пока что он подливает себе еще кипяточку.

ГЛАВА 13

Егор уволился и на его место взяли другого сотрудника.

 

Особо никто не расстроился — через месяц про его геройство уже забыли. Какая разница, что тебя чуть не грохнули, если ты не выполняешь свой план и не приносишь денег?

 

Про таких, как мы, принято говорить: «собирают дерьмо золотой коровы». Кстати, это выражение двойственное. Дело не только в том, что денег мы приносим меньше, чем любой другой отдел, но ещё и в том, что именно нам приходится пачкать руки

 

За месяц я не пропустил ни одного рейда и принёс в казну почти в полтора раза больше, чем раньше. Начальница впервые посмотрела на меня другими глазами.

 

Но на некоторых работах исполнительность однажды сыграет с вами злую шутку. А потому, что «специальное задание от руководства» поручат именно вам.

 

Это задание будет добровольно-принудительным, в котором часть про «добровольно» — абсолютная условность. А вот облажаться на таком задании никак нельзя.

 

«Зайди в кабинет» — прочитал я в вайбере.

 

Ничего хорошего это не сулило.

 

От вайберовского оповещения из рабочего чата у меня всегда бежит холодок по телу. Условный рефлекс, как у собаки Павлова, которую бьют током.

 

Я видел, как другие коллеги по работе сжимались в кресле от этого звука. У них — дети, жёны в декрете и вечно ломающийся автомобиль. Они не могут позволить себе такую роскошь, как выговор.

 

Лысый Андрюха сразу подрывается в кабинет, если его вызывают. Я же всегда прочитываю сообщение и выжидаю минуту. Пусть думают, что я весь в делах.

 

Я стою в кабинете. Начальница едва заметно и будто бы виновато улыбается.

 

— В общем, есть конкретная семья. Надо сделать так, чтобы они заплатили. В ближайшее время. Это задание на контроле у руководства.

 

Она вручила мне стопку каких-то красных страниц формата А4. На них крупно было напечатано: «В вашем доме живёт должник!» Дальше — номер квартиры, в которой живёт задолжавший.

 

— Так много? И куда клеить? — спросил я.

 

— Желательно, везде где только можно.

 

Наш водила на Ниве, когда я сел в машину, с надеждой спросил:

 

— Ну что, кто-нибудь, еще на вас напал?

 

— Пока нет — ответил я.

 

Всю дорогу он рассказывал мне про то, какие он купил плохие удобрения, из-за которых на его огороде нихера не выросло. Вот же мудозвон.

 

Я попытался поговорить с ним хотя бы о Хабибе и Макгрегоре, но он даже не знал, кто это.

 

Может, я уже в аду и это — первый круг? Сначала я слушаю про огород от своего дяди, а потом — от этого мужика?

 

— Дети есть? — спросил он.

 

— Бог уберег.

 

Водила с удивлением посмотрел на меня в зеркало заднего вида, Он уже было открыл рот, чтобы затянуть свою тираду, но в последний момент передумал.

 

— Вот же поколение… — пробормотал он.

 

Мы заехали за приставом Колей, пэдэсником и поехали на задание.

 

Должник жил в неприметной десятиэтажке. Мы постучали. За дверью раздался шорох, а затем и писклявый лай.

 

Вечно невозмутимый пэдээсник вдруг изменился в лице.

 

— Пацаны, я с собаками не связываюсь, — сказал он и поднялся на половину лестничного пролёта.

 

Так мы узнали, что даже у такого бравого парня есть своя ахиллесова пята.

 

— Чё надо? — донёсся грубый женский голос из-за двери.

 

— У вас долг за электричество! — сказал я.

 

— Пошёл вон, — закончила разговор женщина. Я услышал удаляющиеся шаги.

 

Я позвонил ещё несколько раз, но безуспешно.

Я разозлился. Она даже не стала спорить или орать — просто отмахнулась, будто меня не существует.

 

Вязкая жижа клея брызнула на листок с неприятным хлюпаньем. Клея выдавилось так много, что лист прогнулся под его тяжестью, а капля скатилась и чуть не заляпала ботинок.

 

Я размашисто приклеил листок прямо на дверь.

 

— Хер ли вы делаете? — донеслось оттуда.

 

— Выйдешь, — прочтёшь.

 

Она жила на пятом этаже, и я наклеил кляузы двумя этажами выше.

 

— Блядская овца — повторял я, выдаивая клей, — вот же сука.

 

А затем я сделал то же самое с этажами ниже.

 

Четвертый этаж

 

В вашем доме живет должник!!

 

…Что она себе позволяет?? Да она что, хуй с трамвайной ручкой перепутала???

 

Третий этаж

 

Немедленно оплатите задолженность, иначе будет прекращена подача электроэнергии!!

 

…Тупая пизда!!!

 

Второй этаж.

 

Будут приняты все меры по взысканию просроченной задолженности!!

 

Первый этаж

 

Надеемся на ваше благоразумие.

 

На выходе из подъезда я наклеил кляузу и на доску объявлений.

 

Садясь в машину, я заметил, как сидящие на лавке старушки тут же заинтересовались ярко-красным листком.

— И чем она вам так насолила? — спросил Коля, когда мы выехали со двора.

 

— Не знаю, — пожал я плечами.

 

А ведь я действительно не знал.

 

Честно говоря, мир без экстази был мне неприятен. Более того, он был отвратителен. Вы даже не представляете, сколько вокруг тупых людей. Хамов, мудаков и всякого рода идиотов.

ГЛАВА 14

1.

 

В офисе я уже немного успокоился. Кстати, долг у женщины был небольшой — что-то около двух тысяч. Для сравнения: большинство моих должников уже давно преодолели отметку в 40–50 тысяч. По закону об исполнительном производстве, с таким долгом мы даже не могли арестовать её имущество.

 

Скорее всего, руководство выясняло с кем-то отношения, а тут у человека удачно подвернулись долги за коммуналку.

 

Я в который раз убедился, что не стоит ссориться с людьми со связями: они запросто подключат любой орган или ведомство, чтобы просто усложнить тебе жизнь.

 

И что вы думаете? На следующий день в офисе раздался звонок. Я взял трубку.

 

— Доброе утро, слушаю вас.

Хмурый женский голос.

 

— Куда можно оплатить долг?

 

Я сразу понял, что это вчерашняя должница. С такими предложениями люди сами не звонят, если их не вынудить. Долг она погасила уже вечером.

 

В тот день я даже задержался на обеде, а это для нашего офиса было беспрецедентной роскошью. Обычно мы писали объяснительную, если приходили хоть на пару минут позже. А теперь мне даже выделили кресло поудобнее.

 

А еще нам обещали поднять зарплату. На 900 рублей. Это событие всколыхнуло нашу скучную офисную жизнь.

 

Лысый Андрюха сражу позвонил жене. Может, он даже уговорит ее и она разрешит ему купить с прибавки пару бутылок пива.

 

Не знаю, чему все так радовались. Неужели никто не понимает, что эти 900 рублей — ничто?

 

Единственный случай, когда 900 рублей что-то решают — это когда тебе семнадцать и ты учишься в универе или какой-нибудь шараге.

 

Например, как в тот раз. Когда я хотел заделаться этиловым воротилой.

 

2.

 

Если смириться с мыслью, что Бога нет и все мы — горсть атомов во вселенной, жить становится чуть проще. Но только теоретически.

 

Практически же это ничего не меняет.

 

Этой горсти атомов все так же надо что-то есть, искать работу, придумывать планы на выходные и думать, как жить дальше.

 

Итак, мне было 17 и у меня нет денег. Не то чтобы я один такой, но согласитесь, это главная вселенская несправедливость — денег у тебя нет именно тогда, когда у тебя больше всего соблазнов.

 

Закон Мёрфи — если ты одинок и лежишь в холодной постели, соседи за стенкой обязательно начнут сношаться. Я накрыл голову подушкой.

 

Зазвонил телефон. Звонок доносился откуда-то из комнаты.

 

Я подорвался и больно ударился мизинцем о дверной косяк. Сон как рукой сняло.

 

— Ты еще спишь что ли? — услышал я голос Кристины. — Через 40 минут газель уже будет.

 

Так начался мой первый рабочий день.

 

Мамина знакомая предложила поработать у нее — она как раз закрыла свой бизнес по производству вареников и пельменей и открыла новый — теперь она решила заниматься крепким спиртным напиткам. Меня взяли экспедитором –тире-грузчиком.

 

Чистить зубы я уже не успевал. Прополоскав рот каким-то дешевым ополаскивателем, я торопливо надевал шерстяные носки.

 

Хорошо хоть трамвай подъехал сразу. Я был рад ему не меньше, чем экспресс-поезду до Хогвартса.

 

На весь трамвай работали только две лампы. Кондуктор двинулся мне походкой зомби из фильма Джона Ромеро. В своей жилетке он был похож на огромного колорадского жука

 

Оторвав билет, он апатично побрел на свое место.

 

Не помню, какой там билет считается счастливым. Вроде бы у него должны совпадать какие-то цифры в начале и конце. Не представляю, сколько мне надо съесть таких, чтобы приблизить счастье.

 

Я сел у окна. Трамвайная печка приятно обжигала. Не снимая капюшона, я прислонился к мутному стеклу. Старый рабочий пуховик пах погребом и нисколько не согревал.

 

Трамвай почти опустел, когда я доехал до своей остановки. Я вышел и сразу оказался по колено в сугробе.

 

Моя Газель стояла чуть поодаль.

Водитель — седой мужик с большим неровным носом и мутноватыми глазами.

 

— Ну и че ты так долго? Гаркнул он.

 

Закрыть дверь мне удалось раза с четвертого.

 

— Пробки — ответил я

 

— Пробки? На трамвае?

 

Мы тронулись. Склад находился в 15 минутах езды в пром. зоне

Я смотрел в окно и слушал хрип Шуфутинского, доносящийся из барахлящей магнитолы.

 

Водитель постоянно кряхтел и кашлял. Мне казалось, что к концу поездки он выплюнет легкие.

 

Если вы вдруг кого-нибудь убьете и вам надо будет спрятать труп, смело едьте в какой-нибудь складской район. Буквально в 50 метрах от нашего склада был овраг с лысыми елками, старыми балками, покрышками и кирпичами. Абсолютная глушь.

 

Я возился с замком минут 10. Пришлось снять варежки. Я уже не чувствовал пальцы, а мне предстояло ездить почти день.

 

К этому времени подъехала Кристина, владелица бизнеса.

 

Она вышла из Nissan Juke в шубе с огромным воротником, как у Круэллы.

 

Доброе утро — она подошла ко мне и закурила. Запахло мятным вогом.

— Здрасьте — ответил я. — Простите, что опоздал.

 

Тем временем я уже справился с замком.

 

Отправив половину сигареты в полет щелчком наманикюренных пальцев, она шагнула в темноту.

 

Склад как склад. Огромный ряды коробок. Стоят неровно, как в тетрисе.

 

— Доставай сверху — сказала она, вынимая из сердца шубы мятый тетрадный листок

— 25 Пшенички, 15 портвейна и 15 беленькой

 

Чтобы было понятнее:

 

Пшеничка — это водка.

 

Столичная — тоже водка.

 

Портвейн, думаю, в представлении не нуждается.

 

Пару слов о самом алкоголе.

 

Портвейн стоил 25 рублей, Водка 35. Таков был наш прейскурант.

Представляю, какая у них была себестоимость.

 

Если вы купите ее у меня, то вы можете быть уверены — с утра вы проснетесь зрячими и вряд ли уедете ночью на неотложке. Других гарантий не было. Но большинству наших клиентов этого вполне хватало.

 

Из освещения на складе — одна тусклая лампочка. Я раз пятьдесят чиркнул зажигалкой, чтобы найти выключатель. Казалось, лампочка висела не на проводе, а торчала из кулька синей изоленты.

 

Я начал, как по ступенькам, подниматься по коробкам к потолку. Под ногами тряслось и звенело. Многие коробки на ощупь были как пластилин и разваливались от сырости. У одной почти сразу отвалилось дно — слава богу, я не успел высоко ее поднять и бутылки не разбились.

 

Я забил газель почти под завязку и был готов ехать.

 

— Держи сертификаты, ведомости и накладные — Кристина протянула мне кипу бумагу. — Если остановят менты, скажи, что везете мебель. Документы не показывай. Это — липа. Нам не надо, чтобы кто-то там что-то читал и разглядывал печати

 

— А если попросят открыть кузов? — спросил я

— Не открывай. Ты же юрист, придумай что-нибудь. — с этими словами директриса села в свой Ниссан и уехала.

В то время я учился на первом курсе юридического колледжа.

Первый магазин — разливайка.

Хотя почему первый — собственно, как и все остальные. Маршруты я не знал. В зимних потемках я не узнавал даже знакомые улицы. Водитель то и дело кряхтел, беззвучно матерился и разворачивался.

Самым респектабельным местом из всех наших точек оказался круглосуточный магазин.

В основном же это были полуподвальные рюмочные. Многие из них вообще были без вывесок. Из ассортимента — водка, портвейн, сухарики, орбит и презервативы. Необходимый потребительский минимум.

Посетители смотрели на меня как на Моисея. Они догадывались, что в коробках бренчат не кукурузные хлопья.

Если бы у них были хвосты, они бы обязательно ими завиляли. Хотя, судя по виду некоторых, хвосты у них все же были.

— Да зачем ты их уносишь? Хозяин передал, коробки можно мне на стол сразу — загоготал какой-то синяк, оборачиваясь к соседним столам в поисках поддержки.

— Вон туда — хозяин разливайки показал пальцем на подсобку.

В подсобке был диван, маленький холодильник и крохотный телевизор. На диване, под тяжелым грязным одеялом храпела женщина. Я выставил коробки у стены.

— Миша, это ты? — женщина приподнялась на кровати, щурясь в темноте. Под глазом у нее был нехилый синяк.

Ни сказав ни слова, я вышел.

В конце смены я получил 1400 рублей.

И я даже не устал — где-то к обеду у меня открылось второе дыхание.

Я разглядывал деньги и думал об одном: Теперь я не буду брать еду с собой, а как белый человек буду есть в столовой.

Черт с ней, с едой. Я даже могу дерзнуть и позвать кого-нибудь в кино.

Романтическая линия резко обрывается, когда у тебя в кармане остается рублей 200. А ведь еще надо уместить в нее несколько встреч, а потом еще и подгадать, когда родителей не будет дома. Пока что мне это не удавалось. Слишком уж много слагаемых было в этом уравнений.

Брать деньги у матери мне было стыдно. Вру, не стыдно. Мне просто не хотелось выслушивать от ста до двухсот сетований и нравоучений. Оно того явно не стоило.

175 рублей. Эту ежедневную сумму мы математически вывели с мамой путем дебатов и спекуляций.

Я сразу начал в лоб.

— Ну, рублей 200 в день — было бы неплохо.

— 200?? — округлила глаза мама — а ты, сынок, не приборзел? Ты вообще еду можешь из дома брать. Контейнер есть, гречка есть. Тебе деньги то только на проезд нужны.

— Хорошо, ты права. Давай только на проезд. В принципе, на задней парте можно пообедать. Примирительно улыбнувшись, я ушел в комнату.

Согласен, это был подлый ход.

Мама пришла уже минут через 10.

— Хорошо, давай 175, но чтоб каждый раз по приходу домой ты дыхнул на бабушку. Я попрошу, чтобы она тебя обнюхивала.

 

3.

 

Так начались мои «рабочие» понедельники. В воскресенье я ложился счастливым. Несмотря на то, что вставать надо было в 5:45, меня это нисколько не тревожило.

 

В колледже меня поначалу даже никто не хватился. Думаю, они ничего не потеряли — чем меньше пришло студентов, тем меньше окурков придется выгребать из туалетов.

После очередной поездки у меня созрела идея. 1500 тысячи в день — это хорошо. Но что, если я смогу зарабатывать больше? Тем более статус грузчика и экспедитора меня слегка коробил. У меня стали появляться амбиции.

План был прост — найти больше разливаек и предложить им наш алкоголь.

Мысль — вполне очевидная, но меня как будто осенило. Я не выдержал и сразу позвонил Кристине.

— Кристина, у меня мысль, — я затараторил в трубку, — а давайте мы найдем еще больше клиентов.

— Мне некогда этим заниматься — сказала Кристина.

— А давайте, я найду? — вызвался я.

— Дерзай, если ты так хочешь.

Домой я зашел уже совсем другим человеком. У меня горели глаза и даже осанка немного изменилась. Тогда еще никто не слышал про «старт апы», бизнес молодость и вездесущих Аязов Шубутдиновых. Тем не менее, я был замотивирован и уже знал, что буду делать.

Я начал искать рюмочные в 2Гисе но быстро понял, что это дурацкая затея. К сожалению, 2Гис не помечал их как «разливайки» и «злачные места».

Поэтому сразу после учебы я ездил искать их сам. Я просто садился в трамвай и ехал в неопределённом направлении 15—20 остановок.

Мне представлялось, что вокруг — туман войны, а я открываю новые территории. В сумке помимо конспектов у меня лежали три «пробника» — бутылка столичной, портвейна и пшеничной. В колледже они постоянно звенели и на до мной все ржали. Но мне было без разницы — ведь над всеми начинающими бизнесменами ржут и не воспринимают их всерьез.

Одевался я как капуста — шерстяные носки поверх обычных, подштанники, бабушкин свитер с катышками (зато теплый), дутый пуховики ушанка.

Обычно я даже не шел на последнюю пару — зимой темнело рано, а ходить по незнакомому району в впотьмах мне совсем не хотелось. Но все же жажда наживы оказалась сильнее инстинкта самосохранения

Призрачная возможность заработать деньги превращает людей в одержимых — я помню, как видел угловые магазины, и в каждом из них мне виделась рюмочная. Я шел к ним через сугробы — наполовину шел, наполовину падал. Бутылки в сумке отчаянно звенели.

 

Даже варежках я чувствовал, как от возбуждения у меня потеют ладони.

Но это было ателье, продуктовый магазины или дешевая парикмахерская. Все что угодно, но только не нужная мне рюмочная.

Мой азарт походил на азарт рыбака или грибника — я не собирался идти домой без «улова»

Уже совсем скоро на улицах начнут продавать ёлки. Я представил, как покупаю одну из таких и ставлю у себя дома. И даже покупаю подарок маме. С такими героическими мыслями я проваливался в сугробы, вытирал рукавом сопли и шел.

Новый Год, я встречу тебя во всеоружии.

Наконец, я нашел ее. Невзрачный баннер над дверью, но для меня он был неоновой вывеской в Лас –Вегасе.

Весь красный от мороза, я с надеждой дернул дверь.

Судя по запаху и стенам, тут недавно был пожар. Впрочем, это не мешало ранним посетители уже во всю чокаться и горланить.

К сожалению, моим бутылками не заинтересовались. Зато подсказали, где можно найти еще несколько таких же рюмочных.

Я каждый раз удивлялся, насколько нашему человеку не принципиально, где и с кем пить. Главное — чтоб были потолок и стены. Если есть стол и стулья — это большая удача. В одной рюмочной из освещения была только одна лампочка, которая рябила и грозила вызвать приступ эпилепсии. В углах кашляли какие-то тени. О том, что кто там кто-то находится, можно было понять по тлеющим кончикам сигарет. Сказать, что мне было неуютно — ничего не сказать. Я внушал себе, что этот — трактир из Острова Сокровищ или бар Мо из Симпсонов.

Я безрезультатно ходил целую неделю. У всех были свои поставщики, и даже низкая цена никого не заинтересовала.

Но удача мне все-таки улыбнулась.

— Давай по ящику каждой — сказал мужик, похожий на Якубовича.

Это была разливайка на вокзале — совсем недалеко от моего дома. Я ездил в самые дебри, но оказывается, самый «верняк» был у меня перед носом.

Уже в понедельник мы привезли Якубовичу по ящику портвейна, столичной и пшеничной — как и договаривались.

Я держал в руках смятые пятисотрублевки и был счастлив.

На первые деньги я купил стандартный «набор школьника», которому подвернулись деньги- крафтовое пиво и сигариллы. И то и другое оказалось редкостным дерьмом, но какая разница? Главное, что теперь я мог себе это позволить.

Кристина удивилась и даже разрешили оставить половину денег себе.

— Я не думала, что ты всерьез пойдешь их искать — сказала она.

Всю следующую прибыль мы договорились делить в соотношении 70 на 30 — я забираю себе 30%

Так начался мой «великий этиловый путь»

 

Дома я завел «гроссбух» — как раз пригодился ежедневник, подаренный родственниками пару лет назад.

Я начертил таблицу, где в отдельных колонках были адреса магазинов, их названия и телефоны хозяев. В рюмочных номера владельцев мне давали неохотно. Еще неохотнее отвечали сами владельцы.

«Не интересует» — а затем короткие гудки.

Но меня это нисколько не расстраивало — я посчитал свою выручку, при условии, что каждый месяц я буду находить по 2—3 точки, в каждую из которых я буду возить хотя бы по ящику.

Сложив все, у меня получалась прямо какая-то неприличная для моего возраста сумма. Я возбужденно наворачивал круги по комнате.

Я решил на время забросить колледж и посвятить свое время своему новому «бизнесу».

Я купил себе белую рубашку, узкий галстук и новые брюки. Но пуховик был тот же — в Челябинске тогда было — 36. Во всем этом гардеробе я был похож на карикатурного коммивояжёра или буржуя с советских плакатов.

При этом, сам я вообще не пил и брезгливо относился к алкоголю. Тем противоречивее выглядело мое перевоплощение — я как Кен Кларк или Бэтмен, днем осуждал друзей, за то что они гробят свой организм пивом и ягуаром, а вечером ходил с бутылками в сумке и искал новых клиентов.

В конце месяца я договорился с еще одной разливайкой и даже одним ларьком — правда, судя по виду, женщина — кассир, покупала водку для себя.

Каждый понедельник в моем кармане оседало 2500 — 3000 тысячи. А это, на секундочку, размер месячной стипендии в 2010 году.

Я даже всерьез задумывался о том, чтобы заказать себе визитки.

Правда, спустя пару недель меня вызвал директор колледжа.

— Тебя собираются отчислять, ты вообще в курсе — начал он с порога.

— На каком основании? — спросил я, сложив руки за спиной.

 

— А на таком, что ты здесь самый редкий гость.

— Извините. Я работаю, — Невозмутимо ответил я. — Я зарабатываю деньги.

Директор смерил меня испепеляющим взглядом.

Но любым мечтам суждено разрушиться, а иначе какие это мечты?

Я, как обычно, отправился искать разливайки и, получив очередной отказ, спускался с крыльца.

Неожиданно из припаркованной рядом приоры посигналили, а затем — свистнули. Я остановился.

Из машины вышло двое — один, плотный мужик с короткой стрижкой и в черном пуховике. Второй — высокий и лысый, со шрамом на губе.

— Это ты тут бормотуху свою возишь? — с нажимом спросил первый.

— Чего? — не понял я.

— Я спрашиваю, бля, твоя водяра? — он подался вперед.

Я сделал шаг назад.

— Ну… да, — промямлил я. — Я не знал…

 

— А ты в курсе, что я прямо тут тебя могу грохнуть?

Я беспомощно посмотрел по сторонам. Невдалеке шла какая-то женщина с коляской. Какой –то мужик стряхивал со своей машины снег. Но я был уверен, что этих ребят это не остановит. Я медленно начал осознавать, во что я вляпался.

— Извините, я думал ничего плохого нет.. Думал, будет свобода выбора у людей.

 

Высокий достал сигарету и едва заметно ухмыльнулся.

Но его товарищ, наоборот, только сильнее рассвирепел. Он округлил глаза и сжал кулаки.

— Какая свобода выбора? Ты охуел?? — он подошел ко мне почти вплотную.

В голове у меня почему-то крутились какие-то термины из курса экономики.

— Нуу, свобода выбора… Естественная конкуренция.

Тут высокий заржал так сильно, что выронил из рук сигарету.

Это меня и спасло — было видно, что его друг немного остыл. Он сделал шаг назад и сплюнул.

— Значит так, конкурент. Пиздуй отсюда и больше здесь не появляйся. Еще раз увидим — ноги сломаем. Тебе понято?

— Предельно, — ответил я.

Я торопливо зашагал на остановку.

Хорошо, что я не успел заказать визитки.

Дома я вырвал из ежедневника свой бизнес план с таблицами и порвал его на мелкие кусочки. От греха подальше.

 

4.

Свою идею разбогатеть я похоронил, но, к счастью, еженедельные поездки никуда не делись. Да и водитель сменился — на этот раз это был высокий и дородный татарин в шапке на глаза. В отличие от предыдущего, этот был на удивление приятный. Встретил он меня широченной улыбкой, как старого друга.

— Рустам — протянул он руку. На большом пальце у него был перстень, а на запястье — браслеты с иконками.

Весь путь до склада Рустам не умолкал. Правда, через слово он говорил «бля», но я к этому быстро привык.

Я рассказал, как рюмочные мне отказывали. Про инцидент с братками я умолчал.

— Тебе отказывали? Бля, да всем отказывали. Даже Иисусу, бля, Христосу однажды отказали и прибили гвоздями к доскам.

— К кресту — поправил его.

— Чего?

— Ну, его на кресте распяли.

— А крест, бля, разве не из досок?

Разумно.

Рустам крутил на пальце ключи, что-то напевал и даже помогал перетаскивать коробки. Правда, в конце он воровато оглядел склад, попинал несколько коробку и заявил:

— Одну я забираю за помощь.

— Не советую, — сказал я, — палёнка.

— Да? — Рустам неуверенно почесал переносицу. — Ну, тогда тестю подарю.

Он выбрал коробку почище и положил ее в кузов.

Позвонила Кристина и сказала, что она за городом и вместо нее приедет ее коллега.

Рустам сел на корточки и закурил.

Ждали полчаса. Наконец, за воротами показался черный Range Rover.

Кристиного коллегу звали Костя. Лощеный блондин лет 28 в очках — авиаторах. Он аккуратно, как на ходулях, балансировал между застывшими лужами.

Я взял у него накладные и сел с Рустамом в газель.

Всю дорогу я слушал армейские рассказы Рустама.

Когда они закончились, он перешел на житейские истории. Его самая любимая — как он, вернувшись из армии, ограбил ларек.

Так мы проездили еще недели две.

В круглосуточных магазинах Рустам всегда покупал бутылку пива и потягивал ее за рулем. К концу смены он обычно допивал третью. Я с опаской на него косился, но ничего не говорил. Вроде бы на его водительских способностях это никак не сказывалось.

Правда, один раз я все же потянулся к ремню безопасности. Рустам посмотрел на меня так, будто я влепил ему пощечину.

— Ты че, бля?

— Да так, — сказал я, отпустив ремень.

Каждый раз Костя, коллега Кристины, встречал нас у последнего магазина. Он расплачивался с нами и подбрасывал меня до дома. Всю дорогу мы молчали, и после рассказов Рустама это было настоящим счастьем. Да и заезжать на Range Rover — e в свой двор было очень приятно.

Но в тот день Костя все-таки заговорил.

— Слушай. А вот тебе этих денег хватает?

Он стучал пальцами по рулю и курил Sobranie. Тогда они стоили около 100 рублей — баснословная для сигарет цена. Уж не знаю, что в этих сигаретах было такого особенного. Наверное, они были частью его имиджа.

— Ну да, — пожал плечами я.

— А хочешь столько же за 2 часа?

Обычно после таких слов я тушуюсь. Легкие деньги, ради которых не надо ходить по сугробам и темным переулкам — это не про меня.

— Конечно хочу! — ответил я.

— Тут просто есть несколько магазинов за городом. Кристина в курсе. Рустам туда не поедет — далековато. А у меня травма, нельзя тяжести таскать.

— А кто за газель сядет? — не понял я.

 

— Да не надо газели. В багажник ко мне положим. Ну и в салон, если не влезет.

Все-таки вселенная была ко мне благосклонна. Как только я потерял одну призрачную возможность заработать сверхурочно, у меня тут же появилась другая. Понедельники снова стали моей золотой Меккой.

В официально всеми нелюбимый день недели я зарабатывал 3 — 4 тысячи рублей. Можно было себе ни в чем не отказывать всю неделю.

Такой финансовой стабильности у меня нет даже сейчас.

Теперь мне не надо было будить с утра маму, чтобы она, сонная, искала сумку и отсчитывала мне деньги на обед. Я даже стал покупать себе суши и Принглс — а это уже о многом говорит.

С Костей мы разговорились. Полуторачасовая дорога по трассе к этому располагала. Он расслабленно жевал арбузную жвачку и держал руль чуть ли не одним запястьем.

Костя в прошлом был сутенером. И это прошлое было не таким уж и далеким — закончил он свою «карьеру» два года назад.

— А почему закончил? — поинтересовался я.

— Не спрашивай.

Я и не стал.

В какой-то момент я понял — он все-таки ждал, что я начну его расспрашивать.

— Ну ладно, только не говори никому… Есть у меня там недоброжелатели, и в целях собственной безопасности я был вынужден покинуть город.

«В целях собственной безопасности», «покинуть город» … почему-то мне захотелось вернуться к Рустаму с его «бля»

— А почему?

— Не спрашивай.

Мы ехали молча.

— Они знали, где я живу. В какой кинотеатр хожу. С кем трахаюсь.

Я молчал.

— В конечном итоге, письма стали слать. Прислали мне мою фотографию. Черную ленточку подрисовали. Ты представляешь? Я на следующий день чемодан собрал и уехал.

— Вот же звери — сказал я.

— Зато сколько я баб перетрахал, — мечтательно улыбнулся Костя.

Я так и знал, что до этого дойдёт.

— Знаешь, сколько однажды их было у меня за месяц?

— Сколько?

 

19. И все разные.

19 — это ровно на 19 больше, чем у меня за месяц. И за прошлые полгода — тоже.

— Знаешь, в конечном итоге они все в одну сливаются. В одну жопу и сиськи. Только цветом волос отличаются. — Он выпустил в приоткрытое окно струйку дыма. — Я всегда следил за собой. Профессия такая. Солярий, маникюр. Фитнес. Если выглядишь как хер с горы — никто тебя всерьез воспринимать не будет. Сутенеры — это не лысые братки и не извращенцы в шубах, как в американских фильмах.

Костя рассказал несколько историй — например, как он приехал с битой и спасал незадачливую проститутку из лап заигравшегося в БДСМ клиента.

— А хочешь расскажу, каким шишкам в твоем городе — он показал указательным пальцем куда-то вверх — нравятся мальчики?

— Давай — согласился я

 

Он задумчиво посмотрел в окно и нахмурился.

— Нет, не буду. Нас потом убьют.

Я ехал, слушал сутенерские истории и курил Sobranie. Все — таки это были неплохие сигареты.

Деревенские магазины были еще меньше рюмочных, но накладные красноречиво утверждали, что портвейна и водки им требовалось даже больше. Перед выездом все свободное место в машине я уставлял коробками. Встречали нас гораздо приветливее, чем в городе. Хозяйка последнего магазина догнала нас, когда мы уже садились в машину и дала два больших пластиковых стакана с фисташками.

Я ел фисташки, смотрел в окно и чувствовал себя хозяином жизни. Тонированный Range Rover ехал быстро и бесшумно. Нам никто не сигналил, даже если мы чуть дольше задерживались на светофоре.

У Кости был талант обольщения всех и вся — он постоянно превышал скорость и нас тормозили менты. Он выскакивал, что-то им говорил, после чего все смеялись. Они открывали багажник, заглядывали в салон, после чего нас отпускали. Рядом с ручником у Кости всегда лежал паспорт. Когда он на заправке вышел купить колы, я не выдержал и заглянул туда. Оказалось, его звали совсем не Костя.

— Только Кристине не говори, что мы ездим — повторял он в конце поездки — не хочу, чтобы она думала, что я тебя эксплуатирую. Ну и решит еще, что ты халявишь и не выматываешься совсем, раз еще со мной вечером ездишь.

Последний аргумент был для меня самым весомым. Мы стали ездить по два, а то и три раза в неделю.

Это была девятая поездка — самая крупная. Я все время проверял телефон — вечером мне надо было идти на свидание. Все деньги я истратил на пару кроссовок, три футболки из зары и новые джинсы. Я решил занять немного у Кости для подстраховки.

— Костя, слушай… –начал я — я вечером с подругой иду. Можешь немного в долг дать? Не хочу нервничать в ожидании счета в кафе.

— Конечно. Сколько?

— Ну, тысячу…

— Давай две дам?

— Две вообще хорошо будет.

Он отсчитал мне деньги.

Как оказалось, это был мой самый благосклонный кредитор — больше Костю я не видел.

Да, Кристина не знала про эти наши поездки. А еще о них не знали финансовый отчет и внутренняя бухгалтерия. Все это время мы просто воровали ее алкоголь. У меня были ключи от склада, а у Кости — амбиции и толика безрассудства.

А еще через неделю я сорвал спину. День как-то сразу не задался. Сперва я почувствовал легкую тянущую боль в спине где-то на середине маршрута. К обеду боль усилилась. Рустам пил пиво и что-то задорно рассказывал. Внезапно он резко дал по тормозам. Я подался вперед и ударился носом о приборную панель.

 

Удар был несильный, но я успел рассмотреть икону Николая Угодника на торпеде. Смотрел он на меня укоряюще. Хотя лучше бы он смотрел так на Рустама.

Я промокнул нос влажной салфеткой.

— Рустам, это самое… Может, за рулем не будешь пить?

Он обиженно на меня посмотрел.

 

— Ты че, не видел, — он сам вылетел вперед.

Я молча пристегнулся.

Оставшиеся полчаса Рустам молчал и сопел. А на предпоследнем магазине я почувствовал резкую боль в пояснице. Я с трудом поднимал коробки и шел походкой космонавта, высадившегося на Луну.

Последний магазин остался позади.

Рустам бросил на меня быстрый взгляд.

— Если ты скажешь, что я за рулем бухаю, я скажу, что ты адреса нихера не знаешь.

 

Боль усилилась. Я едва дошел домой, двигаясь по стеночке, как 70-летний дед.

Зайдя в квартиру, я бросил на стол смятые пятисотки и растянулся на линолеуме. Спина нещадно ныла.

— Хо — ро — шо. Все будет хорошо! — доносился голос Сердючки из квартиры соседей.

Конечно, хорошо. Через час я буду слушать, как вы там трахаетесь.

Чертов закон Мёрфи.

Сделав усилие, я привстал и на четвереньках добрался до ковра — там было помягче.

Положив под голову лежанку, на которой обычно спит мой пес, я заснул.

Я лечил спину почти 2 недели и за это время мне нашли замену. Мне бы и так ее нашли — после разоблачения Кости тень упала и на меня.

— Слушай, ну мы не могли ждать, — ответила на мой звонок Кристина — не переживай, этот новый парнишка — студент, так что все это временно.

Это был конец. Если он студент, то обязательно вцепится в эту работу обеими руками и не выпустит, даже если ему пришлют его фото с черной ленточкой.

Я звонил Косте, чтобы вернуть долг, но его телефон был все время отключен.

Только Рустам был рад меня слышать. Он сказал, что со мной было веселее, но этот новенький хотя бы знает дорогу и заканчивают работать они на полтора часа раньше.

— А водка — ну, та, что мы с тобой сперли. Бля, братан, говно полное — сказал он напоследок.

В колледж я пришел с повинной. Я не только закрыл все хвосты, но и в воспитательных целях целый месяц должен был проводить новогодние мероприятия в актовом зале. По меркам студентов моего колледжа это был «полный зашквар»

 

Елку и подарок для мамы я так и не купил.

ГЛАВА 15

1.

 

В офис приходили мастера, чтобы осмотреть наш кондиционер. Они приходят каждые пару месяцев, и каждый раз эти мастера — новые.

 

Но все они качают головами и разводят руками.

 

В кабинете сидеть невозможно. Конец августа, но жара — невыносимая.

 

Голова натурально едет кругом. Я все время хочу спать и пью воду из кулера.

 

Кстати, мы тут втроем сходили на концерт вместе с тем врачом.

 

Пел его младший брат. Мы сели в первом ряду. Пели они песню Omega от коллектива Gyongyhaju Lany — у меня даже мурашки по спине побежали. Правда, на первом ряду было громковато.

 

— А вы что, уже приняли? — спросил он, внимательно глядя мне в зрачки.

 

— Нет, это от кофе — серьезно отвечаю я.

 

— Аааа…

 

Сука, ну и хреновый же из тебя выйдет врач.

 

Данила, судя по всему, музыка не проняла. Он подпер голову рукой и листал инстаграм.

 

Я следил за выпадами дирижера и словил неплохую эйфорию. Все-таки не зря мы пошли на концерт. Я толкнул врача в бок.

 

— Что? — шёпотом спросил он.

 

— Держи — я протянул ему таблетку.

 

Он занервничал

 

— Прям тут?

 

— Ну, если ты готов посреди выступления своего брата встать и пойти в туалет, то я тебя не держу.

 

Он взял таблетку и резко сунул себе в рот.

 

— Зубы не выбей, — усмехнулся я.

 

Может, не надо было этого делать. Вдруг он сейчас полезет на сцену обнимать своего брата? Хотя, это его проблемы.

 

Песня закончилась и зал шумно зааплодировал.

 

— Можно будет сходить на Лебединое озеро — сказал врач.

 

— Да что вы все заладили с этим озером? — откликнулся Даниил — я был там в том году! Два часа смотрел на этих пидоров в гульфиках!

 

2.

 

А еще я опять убедился, что количество странных людей вокруг просто зашкаливает. На обеде я сходил купить себе кофе в местный торговый центр.

 

Мелких денег у меня не было — только тысяча. Кассирша взяла деньги и пошла их разменивать у какой-то Гали.

 

Она так и сказала: «я к Гале».

 

Окей. К Гале так к Гале.

 

Размены не оказалось. Когда я просил её вернуть деньги, она захлопала своими длинными ресницами.

 

— Я же вам отдавала!

 

— Нет, не отдали.

 

— Да, вы не отдали! — Сказал какой-то дедок в очереди за мной.

 

— А мне кажется, отдали.

 

Я обернулся посмотреть на подсиралу — это была какая-то худая тетка в растянутой кофте. Только неуравновешенный человек может надеть кофту в такую жару.

 

— Да, все она тебе отдала, ты чего тут разводишь всех! — гаркнула женщина-охранник в черной форме.

 

Я посмотрел на нее в упор — и увидел, что она была пьяна. Я настолько ошалел от увиденного, что даже на секунду забыл про деньги. Да, замечательная здесь охрана.

 

Из ступора меня вывела третья женщина, которой стояла за теткой в растянутой кофте.

 

— Чур, чур, денежка найдись! — крикнула она.

 

Очередь вздрогнула и повернулась на нее.

 

— Чур, найдись! — продолжала она.

 

Одета она была прилично и не походила на городскую сумасшедшую.

 

Я переводил взгляд с пьяной охранницы на нее и обратно.

 

— Так, ладно, — сказала моя кассирша. — приходите через час, посмотрим камеры.

 

Мне ничего не оставалось делать. Я шел к дверям, ведущим на улицу, а в спину мне доносилось

 

— Чур, чур! Денежка найдись!

 

Из пятерых на кассе как минимум двое казались невменяемыми.

 

С некоторыми и них мы работаем, а некоторые из них могут запросто оказаться нашими начальниками.

 

Хрен знает, что творится с этим миром.

 

Я пришел через час. Передо мной извинились и вернули деньги. Не извинилась только охранница — она чуть протрезвела и стояла в углу, помешивая чай в кружке. Она смотрела на меня с прищуром — как будто мне удалось провернуть какую-то аферу.

 

Как будто мне удалось обмануть всех, кроме нее.

 

3.

 

Я заварил кофе покрепче и стал перебирать судебные приказы.

Раньше я даже не подозревал, что в наше время так много людей находится в тюрьмах и колониях: мой стол буквально ломился от справок из мест заключения, которые приносили матери и родственники должников.

 

Сегодня ко мне почти никто не приходил — и отлично.

 

Новенький парень, который заменил Егора, спрашивал, что говорить должникам, когда они придут.

 

Я посоветовал ему освоить фразу «незнание закона не освобождает от ответственности» и произносить её чаще, чем монашки — Аве Марию.

 

Кстати, легче всего взыскивать долги с пенсионеров. Почему-то многие считают, что пенсия — неприкосновенная. Ничего подобного. Судебный приказ о взыскании долга можно отправить сразу в пенсионный фонд, который будет ежемесячно переводить вам удержания из пенсии.

 

Беда старшего поколения в том, что оно подолгу отходило от людей вроде Мавроди. Исторически наш народ терпел обман чуть ли не на государственном уровне. Какой-нибудь бабушке легче поверить цыганке на вокзале, чем человеку в галстуке, сидящему в кабинете.

 

Я забивал очередной судебный приказ в программу, и тут я не поверил своим глазам.

 

У меня в руках был судебный приказ на администратора ресторана, уволившего меня три года назад. Я работал официантом, и этот мудозвон уволил меня в день моего рождения. Можете себе такое представить?

 

Я еще раз перечитал его ФИО и посмотрел на дату рождения. Сомнений не было — это был он.

 

От возбуждения я вышел из кабинета и стал наворачивать круги по коридору. Мир тесен, не так ли?

 

Неужели так плохи идут дела у старшего администратора, что он уже не может заплатить за электричество?

 

Знаете, что означало это увольнение? А то, что я не гожусь даже на то, чтобы таскать гостям сраные тарелки с их Цезарем. Я и двух недель не отработал, как меня выставили за дверь.

 

Я набрал приставу Коле.

 

— Привет, — сказал я. — Тут еще одно задание от нашего руководства. Сможем съездить сегодня?

 

4.

 

Если честно, я сам и не знал, зачем туда еду. Может, это было то самое идиотское чувство «посмотреть в глаза своему обидчику, когда ты его уделал». В конце концов, не у меня же долги за электроэнергию.

 

Не знаю. Но одно я знаю точно — этот Никита — редкостный мудак. На работе его никто не любил. Он был на пару лет постарше нас, но вел себя как управляющий. Именно таким, как он, в сороковые годы и доверяли управления концлагерями. Мизантропным идиотам с манией величия.

 

Была пятница, а значит, он уже должен быть дома. Он всегда уходил пораньше и говорил нам: давайте без происшествий. Боюсь оставлять вас одних. Как будто мы, сука, какие-то слепые котята.

 

— А ты, — поворачивался он ко мне, — выучи, уже, наконец, меню.

Он жил в новостройке, огороженной трехметровыми воротами.

 

Сто стороны стоянки ворота были укутаны колючей проволокой. Это рождало некий диссонанс — большой и красивый дом, а вокруг — черные ворота с мотками острой проволоки.

 

Да уж. Наверное, больше всего колючей проволоки производят в Афганистане и России.

 

Нам открыла консьержка. При виде нас она немного занервничала.

 

— Вы к кому? — спросила она.

 

Коля мельком показал ей ксиву.

 

— К Никите Александровичу из 56, — сказал я. — Не знаете, он дома?

 

— Дома, — ответила она. — А что случилось.?

 

— Да много чего, — ответил я, и мы с ребятами пошли к лифту.

 

Она что-то сказала вслед, но я уже ее не слушал.

 

Когда мы подходили к двери, сердце мое стучало. Я не видел его 3 года. Интересно, он разжирел? Или, может, уже начал лысеть?

 

Пэдээсник постучал в дверь.

 

Он всегда стучал тыльной стороной кулака, но получалось у него очень громко.

 

Тишина.

 

Пэдээсник снова стучит в дверь.

 

Когда эхо от ударов стихает, я прислушиваюсь. Пытаюсь уловить хоть какие-то звуки.

 

Нет, так просто ты от меня не отделаешься.

 

Наконец, по ту сторону двери раздался шорох. Дверной глазок потемнел.

 

По моей спине побежали мурашки.

 

— Кто там? — раздался женский голос.

 

— Гурин Никита Александрович здесь проживает? — спросил Коля.

 

— А что? — донеслось из-за двери.

 

— А то, что на сегодняшний день у него есть непогашенная задолженность.

 

— Отойди, я сам — из -за двери послышался приглушенный мужской голос.

 

Ах, вот ты где.

 

Замок с шумом провернулся два раза и дверь открылась.

 

Передо мной стоял он. На секунду я снова испытал то мучительное чувство бессилия. Прям как раньше, когда он ебал мне мозги. Он всегда делал это без оскорблений, так что у меня не было формальных причин, чтобы докопаться до него.

 

Он обвел нас глазами, но на мне его взгляд не задержался.

 

— Почему не оплачиваете задолженность? — спросил Коля.

 

Пэдэсник не стал дожидаться ответа. Он отстранил Никиту и зашел в квартиру.

 

— Простите, я не давал вам разрешения…

 

А вот и первая твоя ошибка, Никита. Здесь не надо умничать — ты не у себя на работе.

 

Мы зашли в комнату.

 

А у него ничего так. Вроде, этот стиль называется Лофт. Аккуратные торшеры из IKEA, небольшой, но красивый диван кремового цвета. Журнальный столик и светильники на стенах.

 

На полу — большой и пушистый ковер цвета слоновой кости. Я стоял на нем, будто на облаке

 

Да уж. Это не моя комната с ободранными обоями и скрипящим турником на стене.

 

— На диван не садитесь, он чистый. Пойдемте на кухню — с вызовом сказал Никита.

 

Про себя я отметил, что он не ссыт. Вернее, есть такие люди, которые на страх отвечают агрессией. Оказывается, он как раз из таких. Ну что ж, нам же лучше.

Мы зашли на кухню.

Он сложил руки на груди.

— О каком долге идет речь?

 

— За электричество — ответил я. Сможете завтра оплатить?

 

Он посмотрел на меня. А ведь он и в правду меня не узнавал.

 

— Завтра, — нет

 

— А когда сможете?

 

— Когда смогу, тогда и оплачу.

 

Мы стояли и сверлили друг друга глазами.

 

— А вообще, ничего вы мне не отключите. Не имеете право. Я знаю закон.

 

Я повернулся к парням

 

— Пойду схожу за понятыми.

 

— Тебе лучше домой пойти, — Никита повернулся к девушке.

 

Та нерешительно топталась в коридоре.

 

Так получилось, что в прихожей мы обувались вместе с ней. Неловкое молчание. От нее пахло кофе с молоком и какими-то цветочными духами.

 

А она была ничего. Даже удивлен, что такая девушка выбрала такого придурка.

 

Она уехала на лифте, а я поднялся на полэтажа выше.

 

Рядом с мусоропроводом стоял чей-то пакет с мусором. Из него торчали горлышки бутылок, банановая кожура, и морковные очистки. Я аккуратно схватился за край пакета указательным и большим пальцем и потянул на себя.

 

Оттуда с жужжанием вылетело несколько сине-зеленых мух.

 

Вот же свиньи. Живут в элитном доме, а не могут выбросить мусор.

 

Содержимое мешка оказалось на полу. Я аккуратно расчистил его носком ботинка, пока не нашел куски какого-то гуляша. Он походил на размякший кошачий корм. Или забродивший холодец.

 

Коричневатая жижа растекалась по полу. Зажав нос, я вступил прямо в нее. Я давил ногами кусочки этого непонятно чего, сдерживая рвотные рефлексы.

 

Старясь ступать на цыпочках, я вернулся в квартиру.

 

На кухне я слышал голос пристава Коли и Никиты. Ну а мне надо было в комнату. Не снимая обуви, я проскочил внутрь.

 

Я с наслаждением вытер ноги о белоснежный ковер — сначала одну, потом — вторую.

 

Ну все, отлично. Теперь можно идти за понятыми.

 

Их я нашел сразу — сверху как раз спускалась какая-то женатая пара.

 

— Вот же уроды! — говорил мужчина, перешагивая через мутноватую лужу. — Ну что за свиньи! Света, аккуратнее! Тут мешок с мусором порвался.

 

Понятые зашли в квартиру и сняли обувь.

 

— Коля! — Крикнул я. — Все готово!

 

Коля, пэдэсник и Никита вышли из кухни.

 

— Давайте, что ли в комнату, — предложил я.

 

Никита поморщился.

 

— Что за вонь?

 

— Не знаю, — ответил я. Это у вас надо спросить. Ваша же квартира.

 

Мы прошли в комнату и сели на диван. Никита посмотрел на ковер. В его глазах заплясала какая-то безуминка.

 

В комнате стало тесновато, и я решил прогуляться до кухни.

 

Кухня была тоже ничего — даже все тарелки были из одного набора. Матовые и черные. Мне казалось, что у всех семей на кухне — сборные солянки из сервизов, подаренных на свадьбы, дни рождения и Рождество. Я взял тарелку и повертел ее в руках.

 

Сзади послышались шаги.

 

— Хватит тут ходить!

 

Никита стоял в дверном проеме, плотно сжав губы.

 

— А то что? — спросил я.

 

— Вы угрожаете мне? — вкрадчиво начал он, — Это моя собственность!

 

Я улыбнулся, положил тарелку и засунул руки в карманы куртки.

 

— Может, уже и не твоя. Может, она уже принадлежит государству.

 

— А мы с вами на «ты» не переходили!

 

Дальнейшее произошло как-то само собой.

 

Я выхватил из кармана перцовый баллончик, направил на него и нажал.

 

Красновато-оранжевая струя ударила ему прямо в рожу.

 

Никита закричал и закрыл лицо руками.

 

Я вышел из кухни и бросился в комнату. За спиной раздался звон бьющейся посуды

 

— Пацаны, он кинулся на меня! — заорал я с порога.

 

Пэдэсник соскочил с дивана и бросился в кухню.

 

Никита ползал по полу и тер лицо руками. Рядом лежали разбитые осколки тарелок.

 

Пэдэсник молча смотрел на него.

 

— Глянь, молоко есть у него?

 

Я открыл холодильник и нашел там открытый пакет топленого молока. Даже в холодильнике у него не воняло. Херов эстет. Наверное, еще и соблюдает товарное соседство.

 

— Держи, — сказал я.

 

Пэдэсник поднял извивающееся тело и вручил ему пакет с молоком.

 

— На, умойся.

 

Коля стоял, сложив руки на груди.

 

— Ну что же вы, Никита Александрович, все так усложняете? — спросил он

 

Никита молчал. Он склонился над раковиной и обливал лицо молоком. Его спина сотрясалась от хрипа и кашля. Тонкая струйка молока стекала по его подбородку.

 

От перца у меня начало щипать в глазах.

 

Мне очень хотелось свалить отсюда.

 

— Пойдемте отсюда — сказал я.

 

И мы ушли.

ГЛАВА 16

1.

 

В себя я пришел только вечером. После таблетки экстази.

 

Не хочу тут раскаиваться, как какой-нибудь Раскольников. Что сделал, то сделал.

 

Может, наконец, я впервые и честно высказал свое мнение.

 

Нам всем хочется верить, что карма всегда ткнет уродов лицом в грязь. Ну, знаете, вас подрезает какой-нибудь мудила, и вы злитесь, но ничего не говорите. Вы себя успокаиваете: с такой ездой он точно найдет себе на жопу приключений. Все мы ждем какого-то возмездия, которое должно восстановить справедливость.

 

Быть может, в этот раз этим возмездием был я.

 

Да, и еще вот такой нежданчик я получил в обед.

 

Звонит телефон.

 

— Алло?

 

— Прекратите таскать с собой Сашу!

 

— Вы кто? — не понял я

 

— Это его девушка! Он вчера не брал трубку а днём рассказал, что вы снова ели эти таблетки! И полтора месяца не прошло!

 

Саша — это тот самый врач-терапевт.

 

— Мне не нужен муж — наркоман!!!

 

— Маленький совет, — не выдержал я. — Если и дальше будешь себя так вести, то никакого мужа тебе не светит. Никто не любит истеричек.

 

Она молчала. Вроде бы начала всхлипывать.

 

— Послушай, — сказал я, — он может бухать разбавленный спирт, как и все другие врачи. И что, это лучше? Твой Саша тебе как врач объяснит, что в экстази нет ничего тако…

 

— Ну, приехали!! Ты себя то слышишь? Что же тогда его в магазинах не продают?

 

— В России мораторий на всё, что приносит удовольствие.

 

— Прекрати! Мне казалось, ты нормальный!

 

Ага, всем вам так казалось.

 

— Пока.

 

Я положил трубку. Я как чувствовал, что не надо угощать этого дебила. И нахрена он ей все рассказывает?

2.

Даниил забрал меня, и мы заехали за Сашей.

 

Пойдемте пошатаемся по ТК — предложил он.

 

В пятницу там было полно народу. Хотя, ничего страшного. Как я говорил, никаких бэд трипов не бывает.

 

Мы зашли в примерочные PUll AND BEAR — каждый со своей таблеткой.

 

Мы с Даниилом едим экстази по четвергам, но сегодня был понедельник.

 

— Ничего страшного, — говорил Даниил. — Пока есть качественные зерна, надо брать. Через неделю их уже может не быть.

 

Эти «зерна» — экстази в виде кофейного зерна действительно были хороши.

 

Они действовала мягко, без всяких вертолетов и центрифуг. От них не давало по голове, как от кристаллов.

 

Я услышал голос Саши из примерочной слева.

 

— Тут, блин, двери, как в замке Тюдоров.

 

— А ты откуда знаешь? Ты там был разве? — отозвался Даниил из примерочной справа.

— А своей девушке ты тоже про эти двери расскажешь? — спросил я.

 

— Парни, не начинайте…

 

Над моей кабинкой появилась рука с бутылкой аква минерале.

 

— Держи, а то я щас тут наебнусь.

 

— Спасибо, Даниилушка — ответил я.

 

Я положил в рот таблетку и сделал большой глоток.

 

— Ну что джентльмены! — судя по удаляющемуся голосу, Даниил уже вышел из своей примерочной. — Всем следовать за мной! Я — мама утка!

 

Мы вышли из PULL AND BEAR и пошли бродить по ТК. Я уже чувствовал знакомое покалывание на губах — почему-то под экстази я всегда начинаю кусать губы. Не могу остановиться.

 

Впереди были киношные кассы.

 

— Может, в кино? — предложил я.

 

— Давайте, — согласился Даниил.

 

Мы как ни в чем не бывало прошли мимо касс. Пока мы преодолели эти 30 метров, мы уже забыли, что хотели и о чем говорили.

 

А потом мы потерялись. Первое время я еще старался не упускать ребят из виду, но в какой-то момент я все равно их потерял. Я сел на скамейку. Люди как будто плыли одним большим потоком. Меня никто не замечал.

 

Я чувствовал сотни запахов — легкие амбровые ноты духов, запах кожаных сумок, карамельного попкорна и воды из фонтана.

 

Сильнее всего пахло карамельным поп корном.

 

— А это идея! — подумал я. — Как найду ребят, предложу им сходить в кино.

 

Я не знаю, сколько я там просидел. В этом состоянии границы времени очень размыты. Само время как будто перестает существовать. Ты понимаешь, что время — это иллюзия. Такая же выдумка человека, как картофелечистка или смывающаяся втулка для унитаза.

 

Вдруг меня хлопнули по плечу.

 

— Бежим! — крикнул Саша. Он был весь запыхавшийся от смеха.

 

— Что? Куда?

 

— Бежим!!

 

Я посмотрел в ту сторону, откуда он появился.

 

Охранник — какой-то небольшой полный мужичок, похожий на Денни де Вито, бежал за Даниилом. Даниил, расталкивая людей, несся по торговому центру с охапкой женских платьев. Он кидал их в стороны и бросал за спину, чтобы замедлить охранника.

 

— ПлатьЯ! Дамы и господа, платьЯ!

 

Первая мысль, которая меня посетила — как же красиво выглядят падающие платья. Они переливались и парили. Я завороженно смотрел.

 

Вторая мысль — как же смешно он произносит слово «платьЯ». С ударением на последний слог.

 

Я встал и побежал. Я не помню, куда — ноги несли меня сами. Где-то далеко впереди я видел спину Саши — он уже успел вырваться далеко вперед.

 

Я не знал, что происходит. Я просто бежал и смеялся.

 

— ПлатьЯ! ПлатьЯ и сарафаны! Дамы, не проходите мимо!

 

От смеха у меня в глазах стояли слезы. Я бежал и вытирал их тыльной стороной ладони, чтобы ни в кого не влепиться.

 

Я выбежал из дверей торгового цента и мчался на парковку.

 

Саша уже был там. Спустя минуту показался и Даниил. Его уже никто не преследовал.

 

В руках он победно сжимал скомканное платье.

 

— По местам! — крикнул он и запрыгнул в машину.

 

Мы сели следом и с шумом хлопнули дверями.

 

Когда мы выехали с парковки и завернули за угол, то уже смеялись так, что пришлось открыть окна, чтобы не задохнуться.

 

— Даниил, а нахера тебе эти платья?? — вытирая слезы, смеялся Саша.

 

Я тыкал его в бок, чтобы привлечь его внимание.

 

— Нет, ты прикинь! Он думает, что слово платье в множественном числе будет платьЯ!!

 

— А как правильно? — спросил Даниил.

 

От смеха Саша упал на сиденье и забарабанил ногами по потолку машины.

 

2.

 

Мы приехали на пляж. К тому времени нас уже отпустило, но у Данила осталось немного кристаллов с прошлого раза. Мы дождались, когда Саша выйдет из машины и полезет в багажник, а сами аккуратно распределили содержимое пакетика на двоих. Пакетик мы по очереди облизали, чтобы не оставить в его уголках драгоценные минуты эйфории. По вкусу кристаллы напомнили мне бабушкин димедрол.

 

Проверив свой видок в зеркале заднего вида, мы вышли из машины.

 

Уже начинало немного холодать, так что я остался в шортах и футболке.

 

На мне даже сошлись любимые шорты, которые я носил пару лет назад. За этот месяц я скинул 7 кг. Все говорят, что я осунулся.

 

— Тебе над выспаться.

 

— Ты когда в последний раз ел?

— Может, тебе чая с мёдом?

Короче, всякий бред в таком духе.

 

А мне кажется, я даже стал симпатичнее. На лице прорисовались скулы, а на живот вернулся пресс, который я объявил пропавшим без вести еще на первом курсе универа.

 

Мы расстелили на песке покрывало и придавили его края своими кроссовками.

 

Ветер прибивал к берегу мелкие волны. Где-то вдали сплошной пеленой стояли грозовые тучи. Судя по всему, в городе шел дождь.

 

За камышом и сорняками мерно покачивались лодки. От сильного ветра они звенели цепями и бились друг о друга деревянными бортами. Их можно было взять в аренду в местной кафешке, но она уже была закрыта.

 

— Одну секунду ребята, я сейчас, — Даниил взял из багажника ящик с инструментами и исчез в кустах.

 

Я лег на покрывало и закинул ногу на ногу. Спустя минуту я услышал скрип.

 

Не поворачивая головы, я спросил у Саши:

 

— Только не говори, что он сейчас пилит цепь.

 

Саша сходил в кусты. Пока он был там, пила молчала. Но как только он вышел, звуки возобновились.

 

— Он хочет поплавать, — сказал Саша.

 

Мы стояли вместе с Сашей и смотрели, как Даниил самозабвенно пилит цепь. Он вспотел и на его лбу выступила вена.

Я смотрел на него и думал — эту бы энергию да направить в нужное русло. И почему все ненормальные люди такие гиперактивные?

 

— Бля, чёто тяжело идет, — Даниил сел на песок и сплюнул.

 

— Конечно, — ответил я. — В этом и состоит предназначение цепи — удерживать что-то от кражи, и при этом не быть перепиленной чьей-то маникюрной пилой.

 

— Не умничай. Я один, что ли, хочу поплавать?

 

На самом деле, я тоже хотел. Под экстази возникает желание установить «якоря». Это как в НЛП — нужно сделать что-то, что тебе запомнится. Послушать любимую песню или оказаться в незнакомом месте. Сделать что-то, что можно будет потом вспомнить, когда ты протрезвеешь. И тогда ты сможешь вызвать у себя сильные вспышки приятной ностальгии. Их может хватить на месяц — во всяком случае, у меня так.

.

 

Мы проверили цепь — она оказалось достаточно длинной, чтобы отплыть метров на 10. Мы загрузились в лодку. Саша взял весло.

 

— Хорош губу жевать. У тебя уже кровь идет, — сказал он.

 

Я даже не заметил, как разгрыз нижнюю губу до крови. Я жадно впивался в нее всю дорогу до пляжа. В прошлый раз у меня начался тик — мне почему — то приспичило щипать себя за бок через каждую минуту. В итоге я защипал себя так, что на боку у меня был здоровенный синяк. В детстве у меня были небольшие компульсивно — обсессивные расстройства, и они напоминали о себе, когда я был под экстази.

 

Я облизал губы — солоноватый привкус напомнил мне Кровавую Мэри. Я сжал их зубами чуть сильнее. Кровь побежала по подбородку, но мне не было больно. Скорее, наоборот.

 

Я повернулся к пацанам спиной, чтобы не смущать их.

 

— Пацаны, — начал Саша. — Вы не поверите. Я только сейчас начал жить.. Извините, если я несу дичь, но… Я еще никогда не был таким… таким…

Он закашлялся.

 

— Короче, мне даже не надо теперь никаких отпусков, там, путешествий. Зачем? Я даже со своей сидел на днях.. ну.. и я понимаю, что мы на разных совсем с ней уровнях! У нее какие-то обсуждения.. ну, там, кто куда пошел, кто и что сказал… А я уже выше этого! Я уже как будто приближаюсь к какому-то ментальному уровню… ну, к уровню вселенной! Вы же понимаете меня?

 

— Конечно, братишка, — ответил Даниил.

 

Сидеть на носу лодки было прекрасно. Я просто застыл, и, как мне казалось, не дышал.

 

— Ну ладо, пойдемте в машину. Чё мы как на привязи тут сидим. Мне неуютно.

 

Я открыл глаза. Даниила всегда отпускало раньше всех, и он ломал весь кайф.

 

— Вали, я еще посижу! — огрызнулся я.

 

— Да? — спросил Даниил. — А что если я начну раскачивать лодку мирового империализма??

 

Он встал и начал расшатывать лодку.

 

Саша побледнел и вцепился в бортики.

 

А мне вдруг стало смешно.

 

— Объявляю 8 баллов по Рихтеру! — крикнул я.

 

Но Даниил уже не слышал — он с усилием вилял своими боками, и лодка уже начала черпать воду.

 

Я почувствовал, как мы заваливаемся на бок

 

— Abandon ship! — крикнул я и оказался под водой.

 

Под водой мне стало еще лучше, чем в лодке. Я принял позу лотоса и стал медленно опускаться на дно.

 

На секунду я подумал: а надо ли мне вообще выныривать? Что ждет меня там, на поверхности? Работа до конца моих дней? Тесный автобус и обед в 45 минут?

 

Лучше, чем сейчас, мне уже никогда не будет.

 

Я опустился на дно.

 

Поднявшиеся клубы песка медленно оседали. Миллионы блестящих песчинок парили передо мной. Я как будто был внутри стеклянного шара.

Спокойствие и невесомость.

Я жадно перебирал песок и камни, пока что-то не обожгло мне руку.

 

Я разжал ладонь — и вместе с галькой оттуда выпал острый осколок пивной бутылки. Вокруг моей ладони стало расходиться кровяное облачко.

 

Я почувствовал, что мне не хватает воздуха.

 

Я оттолкнулся от дна и начал плыть на поверхность. В глазах уже темнело. Легкие горели.

Я с шумом вынырнул и стал жадно глотать воздух.

 

Нет. Даже на дне озера мне не найти покоя.

 

Данил лежал на берегу и шумно дышал, как подбитый кит.

 

Саша выжимал свою футболку.

 

Мы сели в машину и включили обогрев.

 

— Ебаный в рот, — скривился Даниил, — посмотри на себя.

 

Я глянул в зеркало над пассажирским сиденьем.

 

Мы все захохотали. Моя нижняя губа напоминала огромную пунцовую гусеницу — она была толщиной почти с два больших пальца.

 

— Охрехеть, — сказал я.

 

С такой губой даже говорить было трудно.

 

Даниил заржал своим фирменным басом.

 

— А прикинь, тебе отрежут губы, и у тебя будет такой же стрёмный рот, как у Стаса Ярушина?

 

— Да ну тхебя нахиг…

Даниил нажал на газ. Немного пробуксовав, мы тронулись.

 

На песке осталось лежать украденное платье.

 

 

ГЛАВА 17

Разумеется, когда я прыснул в того мудака из баллончика, я сразу написал об этом в наш рабочий чат, где была и начальница.

 

— Второе нападение за 2 месяца, — написал я, — это перебор.

 

Егор придал этой ситуаций геройски облик — хоть какой-то от него был толк.

 

Теперь у меня была презумпция невиновности. Хотя, я был уверен, что этот мудила обязательно мусорнётся.

 

Нет, ну как он мог меня не узнать? Он что, каждую неделю кого-то увольняет?

На работе все окружили меня кольцом и жаждали подробностей.

 

«Схватил что-то стола и дернулся мою сторону» — неизменно повторял я

Все понимающе кивали.

 

— Надо было еще отпинать его, — сказал новенький.

 

Он оказался тем еще скандалистом, хотя первую неделю не подавал вида.

Никакой стрессоустойчивости — он начинал истерить уже через минуту. Нельзя так. В нашей работе нужны стальные нервы.

 

Ну да и хер с ним.

 

Сегодня мы с дядей достраиваем теплицы.

 

Даже не знаю, кому они сейчас нужны. Может, каким-нибудь престарелым фермерам?

Для меня теплицы — это такой же пережиток старины, как серванты в советских квартирах.

«Зато как приятно есть свои домашние огурцы и помидоры!!»

 

Тебе тоже пихали такое в уши такое, да?

 

Помню, бабушка принесла мне два помидора на тарелке.

 

— Ну-ка, кусай — сказала она, — сразу поймешь, какой из них — покупной.

 

Я откусил. Первый помидор — сладковатый и пористый. Второй — пористый и сладковатый.

 

Я пожал плечами.

 

— Не знаю, мне одинаково.

 

— Ай, да ну тебя!! — бабушка поморщилась и выхватила тарелку. У нее было такое лицо, будто из двух разных женщин я не узнал свою мать.

 

На соседнем участке загорает девушка. Она лежит в солнцезащитных очках, сложив руки на животе. На ее лице застыла блаженная улыбка.

 

Я в грязных рабочих штанах, поэтому даже не смотрю в ее сторону. Может, она вообще думает, что я наемный работяга. Я все время что-то строю и приношу своему дяде воду.

 

Ладно хоть губа почти пришла в порядок.

 

Дня три назад вся нижняя часть моего лица была пунцово-красной.

 

По-видимому, я тогда на пляже кусал все, до куда мог дотянуться. Челюсть ныла просто по — адски.

 

Когда я пришел домой в тот день, я даже улыбнуться не мог. Сука, как же было больно. Из глаз все время текли слезы. Я сходил на кухню и нашел в аптечке вазелин. Я выдавил целую дорожку на указательный палец и провел по внутренней части губы. Затем повторил еще раз.

 

Только тогда я смог вывернуть губу наизнанку и придирчиво ее смотреть.

Вот же отстой. Она была как будто изъедена мышами. В одном месте она была настолько тонкая, что мне казалось, ее можно проткнуть иголкой.

 

Интересно, а кому-нибудь когда-нибудь ампутировали губы? Вроде не слышал о таком.

 

Я нашел в аптечке бинты, вымазал весь рот вазелином и обмотал нижнюю часть лица. По самый нос. Я стал выглядеть как наполовину раздетая мумия

 

И куда я пойду в таком виде?

 

Совсем скоро я захотел пить, так что повязку пришлось снять.

 

Есть совершенно не хотелось — хотя я и так не смог бы. Вечером я попробовал съесть пару ложек пюре, но это был дохлый номер. Одно прикосновение ложки к губе заставляло меня отдернуть руку, как от удара током.

 

У меня не было похмелья, но пришлось проводить время так, как будто оно есть. Чертова губа. Я лежал под одеялом и все выходные смотрел ютуб на телефоне. Все мое лицо и подушка были вымазаны в вазелине.

 

Девушка закончила загорать и куда-то ушла.

 

Я иду в дом, чтобы отдохнуть. Разогреваю в микроволновке вчерашний шашлык и выдавливаю на него кетчуп.

 

Космос сглатывает слюну и сверлит меня взглядом.

 

— И не мечтай, — говорю я. — Могу дать тебя яблоко.

 

Вокруг жужжат мухи. Я ем, стараясь не смотреть на липкую ленту под потолком, куда уже прилипла половина мушиного семейства.

 

Зачем природа вообще создала насекомых? — наверное, каждый человек задавался этим вопросом.

 

Отдохнув, я складываю в тачку мусор, обрывки картона и везу этот хлам на помойку.

 

Как и полагается, одно колесо у тележки не работает. В этом она схожа с тележкой в супермаркете. Я обливаюсь потом и толкаю ее вдоль по дороге.

 

Наша стройка постепенно подходила к своему завершению

Вернее, если вы когда-нибудь что-нибудь строили, то знаете — у этой дряни нет конца. Всегда надо будет что-то припилить, что-до докупить и что-то докрасить. Без этого никуда.

 

Но в общем и целом, все было почти готово.

 

Дядя уже планировал масштабные посиделки по такому случаю.

Мне же это было не особо интересно. Экстази открыло мне глаза на многие вещи. Например, мне не надо было ни с кем бухать, гулять и звать кого-то на свидание. Ради чего? Ради секса? Секс не стоил и десятой доли того, что мне дает экстази.

 

Секс — это манипуляция, которую используют женщины, чтобы владеть нами.

 

Мы ничем не отличаемся от скулящих собак, которые сбегают от своих обожаемых хозяев ради текущей суки.

 

Мы отбеливаем зубы, покупаем дорогие шмотки и ходим в барбер шоп. И ради чего все это? Ради того, чтобы 3 минуты побарахтаться в кровати?

 

Вы можете сказать — дело не только в сексе. Дело в эмоциях.

Но вы никогда не найдете человека, который полностью вас разделяет и поддерживает. Ни-ко-гда. Когда пелена влюбленности спадет, вы сами это увидите.

 

Все мы приходим в этот мир одинокими. И также мы из него уйдем.

 

А еще, всем нам хочется стать «тем самым парнем из обычной семьи, который сделал себя сам» Страшно признавать, но с возрастом это проходит. Мы становимся самыми обычными людьми, которые ездят на самую обычную работу на самых обычных машинах. Хотя мы продолжаем врать себе, что все у нас нормально. Даже отлично

А вот таблетка экстази всегда честна с тобой. Тебе больше не понадобится самообман, самовнушение и самооправдание. Это единственная возможность почувствовать себя такими, какой ты есть. Без фальши и всей этой социальной шелухи. Ты останешься наедине с единственным, человеком, который тебя понимает. С самим собой.

 

Дядя ходил по городу и собирал с него какие-то невидимые соринки. Он все время кряхтит, когда наклоняется.

 

— Большое делали сделали! — повторял он про себя. Он смеялся, шутил и раздавал соседским детям яблоки.

 

3.

 

Кстати, на следующий день я понял, что такое ломка.

Вернее, вряд ли это ломка от MDMA как таковой. Скорее всего, это ломка по всему хорошему, что случилось с тобой.

 

Представьте, что после работы ты не поехал домой, толкаясь в автобусе, а получил от какого-нибудь сумасшедшего мецената билет в Диснейленд. Ты садишься в самолет, хотя должен сидеть дома и греть в микроволновке вчерашний борщ.

 

Ты приземляешься в Париже, катаешься на американских горках, а в конце сидишь на набережной… ну… например, с Эмилией Ратаковски. Не спрашивайте, откуда она тут взялась. Главное — что она с вами.

 

Твоя голова лежит у нее на коленях, а она перебирает твои волосы и что-то рассказывает о съемках. Но все это неважно, ведь она хочет быть с тобой. Ты проводишь ей рукой по спине, и видишь, как по ее ногам бегут мурашки. Она даже сжимает пальцы ног — верный признак того, что у вас все будет.

Ты мечтательно улыбаешься, но вдруг у тебя в кармане звонит телефон.

 

Ты смотришь в экран, а там — напоминание, что через час тебе уже надо быть в аэропорту.

 

Эмилия смотрит на тебя своими карими глазами.

 

— Побудь еще со мной. Пожалуйста.

 

— Прости, малыш. Мне надо идти. Может, как-нибудь в другой раз.

 

И ты уходишь с набережной. Ты не оборачиваешься — ведь ты и так знаешь, что она смотрит тебе вслед.

 

В самолете ты засыпаешь и открываешь глаза, когда вы уже заходите на посадку.

 

Твой город встречает тебя дождем и отъезжающим таксистом на Солярисе, который едва не обливает тебя из лужи.

 

Ты приходишь домой, разогреваешь теперь уже позавчерашний борщ и ложишься спать.

 

То, что было вчера, уже не вернуть.

А теперь скажи честно: разве ты не стал бы скучать по этому дню?

 

Но это все лирика. Я лежал под одеялом и не хотел никуда идти. Даже выходить из комнаты мне не хотелось.

 

Я безуспешно попытался посмотреть пару каких-нибудь смешных обзоров на ютубе но меня хватило всего на пару минут. И почему у Bad Comedian -а такая дурацкая прическа?

 

Даже порнуху смотреть не хотелось.

 

Я просто лежал, пил воду и иногда ходил в туалет.

Но самый трындец случился вечером. Я словил нехилую депрессию. Из меня как-будто выкачали весь воздух. Я превратился в человеческую оболочку.

Я просто поставил кресло перед окном, сел в него и смотрел перед собой. Пока не стемнело. А потом продолжил сидеть.

Короче, врагу не пожелаю.

Мне немного полегчало на следующий день, когда я сходил в магазинах и купил несколько бутылок пива.

 

Алкоголь смог меня немного оживить.

Мне все так же было в лом что-то делать, но теперь я хотя бы мог побродить по комнатам и послушать музыку. А то днем она меня вымораживала и била по ушам.

 

Вот ведь говно. Как будто я не знал, что за все хорошее придется расплачиваться.

Все стало абсолютно безжизненным. Не мир, а какая-то сепия. Экстази делает тебя искушенным и придирчивым в вопросе удовольствий. Теперь ты уже знаешь, что такое «хорошо» и как это бывает. Теперь тебя не устроит даже любимый сериал или выпуск кого-нибудь говна типа шоу «Что было дальше» на ютубе.

 

Ты как будто прозрел, но не знаешь, что с этим прозрением делать. Тебе некуда его применить. Только и остается, что лежать на диване и вспоминать, как хорошо тебе было пару дней назад.

ГЛАВА 18

1.

 

Когда это случится, я буду лежать в кровати у себя дома.

 

Я буду еще спать, как в комнату влетит мама.

 

— Быстрее, одевайся! Мише плохо!

 

Я привстал на локоть.

 

— Чего?

 

— Одевайся, едем!

 

— Да никуда я не поеду…

 

— Живо!!

 

Дядя лежит на полу, запутавшись в одеяле.

 

Он был похож на человека, который только что проснулся и решил еще немного понежиться.

 

Рядом — двое наших соседей.

 

— Мишань, сейчас оклемаешься и на рыбалку пойдем! — говорит один из них. Он был старый, с копной длинных седых волос и всегда улыбался. Хороший мужик.

 

Второй сосед молчит.

 

Приехала скорая.

 

Мы, как смогли, расстелили под дядей простыню и подняли его на носилки.

 

— Космос! Космос! — бормотал дядя! — Где Космос?!

 

— В будке, — отвечает моя мать.

 

Дядя как будто смотрит куда-то сквозь.

 

Приехала его жена. Вроде, они уже пару лет не жили вместе.

 

Она крутилась вокруг него, и постоянно спрашивала:

 

— Какой сейчас год? А месяц? Месяц помнишь?

 

Мы загружали его в скорую, которая стояла у ворот.

 

— Космос! Где Космос? — не унимался он.

 

Космос истерично лаял и прыгал, пытаясь перепрыгнуть через ворота. Тщетно.

 

— Где мой Космос?!

 

Мне иногда кажется, что родственникам должно быть очень обидно, что в минуты припадка их родные начинают вспоминать собак, хомячков, дальних друзей — кого угодно, но только не их.

 

Конечно, эта обида неявная — ну кто будет злиться на маразматика или человека в бреду. Но вот что интересно — подсознательно больного человека мы уподобляем очень пьяному. Мы ждем, что он будет хватать нас за манжеты и говорить, как мы ему дороги. Нам кажется, что на своем «смертном одре» он должен звать нас. Только вот ничего такого не происходит.

 

Мой дядя нас как будто и не замечал. Он все продолжал звать своего лабрадора.

 

Обдав нас клубами сизого дыма, скорая уехала. Мы сели в Пежо его жены и поехали следом.

 

2.

 

Врачи сказали готовиться к любому исходу, в том числе — к самому худшему. Дядю забрали в реанимацию.

 

Перед этим, ещё в приемном покое он пришел в себя и нам удалось с ним поговорить. Он даже отпустил пару шуток, от одной из которых персонал дружно засмеялся. Мы уже подумали, что все наладится.

 

В палату зашел парень из реанимации. Мы помогли переложить моего дядю на больничную каталку.

 

Этот парень легко катил ее перед собой, как тележку из Ашана. Хотя мой дядя весил немало.

 

Мы не отставали от него.

 

Парень зашел в лифт и повернулся к нам. Мы нерешительно топтались прямо перед ним.

 

— Дальше, — нельзя, — сказал он. И нажал кнопку.

 

Двери лифта закрылись.

 

Это был последний раз, когда я видел своего дядю в здравом уме.

 

Знаете, к чему я пришел? Мы боимся только за тех людей, от которых мы зависим.

Больной человек — это обуза. А никто не хочет взваливать на себя еще один груз.

Наверное, я какой-то неправильный. Может, я бездушный и никудышный человек.

 

Но первая мысль, которая меня посетила — наконец-то закончится эта мура с ремонтом.

 

Наконец-то я смогу отдохнуть.

 

Я пытался отогнать от себя эти мысли — но что толку, если они уже пришли в мою голову?

 

Я, наверное, забыл вам рассказать, но мой дядя — классический джентльмен удачи.

За свою жизнь он уже успел побывать и бизнесменом, и спекулянтам, и офисным работником, и вольно-наемным рабочим.

Жизнь постоянно его испытывала, но всякий раз он успевал щелкнуть ее по носу.

 

Но в этот раз она все-таки его доконала. Последнее слово осталось за ней.

 

Теперь в моем еженедельном графике появился пункт «больница и дядя» Хотя, нет у меня, конечно, никакого графика.

 

Жаль, конечно, что он нас больше не узнаёт. Но мне кажется, природа неспроста придумал маразм. Сейчас я вам объясню.

Представьте — умирает ваша любимая собачка. Вы все в слезах -ведь она вам запомнилась играющей с пластиковый бутылкой, виляющей хвостом от слова «гулять» и слюнявой пастью. И мокрым носом, который тыкал вас сутра.

А это только собачка. А представьте, каково вам будет, когда умрут ваши родители?

Маразм специально создан для того, чтобы мы возненавидели своих умирающих родителей. Ну ладно, возненавидели — громкое слово. Во всяком случае, для того, чтобы мы перекрестились и сказали: «ну все, отмучился\лась»

 

Когда взрослый человек путает тебя с кем-то другим, норовит встать, когда врачи сказали лежать, несет околесицу и в целом ведет себя как ребенок, трудно проникнуться к нему сочувствием.

 

То же самое и с моим дядей. Мы не хотим видеть больных людей. Нам это неприятно. Хоть мы их и жалеем.

 

Вообще, жалость — не самая лучшая черта. Хотя бы потому, что за жалостью не всегда следует любовь.

Бывает и такое, что жалость превращается в отвращение.

 

3.

 

Я шел по улице, и город казался мне другим. Было ощущение, что я получил какое-то новое знание. Как будто мне было сказано — смотри, умирают не только во сне в своих кроватях.

 

Умирают беспомощными, в глупых позах и с испуганными лицами.

 

Умирают на глазах своих родственников, которые их уже не узнают.

 

Умирают с обделанными штанами и ненаписанными завещаниями.

 

Мы съездили с мамой поставить свечки.

 

Весь этот месяц мы ставили их за здравие.

 

Но в этот раз бабушка вручила нам эти свечи и сказала: «попросите Бога, чтоб он отошел на тот свет и не мучился»

 

А потом мы поехали к нему в больницу. Из гнойного отделения его перевели в паллиативную клинику. Там оседают все самые безнадежные.

 

Если описать в двух словах, как выглядел мой дядя, то эти слова будут следующие:

 

жалкое зрелище

 

Он напоминал какого-то огромного младенца.

 

Непомерно большая голова, узкие плечи и тонкие ножки.

 

На нас он смотрел с широко открытыми глазами. Даже взгляд не отводил, как это делают маленькие дети.

 

Мне было неловко. Я разговаривал с ним как-то неестественно. Как с глухим и полоумным стариком.

Его сосед по палате — старый дед с большим родимым пятном на голове. Весь его затылок был усыпан старческой «гречкой». У него были огромные очки, через которые он смотрел на мир. Вернее, мир его уже давно не интересовал. Чего не сказать о маленьком телевизоре на холодильнике. Дед смотрел в него, как загипнотизированный

 

Я взял с собой номер журнала Стархит — помню, мы любили открыть его на какой-нибудь странице и устроить импровизированный «разгон», читая названия статей. Это был наш «прожекторперисхилтон».

 

У дяди это получалось куда лучше — он всегда был подвешен на язык.

 

Я бросил взгляд на дядю. Он лежал и смотрел мне прямо в глаза.

 

Я открыл журнал.

 

— Тут что-то про Ольгу Бузову, — я развернул журнал лицом к нему. Как тебе Оленька? А хочешь, я спою тебе «мало половин»? Может, даже на ноги встанешь? Ну, я имею в виду, чтобы подойти и заткнуть меня?

 

Дядя даже не посмотрел в журнал. Он продолжал смотреть на меня. В уголках его губ скопилась засохшая слюна.

 

Я перелистнул еще несколько страниц.

Дед шумно высморкался и продолжал смотреть в экран телевизора.

Я забыл сказать, что тот был выключен.

 

— Ну ладно, а вот Тома Харди знаешь? Смотри, если его одеть в адидас и вставить в рот зубочистку, вылитый наш сосед через дорогу.

 

Никакой реакции.

 

Я закрыл журнал и положил его на тумбочку.

 

— Может, прогуляемся?

 

Тишина.

 

Я стал его переворачивать, и так получилось, что я задел пролежни.

 

Он закричал.

— Пардон, — сказал я.

 

Не знаю, как там лечат в наших больницах, но скорее всего, в какой-то момент на него просто забили. Он был весь изрисован зеленкой, покрыт каким-то тряпками и заплатками. Под этими тряпками были пролежни. Особенно они были заметны на пятках. Судя по всему, его там не особо торопились переворачивать. Так и лежал на спине хрен знает сколько.

 

Я позвал санитара, и мы вдвоем усадили моего дядю на инвалидную коляску.

 

Я подкатил его к окну, и мы молча смотрели на проспект.

 

Голуби сидели на крышах домов, по дорогам ездили машины. Внизу куда-то сновали пешеходы.

 

— Ну, как тебе? — спросил я.

 

— Верните меня в кровать.

 

Мы с трудом подняли его с коляски и переложили на больничную койку. Он попытался перевернуться на бок, но не смог. Так и остался лежать на спине, глядя в потолок.

 

Я успел слинять до того, как ему начали менять памперс.

 

Я не хотел ездить к дяде в больницу. Не хотел менять ему памперсы. Не хотел смотреть, как из самостоятельно человека он превращается в овощ.

 

Хотя, само слово «овощ» не совсем подходит таким людям.

 

Овощи так не пахнут.

 

Я стоял в больничном коридоре и ждал лифта. Мимо прошел один из пациентов — какой-то дед с отвратительным горбом. Горб был настолько большой, что тельняшка буквально стояла на нем колом, обнажив пупок.

 

— АААААААААА!! — донеслось из какой-то палаты, — СУКАААА!! ХВАТИТ!!

 

— Тише, тише… Терпите. Осталось совсем немного.

 

Я зашел в лифт и нажал на кнопку первого этажа.

 

И знаете, что?

 

Если бы Бог действительно существовал, он бы не дал умирать людям вот так.

Лежать в простынях, пропитанных собственной мочой и гноем.

Покрываться струпьями желтоватой кожи и волдырями.

 

Нет. Если бы Бог действительно существовал, он бы такого не допустил.

 

4.

 

Через неделю дядя умер.

 

Я узнал об этом, когда был на работе. Я отпросился и приехал в паллиативную клинику. Там уже были моя мама и его жена.

 

Он лежал в отдельной палате, в которой ничего не было, кроме окна и трёх икон.

 

Он уже был холодный, и один глаз у него не закрывался. Мы пробовали его закрыть, но бесполезно. Веко просто возвращалось на прежнее место.

 

Потом приехала белая ГАЗелька с надписью «груз 200» и забрала его.

 

Перед этим ребята из газели взяли черный фломастер и прямо на дядиной ноге написали его фамилию.

 

ГАЗелька уехала, оставив за собой запах масла и покрышек.

 

Вот и все.

 

Почему-то у меня не было никаких эмоций по этому поводу.

И почему я ничего не чувствую? Мне казалось, что я упускаю что-то важное. Ладно. Попробую по максиму «законсервировать» все происходящее сейчас. Все события и детали. А потом заново все прокручу, когда буду под экстази.

 

Может, что-то во мне и дрогнет.

ГЛАВА 19

1.

 

Я сижу на пассажирском сиденье в машине Даниила. Мы едем в наркодиспансер.

 

Даниил — настоящий беспредельщик. По отношению к своему будущему.

 

Ему надо было сдавать тест на наркотики. Узнал я об этом только сегодня. Вчера он преспокойно бегал по торговому центру и разбрасывал платья, а сегодня надел рубашку и собирается идти в наркодиспансер. И вот теперь он просит меня съездить с ним.

 

Удивительный человек.

 

Я нашел «чистого» донора, готового отлить в спринцовку. Почему-то я не удивлен, что в окружении Даниила и близко не оказалось такой кандидатуры.

Сначала меня чуть было не дернул чёрт попросить об одолжении лысого Андрюху с работы. Слава Богу, я вовремя опомнился. Мне же ему еще в глаза смотреть. Каждый день, 5 дней в неделю.

 

Зато мой сосед — бегун подошёл идеально. Денис. Он еще был на моем Дне Рождении. Он живет на 3 этажа выше и даже в лифте не ездит. Предпочитает ходить лестницей. Вижу я его от силы пару раз в месяц, так что стыдливых ужимок при встрече не будет.

 

План Даниила был следующий — спрятать спринцовку в трусы, прийти с ней и сдать анализы.

 

Вот и весь план. Надежный, как швейцарские часы. Простой, как япона мать.

 

Весь день я ездил с чужой ссаниной в сумке. Уму непостижимо.

 

Честно говоря, мне эта идея не сильно нравилась.

 

— Почему ты не сказал мне, что у тебя условный срок висит? — хмуро спросил я. — Я думал, друзья всем делятся друг с другом.

 

— А зачем вам настроение портить? Вам бы хотелось тусоваться с человеком, который стоит на учете? И ездит за закладками? Да вы бы уже по-другому на меня смотрели.

 

Все — таки была в его словах доля правды.

 

— Мне было бы абсолютно без разницы, — соврал я.

 

Короче говоря, как было дело. Он ехал упоротый на папиной машине. Вроде бы, расстался со своей девушкой.

 

Он ехал и задавался вопросами бытия и женского непостоянства.

 

— Почему все так устроено? — орал он

 

Подушка безопасности ответила ему глухим «Потому!»

 

Он протаранила две машины. Чудом никто не пострадал. Если не считать разбитого носа у одного из водителей.

 

В крови Даниила нашли добрую половину всех наркотиков из флаеров-методичек, которые летом раздают на остановках.

Остальное нашли в бардачке.

 

Больше всего на свете Даниил боялся своего отца. Этот страх был почти религиозным.

 

— Это даже не обсуждается! — говорил он. — Батя меня просто убьет.

 

У них с отцом была смешная система наказаний. За небольшие проступки отец не давал ему ездить на своем Porsche и мамином Land Cruiser. Он отдавал ему Chevrolet Niva, на которой иногда ездил с мужиками на рыбалку.

 

— Ну и что? — скажете вы.

 

А вот для Даниила это было сущим позором. Это все равно, что к моим или к вашим ногам привязали бы консервные банки и начали гонять нас по главной улице.

 

Разумеется, за рулем Нивы он вел себя еще хуже. Он был как капризный ребенок, у которого забрали любимую машинку.

 

Если беспредел не прекращался, отец забирал у него и Ниву. И отправлял на «перевоспитание» к бабушке. «Этапировал», как выражался сам Даниил. Та самая бабушка жила хоть и в элитном, но все же поселке.

Из развлечений у бабушки было четыре кота и большая библиотека. Даниилу там не нравилось.

 

При хорошем поведении Даниила возвращали на вотчину через месяц. При плохом — продляли его «заключение».

 

И сейчас он снова разошёлся.

 

— Наш мир — несправедлив! Все говорят, что если ты куришь траву- значит, ты преступник! Почему тогда никто не говорит, что Боб Марли — злодей?

 

Все торчки прикрываются Бобом Марли.

 

Есть такое штука как закон Годвина. Короче говоря, если долго о чем-то спорить, то с вероятностью почти 100% кто-нибудь из участников приведет в пример Гитлера. Как железобетонный аргумент. Так вот, Боб Марли — тот же Гитлер, только для торчков.

 

Спринцовка лежала в прихожей. Данил заботливо положил ее во внутренний карман куртки.

 

Он ведет машину и успевает есть читос, которые лежат на торпеде. При резком повороте несколько чипсин падают мне на колени.

 

— Покажите мне хоть одно преступление, которое совершал человек, курящий канабис? — не угоманивается он.

 

— Когда мы в последний раз курили твой каннабис? Мы жрем экстази, как не в себя.

 

Он сбавил скорость и посмотрел на меня.

 

— Так, тут недовольный выискался? Ты теперь виноватого хочешь найти? Ты, бля, отказывался от них что ли хоть раз? Когда я тебе предлагал?

 

— Да нет…

 

Он остановился на светофоре.

 

— Ну вот тогда и съебывай из машины, если ты чем-то недоволен!

 

— Ладно, извини…

 

Я потупился в окно. Оставшуюся дорогу мы ехали молча.

 

Минут 40 я ждал Даниила в машине прямо у ворот наркодиспансера. Так себе местечко. Наконец, в дверях появляется он. Просто светится счастьем — хоть прикуривай от него.

 

— Ура, товарищи! — кричит он, от чего заставляет обернуться дворника. — Система обманута!

 

— Тише ты, — говоря я, открывая ему водительскую дверь. — Хренов Фрэнк Эбегнейл, блин.

 

— А теперь, — он хлопает дверью машины и потирает руки. — Теперь прошу пожаловать ко мне! У меня есть сюрприз.

 

Когда он счастлив, то похож на экзальтированного мажора, который едет с девушкой на первое свидание. На остановке он выскакивает из машины, оставив дверь нараспашку. Я молча смотрю ему вслед. Я прикрываю дверь, потому что машины начинают сигналить.

 

Он возвращается через 5 минут, держа в руках по большей банке ред булла и сахарной вате.

 

— Это тебе, — говорит он, одаряя меня скромной улыбкой. Улыбается он так, что ничего кроме смущенного «спасибо большое» сказать не получается.

 

И вот мы у него дома.

 

Забыл сказать, его квартира похожа на пентхаус из сериала.

Наверное, в такой живет какой-нибудь Дэвид Духовны или Фредерик Бегбедер.

Во всю стену — огромный аквариум. Мне жаль его рыбок — он всегда норовит бросить им травку или кристалл МДМА. Без всякого садизма — исключительно из натуралистических соображений.

 

Мы заходим в квартиру, скидываем куртки, открываем по бутылке Хайнекена и чокаемся.

 

В комнате — несколько мягких мешков. Я падаю в один из таких.

 

— Пойми, у меня никого ближе тебя нет! — начинает он с признания. — Все остальные, сука, только из-за денег.

 

— Понимаю.

 

В углу комнаты я замечаю разбитые стакан и тарелку.

 

— Что это?

 

— Не обращай внимания, — отмахнулся Даниил, — вчера без настроения был. Потом приберусь.

 

Он — как большой ребенок, и в какой-то момент я смирился с тем фактом, что я взял его под опеку.

 

Большой ребенок, который снабжает меня шоколадными конфетами.

 

На столе у телевизора стоял керамический чайничек и несколько невысоких сплюснутых стаканов. Как любитель всего нетрадиционно — эзотерического, Даниил частенько заваривал пу эр.

 

Честно говоря, расцвет пу эра пришелся на 2009 год, и то, потому что про него пел Гуф. Потом же про него все забыли. (Про пу эр, не про Гуфа) Эх. Крутые раньше были времена. И музыка крутая. Пока не пришла вся эта душниловка из новой школы рэпа.

 

Мы тоже как-то варили пу эр в кастрюле. Я тогда еще учился в колледже. Получился обычный чифир, после которого мы не спали всю ночь.

 

Потом я прочитал, что чифир едва ли не вреднее плохой водки. Оно того явно не стоило.

 

— …поэтому я очень рад, что всё так сложилось! — продолжал Даниил.

 

Честно говоря, последнюю минуту я его не слушал. Потерял мысль.

 

Даниил достал из кармана спичечный коробок. Внутри были синие таблетки с выгравированной птицей.

 

— И ты с этим добром ходил по зданию наркодиспансера? — спрашиваю я.

 

— А кто будет ручную кладь смотреть? — пожал плечами Даниил.

 

Я хотел узнать, при чем тут вообще ручная кладь, но не стал.

 

— Это новые, — сказал Даниил. — Из Нидерландов. Нам на вечер.

 

С этими словами он закрыл коробок и посмотрел на меня.

 

— Что-то видок не очень у тебя. Все нормально?

 

Если честно, я уже забыл, что такое «нормально». Я почти не сплю. Последний месяц я будто живу на автопилоте. Через 2 месяца — отпуск, и надо будет устроить организму детокс. Выспаться, купить фруктов и витаминов.

 

— Все супер.

 

Данил почесал переносицу и неохотно начал.

 

— Короче, нужна ваша помощь

 

— В смысле «ваша»?

 

— Ну, твоя и тех мордоворотов, с которыми ты ездишь на свои стрелки. Они же кореша твои?

 

— Нет. И это не стрелки. Это их работа.

 

— Короче, можете кое-куда съездить сегодня? Ну, со мной, за компанию.

 

— Погоди, я уже ездил сегодня с тобой за компанию…

 

Даниил встал и заходил по комнате.

 

— Ну чё ты начал опять? Ты мне скажи, «да» или «нет»?

 

Я сделал глубокий вдох.

 

— Сначала расскажи, в чем дело.

 

— Я там поссорился с одними пацанами. Ну как, поссорился. Немного не договорились. Ничё серьезного.

 

У меня по спине пробежал холодок. Не нравится мне всё это.

 

— Сможем сегодня ночью съездить? Я поговорю с ними. А вы так, для подстраховки будете.

 

— Какой такой подстраховки? — не понял я.

 

— Ну, просто… Не одному же мне ехать? В машине посидите.

 

— А почему ночью? И куда ехать? А увидеться где-нибудь в кафе? — я засыпал Даниила градом вопросов.

 

— Да нет, мы уже забились.

 

— Классно, чё. Ну я попробую. Только учти, что пацанов надо будет отблагодарить.

 

— Разумеется. Пусть даже едут в парадном. Вы посидите в машине, я пообщаюсь, а потом мы поедем в ресторан. Я угощаю.

 

— Хорошо.

 

Я вышел в коридор, чтобы позвонить. Внутри неприятно ёкало.

 

С секунду подумав, я вернулся в комнату.

 

— Скажи честно, это точно не выльется в неприятности? Кто эти ребята, с кем ты поссорился?

 

— Да малолетки обычные, — махнул рукой Даниил. — Лохи.

2.

Мы едем по ночному городу. Кругом чернеют ставни и решетки закрытых ларьков.

 

Окраина любого города — это как прыжок в прошлое.

Здесь другая архитектура, культура и человеческие ценности.

В этих краях не смотрят интервью Дудя и не смеются над шутками Долгополова. Скорее всего, тут пересматривают Бригаду и первую часть Бумера.

 

Хотя, казалось бы, всего 45 минут езды до центра.

 

Даниил почти прижимается к лобовому стеклу, как девочка-дилетант, только получившая права.

 

— Это где-то тут, — бормочет он.

 

Коля копается в телефоне. ПДСник сидит на пассажирском сиденье, жует зубочистку и смотрит в окно.

 

Здесь почти нет машин. Наш белый Лэнд Крузер провожают глазами редкие прохожие.

 

Даниил посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

 

— Ниче, щас в рестик поедем! А потом можно в баньку!

 

Никто не реагирует.

 

Наконец, Даниил находит нужный двор. Он звонит этим ребятам. Мы сидим в машине и молчим. По радио играет песня Dido — White Flag.

 

Из арки появляются две фигуры.

 

— Я мигом! — сказал Даниил.

 

О выходит из машины и хлопает дверью.

 

Поравнявшись с фигурами, он жмет им руки. С минуту они о чем-то говорят.

 

Я рассматриваю серые пятиэтажки и детскую площадку, на которой уцелели только лавочка и песочница с мрачного вида грибком. Под таким явно не захочется коротать свое беззаботное детство.

 

Даниил поворачивается ко мне и делает знак рукой.

 

Я чертыхаюсь и выхожу их машины. Следом выходит Коля и ПДСник.

 

Мы подходим к Данилу и тоже здороваемся с этими двумя.

 

— Ну что, пацаны, пойдемте разговаривать — сказал один из них.

Они хоть и стояли прямо под фонарем, но в их лицах не было ничего запоминающегося. Разве что один из них был очень высокий и худой, а второй — коренастый армянин.

 

И мы пошли. Дорога во дворе была ужасной — вся в рытвинах и грязи. Ума не приложу, как тут ездят машины.

 

Навстречу нам шли трое. В спортивках и с хмурыми лицами. Они притормозили и дали нам пройти. Уже у входа на футбольную площадку я понял, что они пошли с нами.

 

Мы шли все дальшё, к воротам. Там стояло еще пятеро.

 

И что-то никто из них не походил на лохов.

 

Правда, я совсем не нервничал. Меня настолько успокоили слова Даниила, что я даже не переживал. Ну и что, что их в 3 раза больше, чем нас? Созвали народ для подстраховки. Ну мало ли. Вдруг мы на голову отбитые?

 

Один из них поманил Даниила. Остальные взяли его в круг, и я подошел поближе, чтобы ничего не пропустить.

 

— Ну и что ты гасишься? Думаешь, мы тебя не найдем? Когда груз будет?

 

— Я же вам сказал…

 

— Что ты там СКАЗАЛ! Да какие тут могут быть БАЗАРЫ! — заорал один из них.

 

Все это время я стоял рядом с тем длинным парнем из арки, который был с самого начала. Он смотрел на происходящее и улыбался. Причем улыбался скорее сочувственно.

 

— А в чем рамс то? — спросил я у него.

 

Он посмотрел на меня, не убирая улыбку с лица. Разве что слегка приподнял брови.

— А ты не в крусе что ли?

 

— Да нет…

 

Внезапно какой-то мелкий парень вылетел из толпы, ворвался в кольцо и зарядил Даниилу прямо в челюсть. Тот упал на асфальт.

 

— ГАСИТЕ ИХ!!

 

Дальнейшее я не очень помню. Точнее, я помню момент, когда добродушный парень, рядом с которым я стоял, взял меня за грудки и несколько раз ударил в глаз. Я даже ничего понять не успел.

 

Я лежу на асфальте и смотрю на мир единственным целым глазом. Вторая часть лица превратилась в один большой отёк. На удивление, мне не страшно. Я слышу гул дороги, шум потасовки и мелькающие тут и там тени.

 

Спасибо ему, что он не стал пинать меня.

 

Я же говорил, что он мне сразу понравился.

 

— Один готов! — крикнул улыбчивый и побежал помогать своим.

 

Я аккуратно ощупал опухшее лицо. Больно не было. Правда, поначалу я слегка забеспокоился — мне почему — то показалось, что у меня нет глаза. Потом я себя успокоил, что я просто не могу его открыть.

 

Помнишь, когда тебя убивают в контр страйк, ты можешь перейти в режим наблюдения? Вот сейчас я был в нём. Я смотрел, как дерутся мои ребята. Они простояли подольше меня, хотя шансов у них не было. Эта шпана привыкла драться на улицах.

 

Я смотрел на них и думал: они вряд ли смотрят вечернего Урганта и идут спать.

Скорее всего, их история поиска на ютубе выглядит так:

 

«вырубил с одного удара»

 

«Чеченец уложил троих»

 

Пэдэсник раздавал удары один за другим. Он был почти на 2 головы выше всех здесь дерущихся. Кроме того дяди Стёпы, который меня вырубил.

 

Колю теснили к забору. Наконец, на него налетел тот армяшка из арки и бросил его на прогиб. Коля вышел из игры.

 

Пэдээсника загнали в угол футбольной сетки и, уже не стесняясь, били от всего сердца. Один парень, вцепившись в сетку, с размаха пинал его ногой по голове.

 

Как бы ты не относился к таким ребятам из средне-рабочего класса, в данный момент именно они диктуют условия. Потому что их больше и бьют они больнее.

 

— БРЕЕЕЙК! — армяшка заорал на всю футбольную площадку. — Ко мне все подошли!

 

Я встал и начал передвигать ноги в его направлении. Все были на месте, кроме Даниила. Он куда-то исчез, как только началась потасовка.

 

Я вертел головой и смотрел единственным целым глазом.

 

— Ваш то кореш съебался, а вас здесь оставил! — сказал один пацан из их шайки, поравнявшись со мной.

 

И не поспоришь.

 

Я отшатнулся, думая, что он захочет мне врезать — но он проешл мимо.

 

— Не расходитесь, щас разговаривать будем, — сказал армянин.

 

Я подошел к своим ребятам.

 

— Ну как вы?

 

— Жить буду, — сказал пдсник

 

У Колиной куртки были оторваны оба рукава. Она превратилась в жилетку.

 

Оба отделалась ссадинами и разбитыми носами. Меньше всего досталось ПДСнику — хотя его голову колотили, как спелый арбуз. Она у него что, чугунная, что ли?

 

Судя по всему, самый пострадавший тут был я.

 

Ну и куртка у Коли все-таки была хорошая.

 

Нас ослепил свет фар. Почти к самой футбольной площадке подъехала машина. Армянин склонился над лобовым стеклом и о чём-то говорил с водителем.

 

Когда он отошел, двери распахнулись. Из машины вышли трое. Два невысоких чеченца и какой-то седой дед.

 

От деда исходила угроза. Даже побольше, чем от чеченцев.

 

У него были цепкие глаза и тонкие губы. Весил он, на вид, килограммов 50. Весь сухой и жилистый.

 

К сожалению, он шёл к нам.

 

Я старался не поднимать на него глаз.

 

Дед остановился, придирчиво нас осмотрел и прищурился.

 

— Вы откуда такие нарисовались?

 

Я молчал. ПДСник — тоже.

 

Заговорил Коля.

 

— Вышло недоразумение.

 

Свита старика заржала. Ну да, это же такое смешное слово. «Недоразумение»

 

Старикан скользнул по Коле взглядом, мельком посмотрел на ПДСника и повернулся ко мне.

 

— А ты с ними, циклоп? — он недоверчиво глянул на мой заплывший глаз

 

— Да.

 

— Ты-то куда полез? Ты себя видел? Ты же, блядь, наркоша!

 

Я молчал.

 

— Скажи спасибо, что живой остался.

 

Я стоял, потупившись.

 

— Я не слышу!!

 

— Спасибо.

 

— Другое дело. Значит, мне тут рассказали, что вы впряглись за неправого. А стало быть, вы тоже не правы. Согласны?

 

Теперь уже молчали все. Даже Коля.

 

— Я как-то выражаюсь неясно?

 

— Ситуация была следующая… — начал Коля.

 

Мне бы его выдержку.

 

Седой усмехнулся. Было видно, что Коля ему нравится. Такие как он любят встречать сопротивление. Они не любят ссыкунов и лебезящих.

 

Он сложил руки за спиной.

 

— Ну давай, расскажи нам про ситуацию.

Я поймал на себе взгляд одного из чеченцев.

 

— Эй, братан! Нормально они тебя припечатали, да? — кивнул он в сторону шпаны. Те уже стояли чуть поодаль и следили за развитием событий. Не знаю, кем им приходилась эта троица, но было видно, что шпана ее уважала.

 

— Да.

 

— Слушай, тебе надо кровь пустить, — он полез в карман — давай- ка я тебе все сделаю.

 

Я сделал шаг назад.

 

— Да не ссы ты. Я быстро.

 

О достал из кармана нож — бабочку.

 

Я сделал еще один шаг назад и уперся в железную сетку.

 

— Главное, не дергайся — сказал он. А тоб без глаза останешься.

 

Есть в ноже-бабочке какая-то эстетическая угроза. Одним движением он превращается в орудие убийства. И таким же легким движением он снова превращается в обычный кусок нержавеющего металла. В своем роде, это даже искусство.

 

Я решил, что если он не остановится, я упаду на землю и закрою голову руками. А дальше — пусть делают со мной что хотят. Главное, чтобы я этого не видел.

 

— Да не ссы! Просто сделаю надрез и выйдет кровь. А то с такой рожей стыдно в гроб класть!

 

— Забей ты на него, — сказал старый, — Давайте лучше вашу судьбу решать. Значит, так. Ваш друг нам должен, так? А значит, должны и вы. Пацаны, мне неважно, кто вернет деньги. Ваш друг, Вы или патриарх всея Руси. Должны вы теперь ровно в 2 раза больше. Какие-то вопросы есть?

Мы шли по ночному городу, спотыкаясь о бордюры. Мне все еще не было больно. У меня было ощущение, что моя левая часть головы — в вакууме.

 

— Уже полпути прошли — сказал Коля.

 

Я шел на автопилоте. Я ничего не слышал и ничего не видел. Я просто переставлял ноги. Поднимал одну и ставил ее на землю. Затем — вторую

 

Мы шли целую вечность.

 

Наконец, впереди мы увидели горящие окна травмпункта.

 

Почему в больницах всегда такой неприятный свет? Все больные под ним выглядят еще хуже, чем они есть на самом деле.

 

Какой-то бомж с разбитым носом дремал на лавке, подложив руки под голову. Из его носа капала кровь. Прямо под ним, на полу, уже образовалась маленькая красная лужица.

 

Я подошел к окну регистратуры.

 

— Что у вас? — равнодушно спросил женский голос в окошке.

 

— Мне бы к врачу, — сказал я.

 

— Сейчас прямо, а потом — третий кабинет налево.

 

Я все равно ничего не запомнил, поэтому тыкался во все попавшиеся двери.

 

Меня отправили к окулисту — молодой круглолицей девушке с длинной косой, достающей до поясницы. Она как будто вышла из-под пера Тургенева.

 

Моего вида она не испугалась.

 

— Давайте посмотрим, что там у вас, — сказала она, придвигаясь ко мне.

 

— Секунду! А где тут у вас туалет?

 

— Как выходите, — сразу направо.

 

Я выскочил из кабинета и побежал в сортир.

 

Не успев рассмотреть чистоту ободка, я рухнул на колени перед унитазом и проблевался.

 

В голове у меня пульсировало сердце. В ушах звенело.

Я встал и вытерся бумажными полотенцами. Напоследок я несколько раз прополоскал рот.

 

Я вернулся в кабинет и виновато сел на место. Как назло, у меня даже не было жвачки.

 

Затем был травматолог.

 

— Сотрясение мозга — резюмировал он.

 

— Идите в коридор и ожидайте, — буркнула врачиха, которая была с ним в кабинете.

 

Я послушно сел на лавку и стал ждать. Через 10 минут я постучал в кабинет

 

— Я же сказала подождать! — рявкнула она.

 

Честно говоря, я думал, что ко мне здесь будет иное отношение — в отличие от местных забулдыг и бомжей, я больше всего был похож на жертву несчастного случая. В белой рубашке — хоть она и перестала быть белой, в брюках, чиносах и бомбере.

 

Ничего подобного. На меня орали на общих основаниях.

 

Я сел на лавку и застонал. Бомжа уже не было. О нем напоминала лишь лужица застывшей крови на кафеле.

 

Голова болела просто невыносимо. У меня ломило зубы, челюсть и шею. Во рту как будто была вата.

 

Мне казалось, что моя голова — кусок огромного зефира. Больного, пульсирующего и кровоточащего.

 

— Я же сейчас отключусь и умру, — в панике думал я, — неужели они не видят?

 

Я вскочил на ноги и зашел в кабинет

 

— Умоляю! — начал я с порога, — Как вы не видите? Мне плохо!

 

В этот раз врачиха не стала орать. Она устало сказала:

 

— Здесь всем плохо. А ему — похуже, чем тебе! — она ткнула пальцем в фигуру на каталке.

 

Я посмотрел туда и похолодел. Там лежал мужик, и вся правая часть его головы была раскурочена. Казалось, будто ее срезали чем-то рифленым и острым. Мужик был в сознании, но даже не стонал — он просто лежал на спине, смотрел в потолок и моргал.

 

— Извините, — попятился я.

 

Не дожидаясь, когда меня вызовут, мы с ребятами ушли. Но перед уходом я еще раз навестил уборную. Пришлось снова изгваздать им унитаз.

 

На улице мне слегка полегчало.

 

Я застегнул бомбер и позвонил Даниилу.

 

Долгие 8 гудков. Наконец, он взял трубку

 

— Вы где? — спросил он? Все хорошо?

 

И тут я взорвался.

 

— Все хорошо? МУДАК! Из-за ТЕБЯ мы в жопе!

 

— Парни, извините.

 

— ХУЛИ НАМ ТВОЕ ИЗВИНИТЕ! — Ты продавал наркоту этим гопникам??

Даниил молчал.

 

— Почему такие, как ты, не могут жить спокойно? У вас есть все! Деньги, работа, богатые родители! Изучайте языки, путешествуйте, сука, я не знаю..!

У меня сбилось дыхание.

— Извините, парни, — он положил трубку.

 

Я звонил ему снова, но телефон был отключен.

 

— Вот же мудила! — я готов был швырнуть телефон об асфальт.

 

Ребята плелись сзади и молчали.

 

На улицах города понемногу начало светать.

ГЛАВА 20

6 месяцев спустя

Я стоял на берегу и рассматривал рыбаков. Вот же маньяки — просыпаются в 5 утра, одеваются, как на северный полюс, и прут сюда.

И в чем смысл? Сидеть на перевернутом ведре, опустив леску в лунку?

Ноги понемногу стали замерзать. Я застегнул пуховик под самую шею.

 

Какие-то три месяца назад все женщины при виде меня прятали за спину детей и сумки. Их можно понять — выглядел я так себе. Опухшая губа, фиолетовый глаз и измочаленные губы, похожие на старую губку для мытья посуды. Все тело болело — я с трудом поворачивал шею.

 

А сейчас я хотя бы просто безработный.

 

Такая вот вишенка на торте.

 

Я вышел на дорогу. До дачи моего дяди было недалеко — минут 10 пешком. Вернее, это дача уже была не дядина. Помимо небольшого наследства у дяди нашлась целая куча долгов. Дачу пришлось продать.

 

Я смотрел под ноги и шел. Когда мимо проезжали машины, я не поднимал глаз.

 

Если вам интересно — Даниил уехал из города и живет в Сочи. Да, вот так просто. Мы боимся поменять работу, чтобы ездить на 3 остановки дольше в другую сторону, а человек просто берет и уезжает жить в абсолютно другой мир.

 

Он все-таки рассказал обо всем своему отцу.

 

На это раз отец принял радикальные меры. Он не стал отбирать машину — он просто обнулил всю жизнь своего сыночка и дал ему возможность прожить ее сначала. Да, богатые так умеют. Они могут позволить своему ребенку начать жизнь с нового листа.

 

Но ведь горбатого исправит только могила, согласны? Я уверен, Даниил скоро найдет себе новых друзей. А даркнет и Гидра — они везде есть. Закладок полно и в Сочи.

 

Но надо отдать его отцу должное, он решил все проблемы сына в городе. Поэтому и от нас все отстали. Тех ребят, которые нас отделали, я больше не видел.

 

А что мы? Мы — как обычно.

 

Я сходил в службу занятости, чтобы каждый месяц получать 4800 рублей. Параллельно я мониторю зарплату. ру и хедхантер.

 

Меня уволили — вернее, попросили уйти. Разумеется, этот Никита, в котрого я плеснул из баллончика, написал заявление в суд. Ему трудно было что-то доказать, но он достал всех. Даже тех, кто сидит в головном офисе на другом конце города.

 

Вот ведь ирония судьбы. Хоть и косвенно, но он снова меня уволил.

 

Если честно, я нисколько не расстроен. Что уж говорить, это явно не было работой моей мечты.

 

Врач Саша помирился со своей подругой, и они негласно объявили нас с Даниилом врагами народа. Обвинили во всех своих бедах. Разумеется, все это произошло с ее подачи.

 

Трудно ее в чем-то упрекнуть. Наш с Даниилом дуэт — теперь уже прошлый, вряд ли можно назвать образцовым.

 

Случись что, Даниил бы подвел этого Сашу под монастырь и даже не почесался.

 

Хотя, что теперь искать виноватых. Можете и в меня кинуть камень. Ведь до Сочи он все равно не долетит.

 

Знаете, иногда хочется от души втащить тому, кто повинен во всех твоих бедах. Но как известно, бить зеркала — плохая примета.

 

Наконец, показались знакомые ворота.

 

Хотя только ворота и остались знакомыми. Я осторожно заглянул внутрь — там во всю шли строительные работы.

 

— Давай, давай! Опускай — кричал какой-то таджик в оранжевых тимберлендах, синих джинсах и расстегнутой куртке.

 

Вытащенное на улица радио во всю голосило ретро эфэмом, пока его не заглушил работающий экскаватор.

 

Все, что осталось от наших теплиц, валялось у ворот — несколько кусков полупрозрачного пластика, торчащих из-под снега.

 

Наверное, новый владелец не был фанатом домашних помидоров.

 

Экскаватор как раз сносил баню. Я помню, как мы прокладывали утеплитель — а вот и он, кстати. Выпадает из разломанной стены. Даже не знал, что мы напихали его так много. Наверное, в этой бане было бы очень тепло зимой.

 

Дому тоже досталось — его стали обшивать сайдингом какого-то мятного цвета. Судя по всему, новому владельцу не по душе стилистика а-ля деревенский уютный домик с самоваром и баранками. Что ж, его выбор.

 

Там, где была беседка, образовалась свалка — туда рабочие сбрасывали весь мусор. В углу я узнал нашу посуду, нашу тачку с поломанным колесом и знакомый телевизор со сломанной антенной.

 

Рабочие меня не замечали. Я развернулся и ушёл.

 

В местном магазине я купил бутылку пива и пошел на остановку.

 

Показалось солнце.

 

Иногда февраль напоминает март, или даже ранний апрель. Сейчас как раз тот случай. Я немного расстегнул пуховик и снял капюшон.

 

Мимо меня пробежали дети с тюбингом. Их щеки были красные от мороза.

 

— Кто покупает колу?? Кто купит колу? — Кричал пухлый паренек, самый старший из них.

 

Я подошел на остановку. Вдалеке показался автобус.

 

В принципе, все не так уж и плохо. Найду нормальную работу, где буду сидеть в офисе и печатать иски. Никаких рейдов и прочей ерунды. Хватит с меня.

 

Найду, наконец, девушку.

 

Автобус остановился передо мной.

 

Мы будем вместе есть чизкейк в кофешопе и смотреть фильмы Марвел.

 

Я сделал большой глоток и выкинул пустую в бутылку в урну.

 

А потом отложим денег и слетаем куда-нибудь отдохнуть.

 

Двери автобуса открылись шипящим звуком.

 

А что? Разве я не могу помечтать?

 

 

• Помечтай ещё мне! - continue reading →
• Filed under
  • детство,
  • жизнь,
  • наркотики,
  • Проза,
  • Россия,
  • Статьи,
  • Юмор и ирония,
  • Юмор и сатира