Литературный портал

Современный литературный портал, склад авторских произведений
You are currently browsing the Проза (художественная, публицистическая) category

Мы всегда будем вместe

  • 07.12.2021 12:26
   Марта была единственным ребенком Хосе Бенитеса. Ее мать Макаэ была плоть и кровь айорео, народа, населявшего пустоши Чако за века до того, как первые испанские колонисты ступили на берег реки Парагвай. Хосе встретил ее на войне, будучи инженером связи в армии Эстигаррибии, идя через пустынные и негостеприимные земли Чако в поисках воды, чтобы выжить, или боливийцев, чтобы умереть, – как повезет. Контуженный и раненый в ногу, он был демобилизован в тридцать четвертом и отправил свое искалеченное тело проживать жизнь в родном Парагуари. Макаэ он забрал с собой. Так он и жил в семейном доме с женой и родившейся в сорок третьем дочкой Мартой, возделывая сахарный тростник и ковыряясь в своем сарае со старыми рациями времен своей военной службы.
   Напротив их скромного дома стоял колониальный особняк адвоката Эдуардо Кабреры, построенный еще до поражения от бразильцев, практически сравнявших Парагвай с землей. Окно спальни их сына Рауля выходило на двор Хосе, и маленький Рауль не отрывая глаз смотрел оттуда на игравшую во дворе соседскую девочку.
   Соседи не приняли Макаэ – смуглую, с раскосыми глазами, одновременно робкую и дикую. Она и сама не искала их общества, проводя дни за заботами о хромом муже и тоскливым, чуть жутковатым пением на своем языке. В городке ее считали не то что ведьмой, но явно нечистой. Макаэ не стала креститься, да падре и не настаивал. Ему не по себе было от ее взгляда, смотрящего в никуда и одновременно в глубину и видящего там пламя, которое тихо плясало в ее узких и при этом широко открытых глазах. На испанском она говорила плохо, но много для общения было и не надо.
Так дико пела она и дочке Марте. Не крестившись сама, не понесла она крестить и Марту. В церкви шептались, что от дикого кебрачо манго не вырастет, и не пускали детей играть с маленькой Мартой. Так и росла одна одиноко с отцом и матерью почти до самой школы. Когда ей было пять, Макаэ умерла от туберкулеза, и Хосе стал оставлять маленькую Марту играть с другими детьми, а потом отдал в школу.
   На удивление, в отличие от своей дикой матери, Марта притягивала к себе других детей. Ее такой же, как у матери, взгляд в никуда и в глубину, и чуть воющая интонация не отпугивали, а наоборот, зачаровывали, хотя и непонятно чем. Марта, не прилагая особых усилий, собирала вокруг себя всех окрестных детей, молча слушавших ее дикие песни. Сама Марта очаровывала и одновременно пугала первобытной красотой. Она пошла в мать, унаследовав ее худощавую фигуру, прямую осанку, смуглую кожу, раскосые глаза, черные вьющиеся проволокой волосы и более тонкие черты лица, чем у ее отца – типичного гуарани с тяжелыми бровями и округлым лицом.
   Страстью Хосе, служившего инженером связи, было радио и средства записи. Он тратил свой скромный доход на покупки новейших радиоприемников, что можно было выписать из столицы. Сослуживцы присылали ему списанные рации, с которыми он возился в сарае. У него первого в округе появился магнитофон, хотя к музыке он был равнодушен. Он был радиолюбителем-одиночкой и иногда связывался по рации с такими же одинокими энтузиастами в Асунсьоне.
Марта росла. Парни на нее заглядывались, зачарованные странной красотой. Девушки ей завидовали и распускали слухи о сидящих в ней духах или самом дьяволе, который помогает ей привораживать мужчин. К ухаживаниям, впрочем, она относилась довольно отстраненно и равнодушно, в лучшем случае говоря: может быть. Знала ли она себе цену или мужчины ее не волновали – только догадки строить оставалось городку.
   Когда Марте исполнилось шестнадцать, к ней посватался Хавьер, молодой скотовод из Эскобара. Может быть, ответила Марта, смотря глубоко и никуда. Через неделю пришел Пабло, молодой счетовод, проводивший отпуск у родителей в Парагуари. И это может быть, ответила Марта. А еще через неделю предложение сделал Рауль – двадцатилетний сын адвоката Кабреры, все эти годы не отрывая глаз смотревший на нее из окна своей спальни. Хорошая партия, лучший жених в городе. Будут завистливо шептаться кумушки в церкви, что дикарка без рода отхватила такой сладкий кусок.
Но этого быть не может, – неожиданно заявила Марта, глядя никуда и глубоко.
   А Рауль Кабрера был ей одержим. Как только ни уговаривал ее, чего только ни обещал. Ты мне являешься в каждом сне, тебе от меня не уйти, мы с тобой всегда будем вместе, – повторял он ей при каждой встрече. Ей от меня не уйти, мы с ней всегда будем вместе, заявлял он старому Хосе. Мы с ней всегда будем вместе, – повторял он всем в городе. Когда в город снова заявился молодой скотовод, Рауль побил его прямо на станции. Молодой счетовод связываться с ним сам не стал. И весь город знал, что Рауль не отступится, ей от него не уйти, они всегда будут вместе. И только Марта была непреклонна: этого быть не может.
   Холодным июньским вечером, на Сан-Хуан, Рауль пришел в дом к Хосе и Марте и попросил у Хосе разрешения последний раз поговорить с его дочерью наедине. Вид у него был отчаявшийся, но старый хромой Хосе пустил его к дочери. Через две минуты отец услышал голос Рауля: тебе от меня не уйти, мы всегда будем вместе, ответ дочери: этого быть не может, а после – выстрел пистолета. Он бросился в комнату Марты и увидел дочь, лежащую навзничь, убитую выстрелом в лицо, и раскрытое окно, через которое, по всей видимости, сбежал Рауль.
   Падре отказался отпевать некрещенную Марту и хоронить ее на городском кладбище, и Хосе вырыл могилу во дворе дома, так, что на нее выходило окно спальни убийцы в соседском особняке, через которое он смотрел на дочь Хосе все эти годы. Хоронили Марту в закрытом гробу. Так решил Хосе, чтобы не показывать обезображенное выстрелом лицо. Он заказал тяжелейший железный гроб, который едва несли шесть человек. Ты убил ее, чтобы вы всегда были вместе, – шептал на похоронах полубезумный отец, – тебе от нее не уйти.
   После похорон старого Хосе часто видели сидящим у могилы дочери и бормочущим: убийца, тебе от нее не уйти. А потом видели, как он шел в свой сарай и говорил по рации, словно обращался к убийце: ты убил ее, чтобы вы всегда были вместе, ешь ее плоть, пей ее кровь, тебе от нее не уйти. Спятил старик.
   Случай взволновал округу, об этом говорили целый месяц. Местные женщины, которые и так не любили Марту за ее дикий вид и излишнее внимание к ней мужчин, сошлись во мнении, что кровь айорео нечиста и дьявол как в ней сидел, так и свел с ума несчастного Рауля, смотревшего на нее из окна, внушив тому, что они всегда должны быть вместе.
   А Рауль Кабрера исчез без следа. Никто больше не видел его ни в Парагуари, ни за его пределами. Словно не было ему места ни на земле ни над ней. Отец, адвокат со связями в столице, хлопотал, чтобы его не разыскивали, рассчитывая, что Рауль объявится, когда шум поутихнет. Убийство, конечно, просто так не замять, но никто не видел Рауля входящим в дом Марты, кроме ее полубезумного старого отца. Такому на суде не поверят. Доказательств мало. Шансы хорошие. Отец даже в газетах давал объявления, адресованные сыну. Возвращайся, не бойся. Однако Рауль так и не объявился. Скорее всего, он переправился через реку в Аргентину и там затерялся, не рассчитывая вернуться домой. А может, и сгинул он где-то на рудниках Атакамы или на холодных патагонских пастбищах. Его семья надеялась и ждала, но с каждым годом надежда все угасала.
   Через три года с того дня, как была убита Марта и сбежал Рауль Кабрера, его отец нашел на крыльце особняка посылку без адреса отправителя. В ней была пленка с записью, длившейся несколько минут. Сдавленный голос Рауля, доносившийся словно из преисподней, повторял полушепотом, с обреченной дрожью, в которой чувствовались животный страх, отчаяние и крайнее истощение: “я убил ее, ем ее плоть, пью ее кровь, мне от нее не уйти, мы всегда будем вместе”. Семья не стала скрывать эту запись от полиции, надеясь, что это поможет найти сына, пусть даже и станет доказательством его вины.
Округу это снова взбудоражило, и кумушки шептались: даже после смерти эта ведьма не оставляет бедного Рауля. Где бы он ни был, нет ему покоя. Возможно, гонимый ведьмой, Рауль бродит по окрестным холмам и не может показаться людям. Охотники поговаривали, что им виделась какая-то одичавшая фигура в окрестных сухих лесах. Но семья потеряла надежду встретить Рауля, посчитав, что даже если он жив и бродит по холмам Кордильеры, то, во что он превратился, – это уже не совсем их сын, а всего лишь живой мертвец, мучимый убитой им ведьмой. Рауль и Марта стали страшной местной легендой, которой пугали детей, о призраке ведьмы и истязаемом им несчастном преступнике. Кто-то даже считал, что могила Марты, вырытая напротив окна спальни Рауля, образовала дьявольскую связь мертвой девушки с ее убийцей. И в городе думали: он хотел всегда быть вместе с ней, он это получил. Поделом обоим – и ведьме и одержимому.
   Еще через десять лет, пережив и жену и дочь, умер и старый безумный Хосе. Наследников он не оставил, и муниципалитет пустил его дом и участок с молотка. Новый хозяин решил перестроить дом, а Хосе похоронить вместе с дочерью на городском кладбище. Новый падре против этого не возражал, да и спокойнее городу будет, если дух одержимой дьяволом дикарки обретет покой среди христианских могил. Рабочие разрыли могилу Марты, вынули тяжеленный железный гроб – и в ужасе вызвали полицию. Полицейские обыскали дом и сарай с радиоаппаратурой, где нашли пленки с записью разговоров старика. Так спустя тринадцать лет город узнал страшную правду.
   В тот холодный июньский вечер Хосе, услышав звук выстрела, схватил молоток и побежал, хромая, в комнату Марты. Там он застал ее, убитую выстрелом в лицо, и Рауля, повторяющего в ступоре: мы всегда будем вместе. Не помня себя, старик оглушил убийцу ударом молотка и связал. Когда тот очнулся, Хосе глухо произнес: тебе от нее не уйти, вы всегда будете вместе. Он заказал тяжелый гроб, чтобы носильщики не почувствовали разницу в весе, сам поместил тело дочери в гроб, а Рауля усыпил снотворным и положил к ней же вместе с рацией.
   Очнувшись, Рауль Кабрера обнаружил себя похороненным заживо в гробу вместе с телом Марты и рацией. По этой рации к нему и обратился отец Марты. Соседи думали, что старик сошел с ума от горя и воображал, что говорит с убийцей по рации, но он на самом деле с ним он и говорил. Рауль, вне себя от ужаса, в закрытом гробу, в темноте и тесноте, не в состоянии даже повернуться, угрожал Хосе, умолял его вытащить, просил прощения и плакал от ужаса, на что Хосе отвечал: ты убил ее, чтобы всегда быть с ней вместе, так будь. Ешь ее плоть, пей кровь. Через неделю, мучимый голодом и жаждой, Рауль впился в остывшее и разлагающееся тело Марты, ел его, пил ее кровь, пока было что пить, и испражнялся под себя. Больше месяца он медленно и мучительно умирал от жажды и отравления в могиле, вырытой под окном своей спальни, среди своих фекалий и трупных выделений, царапая крышку гроба и остервенело впиваясь зубами в тело Марты. Довольно быстро он сошел с ума и повторял услышанное по рации от Хосе: я убил ее, ем ее плоть, пью ее кровь, мне от нее не уйти, мы всегда будем вместе. Эти его слова отец Марты и записал на пленку, подложив ее однажды под крыльцо семьи Кабрера, не знавшей, что все эти годы их сын лежал рядом с ними.
   И они всегда были вместе.

Мы всегда будем вместe

  • 07.12.2021 12:26
   Марта была единственным ребенком Хосе Бенитеса. Ее мать Макаэ была плоть и кровь айорео, народа, населявшего пустоши Чако за века до того, как первые испанские колонисты ступили на берег реки Парагвай. Хосе встретил ее на войне, будучи инженером связи в армии Эстигаррибии, идя через пустынные и негостеприимные земли Чако в поисках воды, чтобы выжить, или боливийцев, чтобы умереть, – как повезет. Контуженный и раненый в ногу, он был демобилизован в тридцать четвертом и отправил свое искалеченное тело проживать жизнь в родном Парагуари. Макаэ он забрал с собой. Так он и жил в семейном доме с женой и родившейся в сорок третьем дочкой Мартой, возделывая сахарный тростник и ковыряясь в своем сарае со старыми рациями времен своей военной службы.
   Напротив их скромного дома стоял колониальный особняк адвоката Эдуардо Кабреры, построенный еще до поражения от бразильцев, практически сравнявших Парагвай с землей. Окно спальни их сына Рауля выходило на двор Хосе, и маленький Рауль не отрывая глаз смотрел оттуда на игравшую во дворе соседскую девочку.
   Соседи не приняли Макаэ – смуглую, с раскосыми глазами, одновременно робкую и дикую. Она и сама не искала их общества, проводя дни за заботами о хромом муже и тоскливым, чуть жутковатым пением на своем языке. В городке ее считали не то что ведьмой, но явно нечистой. Макаэ не стала креститься, да падре и не настаивал. Ему не по себе было от ее взгляда, смотрящего в никуда и одновременно в глубину и видящего там пламя, которое тихо плясало в ее узких и при этом широко открытых глазах. На испанском она говорила плохо, но много для общения было и не надо.
Так дико пела она и дочке Марте. Не крестившись сама, не понесла она крестить и Марту. В церкви шептались, что от дикого кебрачо манго не вырастет, и не пускали детей играть с маленькой Мартой. Так и росла одна одиноко с отцом и матерью почти до самой школы. Когда ей было пять, Макаэ умерла от туберкулеза, и Хосе стал оставлять маленькую Марту играть с другими детьми, а потом отдал в школу.
   На удивление, в отличие от своей дикой матери, Марта притягивала к себе других детей. Ее такой же, как у матери, взгляд в никуда и в глубину, и чуть воющая интонация не отпугивали, а наоборот, зачаровывали, хотя и непонятно чем. Марта, не прилагая особых усилий, собирала вокруг себя всех окрестных детей, молча слушавших ее дикие песни. Сама Марта очаровывала и одновременно пугала первобытной красотой. Она пошла в мать, унаследовав ее худощавую фигуру, прямую осанку, смуглую кожу, раскосые глаза, черные вьющиеся проволокой волосы и более тонкие черты лица, чем у ее отца – типичного гуарани с тяжелыми бровями и округлым лицом.
   Страстью Хосе, служившего инженером связи, было радио и средства записи. Он тратил свой скромный доход на покупки новейших радиоприемников, что можно было выписать из столицы. Сослуживцы присылали ему списанные рации, с которыми он возился в сарае. У него первого в округе появился магнитофон, хотя к музыке он был равнодушен. Он был радиолюбителем-одиночкой и иногда связывался по рации с такими же одинокими энтузиастами в Асунсьоне.
Марта росла. Парни на нее заглядывались, зачарованные странной красотой. Девушки ей завидовали и распускали слухи о сидящих в ней духах или самом дьяволе, который помогает ей привораживать мужчин. К ухаживаниям, впрочем, она относилась довольно отстраненно и равнодушно, в лучшем случае говоря: может быть. Знала ли она себе цену или мужчины ее не волновали – только догадки строить оставалось городку.
   Когда Марте исполнилось шестнадцать, к ней посватался Хавьер, молодой скотовод из Эскобара. Может быть, ответила Марта, смотря глубоко и никуда. Через неделю пришел Пабло, молодой счетовод, проводивший отпуск у родителей в Парагуари. И это может быть, ответила Марта. А еще через неделю предложение сделал Рауль – двадцатилетний сын адвоката Кабреры, все эти годы не отрывая глаз смотревший на нее из окна своей спальни. Хорошая партия, лучший жених в городе. Будут завистливо шептаться кумушки в церкви, что дикарка без рода отхватила такой сладкий кусок.
Но этого быть не может, – неожиданно заявила Марта, глядя никуда и глубоко.
   А Рауль Кабрера был ей одержим. Как только ни уговаривал ее, чего только ни обещал. Ты мне являешься в каждом сне, тебе от меня не уйти, мы с тобой всегда будем вместе, – повторял он ей при каждой встрече. Ей от меня не уйти, мы с ней всегда будем вместе, заявлял он старому Хосе. Мы с ней всегда будем вместе, – повторял он всем в городе. Когда в город снова заявился молодой скотовод, Рауль побил его прямо на станции. Молодой счетовод связываться с ним сам не стал. И весь город знал, что Рауль не отступится, ей от него не уйти, они всегда будут вместе. И только Марта была непреклонна: этого быть не может.
   Холодным июньским вечером, на Сан-Хуан, Рауль пришел в дом к Хосе и Марте и попросил у Хосе разрешения последний раз поговорить с его дочерью наедине. Вид у него был отчаявшийся, но старый хромой Хосе пустил его к дочери. Через две минуты отец услышал голос Рауля: тебе от меня не уйти, мы всегда будем вместе, ответ дочери: этого быть не может, а после – выстрел пистолета. Он бросился в комнату Марты и увидел дочь, лежащую навзничь, убитую выстрелом в лицо, и раскрытое окно, через которое, по всей видимости, сбежал Рауль.
   Падре отказался отпевать некрещенную Марту и хоронить ее на городском кладбище, и Хосе вырыл могилу во дворе дома, так, что на нее выходило окно спальни убийцы в соседском особняке, через которое он смотрел на дочь Хосе все эти годы. Хоронили Марту в закрытом гробу. Так решил Хосе, чтобы не показывать обезображенное выстрелом лицо. Он заказал тяжелейший железный гроб, который едва несли шесть человек. Ты убил ее, чтобы вы всегда были вместе, – шептал на похоронах полубезумный отец, – тебе от нее не уйти.
   После похорон старого Хосе часто видели сидящим у могилы дочери и бормочущим: убийца, тебе от нее не уйти. А потом видели, как он шел в свой сарай и говорил по рации, словно обращался к убийце: ты убил ее, чтобы вы всегда были вместе, ешь ее плоть, пей ее кровь, тебе от нее не уйти. Спятил старик.
   Случай взволновал округу, об этом говорили целый месяц. Местные женщины, которые и так не любили Марту за ее дикий вид и излишнее внимание к ней мужчин, сошлись во мнении, что кровь айорео нечиста и дьявол как в ней сидел, так и свел с ума несчастного Рауля, смотревшего на нее из окна, внушив тому, что они всегда должны быть вместе.
   А Рауль Кабрера исчез без следа. Никто больше не видел его ни в Парагуари, ни за его пределами. Словно не было ему места ни на земле ни над ней. Отец, адвокат со связями в столице, хлопотал, чтобы его не разыскивали, рассчитывая, что Рауль объявится, когда шум поутихнет. Убийство, конечно, просто так не замять, но никто не видел Рауля входящим в дом Марты, кроме ее полубезумного старого отца. Такому на суде не поверят. Доказательств мало. Шансы хорошие. Отец даже в газетах давал объявления, адресованные сыну. Возвращайся, не бойся. Однако Рауль так и не объявился. Скорее всего, он переправился через реку в Аргентину и там затерялся, не рассчитывая вернуться домой. А может, и сгинул он где-то на рудниках Атакамы или на холодных патагонских пастбищах. Его семья надеялась и ждала, но с каждым годом надежда все угасала.
   Через три года с того дня, как была убита Марта и сбежал Рауль Кабрера, его отец нашел на крыльце особняка посылку без адреса отправителя. В ней была пленка с записью, длившейся несколько минут. Сдавленный голос Рауля, доносившийся словно из преисподней, повторял полушепотом, с обреченной дрожью, в которой чувствовались животный страх, отчаяние и крайнее истощение: “я убил ее, ем ее плоть, пью ее кровь, мне от нее не уйти, мы всегда будем вместе”. Семья не стала скрывать эту запись от полиции, надеясь, что это поможет найти сына, пусть даже и станет доказательством его вины.
Округу это снова взбудоражило, и кумушки шептались: даже после смерти эта ведьма не оставляет бедного Рауля. Где бы он ни был, нет ему покоя. Возможно, гонимый ведьмой, Рауль бродит по окрестным холмам и не может показаться людям. Охотники поговаривали, что им виделась какая-то одичавшая фигура в окрестных сухих лесах. Но семья потеряла надежду встретить Рауля, посчитав, что даже если он жив и бродит по холмам Кордильеры, то, во что он превратился, – это уже не совсем их сын, а всего лишь живой мертвец, мучимый убитой им ведьмой. Рауль и Марта стали страшной местной легендой, которой пугали детей, о призраке ведьмы и истязаемом им несчастном преступнике. Кто-то даже считал, что могила Марты, вырытая напротив окна спальни Рауля, образовала дьявольскую связь мертвой девушки с ее убийцей. И в городе думали: он хотел всегда быть вместе с ней, он это получил. Поделом обоим – и ведьме и одержимому.
   Еще через десять лет, пережив и жену и дочь, умер и старый безумный Хосе. Наследников он не оставил, и муниципалитет пустил его дом и участок с молотка. Новый хозяин решил перестроить дом, а Хосе похоронить вместе с дочерью на городском кладбище. Новый падре против этого не возражал, да и спокойнее городу будет, если дух одержимой дьяволом дикарки обретет покой среди христианских могил. Рабочие разрыли могилу Марты, вынули тяжеленный железный гроб – и в ужасе вызвали полицию. Полицейские обыскали дом и сарай с радиоаппаратурой, где нашли пленки с записью разговоров старика. Так спустя тринадцать лет город узнал страшную правду.
   В тот холодный июньский вечер Хосе, услышав звук выстрела, схватил молоток и побежал, хромая, в комнату Марты. Там он застал ее, убитую выстрелом в лицо, и Рауля, повторяющего в ступоре: мы всегда будем вместе. Не помня себя, старик оглушил убийцу ударом молотка и связал. Когда тот очнулся, Хосе глухо произнес: тебе от нее не уйти, вы всегда будете вместе. Он заказал тяжелый гроб, чтобы носильщики не почувствовали разницу в весе, сам поместил тело дочери в гроб, а Рауля усыпил снотворным и положил к ней же вместе с рацией.
   Очнувшись, Рауль Кабрера обнаружил себя похороненным заживо в гробу вместе с телом Марты и рацией. По этой рации к нему и обратился отец Марты. Соседи думали, что старик сошел с ума от горя и воображал, что говорит с убийцей по рации, но он на самом деле с ним он и говорил. Рауль, вне себя от ужаса, в закрытом гробу, в темноте и тесноте, не в состоянии даже повернуться, угрожал Хосе, умолял его вытащить, просил прощения и плакал от ужаса, на что Хосе отвечал: ты убил ее, чтобы всегда быть с ней вместе, так будь. Ешь ее плоть, пей кровь. Через неделю, мучимый голодом и жаждой, Рауль впился в остывшее и разлагающееся тело Марты, ел его, пил ее кровь, пока было что пить, и испражнялся под себя. Больше месяца он медленно и мучительно умирал от жажды и отравления в могиле, вырытой под окном своей спальни, среди своих фекалий и трупных выделений, царапая крышку гроба и остервенело впиваясь зубами в тело Марты. Довольно быстро он сошел с ума и повторял услышанное по рации от Хосе: я убил ее, ем ее плоть, пью ее кровь, мне от нее не уйти, мы всегда будем вместе. Эти его слова отец Марты и записал на пленку, подложив ее однажды под крыльцо семьи Кабрера, не знавшей, что все эти годы их сын лежал рядом с ними.
   И они всегда были вместе.

Фильм. Глава 2.

  • 07.12.2021 12:19

Будильник. Шесть часов утра. Ночью Касс никуда не опоздала. Снова работа. Яды, противоядия. Обед. Телефон вибрирует.

– да!?

– здравствуйте, это детский дом номер 34. Мы хотели бы с вами кое-что обсудить. Не могли бы Вы придти сегодня часам к двум?

– ммм… Думаю смогу.

– До свидания

Касс положила трубку. Странно с их стороны просить меня о исполнении своей работы в детском доме, хотя мне нет совершенно никакой разницы – подумала она. Лукас встретил химика , выходящей и закрывающей двери в свою лабораторию.

– куда это ты, солнце, так рано собралась?

– домой – сквозь зубы проговорила Касс

– но ведь сейчас… Даже не конец рабочего дня, а ты обычно уходишь минимум на час позже чем остальные… Что же это за дела, которые оказались важнее работы?

– завали и не лезь не в свои дела.

– а наш проект?

– я свою часть уже отнесла к тебе на стол

– ладно, пока, дорогая

Касс зашла домой , переоделась, выкурила несколько сигарет и пошла туда, где она должна была что-то выслушать от воспитателей или директрисы детдома.

Наверняка очередная проповедь насчёт благотворительности или насчёт помощи “своим братьям и сёстрам”- как называли всех этих жалких детей воспитатели и директриса. Наверное воспитывать меня, передаётся всем “членам помощи детдомовским детям” по наследству. Сколько уже сменилось воспитателей – и все они читают мне проповеди о моей ужасной жизни, тот факт, что я когда-то там жила не даёт им права постоянно просить меня о чём-либо, тем более они знают, что я никогда не собираюсь ничего для них делать. – думала Касс по дороге туда, где от неё чего-то ожидали. Выпуски новостей. Две очередные смерти. Два человека уже никогда не вернутся туда, где возможно их не ждали – в семью. Касс подходит. Место назначения. Нежно-зелёное здание. Старая краска. Светлые обшарпанные двери. Семь ступеней перед входом. Чёрный сетчатый забор. Рядом площадка. Орущие мелкие существа, называемые детьми. Вход. Кабинет 40. Тяжёлый вздох. Кассандра вошла. В комнате сразу запахло куревом, похожим на запах пороха.

– Здравствуйте. – сказала женщина средних лет очень неуверенно.

– я вас слушаю. – произнесла Касс.

– я бы хотела… поговорить с вами о вашей семье… – смущённо поправив очки сказала миссис Элен

– с какой целью?

– ну как Вам объяснить…у вас есть родная сестра…

– сестра!? Какой вздор.

– понимаете, через полтора года , как вы…вышли из нашего…заведения, к нам попала девочка, и только несколько дней назад выяснилось, что это…ваша сестра…и ещё…

– что ещё?

– Эмилия почти ничего не ест, молчит, и почти ни с кем не общается.

– хм… Эмилия значит…

– ей было бы лучше жить дома… У вас есть какие-либо справки от психотерапевта?

– да, куча справок и я собираюсь повеситься.

– я вижу, что вы говорите неправду, у вас нет справок.

– ладно, да, нету, но я не хочу видеть очередного ребёнка этой женщины.

– но поймите, ваша сестра ни в чём не виновата!

– и она как и вы плохо относится к своей матери

– …

– вы скрасите жизнь своей сестры, это будет очень благородный поступок с вашей стороны.

– ладно, даже если я соглашусь, я не умею общаться с этими… детьми, ей здесь будет лучше.

– я Вас уверяю, вы найдете общий язык, и у вас Эмили будет лучше.

– ладно, я кажется согласна…

– замечательно, вам нужно заполнить эти документы! – положила на стол штук десять бумаг- вы Эмили заберёте сейчас, или вечером?

– сейчас, но может вы нас хотя бы познакомите?

– ах, да, конечно! – Анна, позови Эмилию!- вашу сестру зовут Эмилия, ей 8 лет, день рождения у неё 20 февраля.

– здравствуйте. – сказала девочка с короткими каштановыми волосами, вошедшая в комнату в сопровождении Анны.

Касс рассматривала свою сестру с ног до головы.

– привет, Эмили, это твоя сестра Кассандра. Кассандра, это твоя сестра Эмилия.

-Очень приятно- сказала девочка достаточно холодно для ребенка.

Куда деть этого ребёнка на время работы, чем её кормить, и где она будет спать – думала неожиданно старшая сестра, заполняя документы.

– всё, вы заполнили все документы, можете идти.

– прощайте – произнесла девушка с надеждой на то, что она здесь больше никогда не появится.

– Пока, Эмили. Пока , Кассандра и не кури в присутствии ребенка

– сама разберусь – бросила Касс , закрывая дверь.

Сёстры вышли из этого злосчасного здания молча. Дорога домой. Ветер. Молчание. Закат. Фонари. Звук зажигалки. Кассандра закурила. Развиваются чёрные и каштановые волосы. Дым. Снова фонари. Приглушённый звук рекламы. Синяя подсветка супермаркета. Вход.

Двадцатиминутное молчание нарушил вопрос Касс: “Что ты ешь?”

– я ем всё

– тоесть яичница с беконом, кексы и чай тебя устроят?

– да, конечно

Касс оплачивала единственный раз в своей осознанной жизни что-то кроме бытовых продуктов , а тем более – что-то сладкое. Выход. Уже темно.

– у тебя есть одежда?

– да, есть сменное платье.

– ясно, нету.

Вибрация. Звонок. Медленно, абсолютно без желания девушка взяла телефон.

– да?

– 500, цербер, Кейт, Элис и Брэд Диксс 1:38

– принято.

Лестница. Тёмный, с разбитым зеркалом и треснувшими лампочками лифт поднял химика с её подопечной на седьмой этаж. Звук ключа. Чёрная дверь открылась. Девочка тут же почувствовала сладковатый запах сигарет и неясный, похожий на огурцы запах.

– проходи, теперь ты будешь жить здесь.

– угу.

Девочка с болотно-зелёной тканевой сумкой прошла в комнату и остановилась по середине, не зная, что ей делать дальше. В комнате было темно. Стоял стол, на котором лежала разная техника: ноутбук, планшет, клубок проводных наушников, а рядом с ними лежало множество листов формата А4, тетрадей в клетку, блокноты, и жёлтый ежедневник. Вещей на столе лежало много, но не смотря на это , все они лежали ровно, и только листы формата А4 немного поехали в бок от общей стопки. Справа от дверного проёма, вдоль стены стояла темно-серая кровать, которая выглядела мягкой и новой, не смотря на то, что ей уже около двух лет. Слева от несуществующей двери прямо у стены стояла такое же серое как и кровать кресло. Напротив кресла было большое окно с подоконником, но оно было завешено тяжёлыми шторами и поэтому в этой комнате было темно. Прямо напротив входа стоял на удивление такой же серый шкаф. Справа от шкафа на стене висела пробковая доска на которой было много небольших листков разного размера, которые прикреплены чёрными кнопками.

-проходи, чего стоишь!?

– эм…

– пока будешь спать здесь – сказала Касс, указывая на серую кровать.- вещи можешь положить в шкаф на нижние полки.

– хорошо.

Девочка осторожно прошла к кровати, разглядывая вещи на столе. Она села. Поднялось совсем маленькое облако пыли. Кровать была очень мягкая и от неё исходил мягкий приятный запах. Эмилия легла. В глазах потемнело и девочка провалилась в сон.

Касс стояла на кухне и готовила яичницу с беконом. Запах огурцов смешался с запахом бекона. Яичница с беконом на большой чёрной тарелке. Кекс аккуратно порезан и лежит на точно такой же квадратной с закругленными углами тарелке. Чёрный чай в кружке из такого же чёрного стекла. Теперь всё это разнообразие стоит на тумбочке в изголовье кровати.

Чай. Несколько сигарет. Включен будильник. Кассандра уснула на своём сером кресле.

Фильм. Глава 1.

  • 07.12.2021 12:19

Шесть утра. Звонит телефон. Ещё темно. Кассандра встаёт. Телефон продолжает вибрировать. Она не обращая на него никакого внимания быстро одевается. Допивает энергетик. Телефон звонит. Она наконец отвечает не звонок.

– да?

– Кристофф Элиссон 200. Сегодня 3:25 . Синий кот.

– принято.

Кассандра положила телефон в карман. Надела куртку. Закрыла двери. Она идёт на работу.

Кассандра работала в лаборатории на очень крупную фирму – она производила яды, противоядия и работала с химикатами.

Работа. Кассандра проходит холл.

– эй Касс , ты доделала свою часть проекта? Мне кажется, что в наш набор стоило бы добавить мышьяк или скажем цианид… Так бы мы могли повысить эффективность и повысить продажи…

– кончай говорить этот бред, если есть идеи, то можешь предложить начальству.

– но ведь…

– заткнись, Лукас

– Ах, ты такая сердитая сегодня…

– завали!

– ах, не злись, дорогая!

– напомни, почему я до сих пор не убила тебя , Лукас?

Лукас сделал обиженное выражение лица и отошёл. Кассандра была одной из немногих женщин в этой конторке, не считая фасовщиц, которых к слову на эту организацию было всего десять.

Обед. Кассандра выкурила две сигареты подряд. Затем вернулась в ресторанный дворик и съела обед состоящий из порции супа и котлеты с салатом на второе.

После обеда Кассандра вернулась к своим ядам. В её лаборатории всегда пахло травой, учитывая ежедневную уборку и дезинфекцию.

К 20:00 все уже разошлись по домам, но спец по ядам до сих пор оставалась в лаборатории. Она закрыла дверь на ключ. Она снова идёт домой. Всё снова как странный сериал. Супермаркет. Касс оплачивает тридцать банок энергетиков и пять пачек сигарет. Дорога домой. Люди куда-то спешат. Весёлые и злые лица. Все эти люди спешат туда, где , как им кажется, их ждут. Они спешат к своей семье. Кого-то из них действительно ждут там… Касс была единственной кто никуда не торопился – она шла медленно и курила. Ей было просто некуда торопиться. Едкий дым от сигарет. Чёрные волосы. Они развивались на ветру. Серые джинсы и чёрный топ. Телефонный звонок.

– здравствуйте, 300, Джерри Делл, сегодня 3:40

– нет, 3:50 – выдохнув дым, как-то непривычно медленно ответила она

– да, чёрная овчарка- сказал женский голос–

принято – так же медленно сказала Касс 

На улице уже давно темно. Тусклый свет фонарей…

Звук ключа, поворачивающегося в замке. Касс дома. Не зажигая свет она прошла в комнату. Сняла кеды и поставила между креслом и дверью, вернее не дверью , а дверным проходом, так как сама дверь по каким-то причинам отсутствовала. Химик. Она сидит поперек кресла, облакачиваясь на подлокотник. Пачка сигарет на исходе, в квартире дым. 23:00. Будильник на 03:00, чтобы не опоздать к 03:25. На ужин яичница. Очередной энергетик. Человеческая жизнь не является ни чем ценным, она ничего не стоит – подумала Касс.

Фильм. Вступление.

  • 07.12.2021 12:17

Она шла. Она знала , что вся эта жизнь это фильм, хотя всё было по-настоящему. Она была сценаристом, актрисой в главной роли и зрителем одновременно. Каждое действие, каждый час, каждый день, каждый месяц был по сценарию, и совершала это всё не она, а та, которая была актрисой. Тело Кассандры подчинялось ей, но она его не воспринимала как саму себя. Она продумывала каждое действие, каждое слово и каждый шаг. Даже засыпая она неосознанно анализировала очередную серию этого странного, ужасного , но приевшегося сериала. А всего лишь пару лет назад она была… Жизнерадостным ребёнком? Нет, она была ребёнком, но очень серьёзным и уже в детстве разочаровавшейся в жизни и людях. Она родилась сорокалетней женщиной. Что вообще представляет из себя Кассандра? Кассандра это короткие пышные чёрные волосы до плеч, холодный взгляд, синие глаза и голубые матовые ноги. Она много курила, работала и училась 24/7. Времени хватала только на трёхчасовой сон и энергетики.

Фильм. Вступление.

  • 07.12.2021 12:17

Она шла. Она знала , что вся эта жизнь это фильм, хотя всё было по-настоящему. Она была сценаристом, актрисой в главной роли и зрителем одновременно. Каждое действие, каждый час, каждый день, каждый месяц был по сценарию, и совершала это всё не она, а та, которая была актрисой. Тело Кассандры подчинялось ей, но она его не воспринимала как саму себя. Она продумывала каждое действие, каждое слово и каждый шаг. Даже засыпая она неосознанно анализировала очередную серию этого странного, ужасного , но приевшегося сериала. А всего лишь пару лет назад она была… Жизнерадостным ребёнком? Нет, она была ребёнком, но очень серьёзным и уже в детстве разочаровавшейся в жизни и людях. Она родилась сорокалетней женщиной. Что вообще представляет из себя Кассандра? Кассандра это короткие пышные чёрные волосы до плеч, холодный взгляд, синие глаза и голубые матовые ноги. Она много курила, работала и училась 24/7. Времени хватала только на трёхчасовой сон и энергетики.

Иди сюда

  • 08.03.2019 06:39
        
      …прииди и вселися в ны,
очисти ны от всякия скверны,
и спаси, Блаже, души  наша.

Молитва Святому Духу Царю Небесный

Впереди остаток ночи. Нетяжелое суточное дежурство скоро подойдет к концу. Днем Марина проведет плановые наркозы на двух кесаревых сечениях и трех родах. Усталость навалится после ужина. Потом она поболтает с анестезисткой. Та, как всегда, будет плакать, жаловаться на сына алкоголика и замучившее всех безденежье. Так тяжело, как в этих «веселых» девяностых, еще никогда на ее памяти не было. И с каждым годом все хуже. Зарплату стали задерживать уже на три месяца. Перед Новым годом объявили, что денег не будет. Зато можно будет в автолавке взять колбасы в долг под декабрьскую зарплату. Веселых вам праздников! Все-таки заботится о медработниках наша администрация, как ни крути… И вообще о справедливости заботится. Вот недавно на всех этажах повесили ящички для больных, чтобы бросали туда письменные жалобы на врачей, если те вздумают брать деньги за лечение. Ударим по рукам хапугам  в белых халатах!
Марина самостоятельно работает в роддоме первый год. Ходит на дежурства с нами, старшими, – стажируется. Но недолго. За смышленость и хорошие отзывы акушеров заслуживает право дежурить в одиночку, и только однажды вызывает ночью заведующего на тяжелый случай. В общем – получается у девчонки. Она, – худышка, человечек тихий в бытовой жизни, но обладает редким умением резко меняться в работе. При конфликтах не дает себя в обиду, но никогда не кричит. Может поставить на место и нерадивую медсестру и некорректного врача. С роженицами терпелива всегда. Дежуранты акушеры-гинекологи с кафедры иногда утром после «ночного» удивляются.
– Смотри, – пигалица еще, – а как разговаривает. Авторитетов среди нас мало для нее…
Мы Марину поддерживаем, наставляем, и вспоминаем себя молодыми. Что касается меня, то я советую ей то, что давным – давно привили мне. Это, – быть очень осторожным в откровениях с акушерами при обсуждении возможных осложнений анестезии, а тем более если они уже произошли. Все это должно быть нашей внутренней темой потому, что иногда мы становимся свидетелями желания коллег обелить себя при разборе тяжелых случаев. И как правило за счет анестезиолога, используя информацию, полученную от него же. Но, это тема другой истории.
Марина вяло смотрит телек, пьет «полезный» йогурт, и пытается заснуть в своей крохотной ординаторской. Это не просто. Кто-то по доброте душевной поставил в комнатке три на четыре аж шестнадцать секций в радиаторе. Жара и в январские морозы стоит невыносимая. В носу за ночь персохнет так, что кажется кто-то поработал там грубым напильником. К утру вообще нечем дышать. Марина намочит большую простыню, закроет ею радиатор, – станет немного легче, и она заснет.
Огромная черная собака, похожая на добермана, шмыгнет из-за угла, остановится, принюхается, заметит ее… Вот она присядет для прыжка, мышцы напрягутся под глянцевой шкурой. Сейчас Марина почувствует, как гладкая туша тяжело придавит ей грудь… Но почему она не прыгает?.. Почему она не прыгает так долго?.. Смотрит и приседает все ниже… Ожидание невыносимо… Марина видит свои худые руки с вздувшимися венками. Эти руки ухватились за челюсти собаки, и пытаются не дать им сомкнуться у себя на шее… Она чувствует, что сил не хватит… Господи, неужели это я?.. За что?.. Хрип, кровь, слюна в огромной пасти… Что-то грохочет в голове…
Это – стук каблуков в коридоре.
Цок – цок – цок, – в одну сторону. Тук –тук – тук, – сразу же в другую. Разболтанными колесами забухает каталка по бетонному полу. Ну, вот, началось. Который час? Три. Значит спала четыре часа. И то хорошо. Настойчивый стук в дверь застает ее уже одевшейся, причесанной, и с фонендоскопом на шее. За дверью сонная акушерка с третьего этажа.
– Марина Петровна, срочно берем на кесарево. У бабы с миастенией воды отошли.
Беременная Лиля, к несчастью, страдает тяжелым недугом, – миастенией. Это тяжелая неизлечимая патология нервной системы. При нем случаются приступы, когда начинается сильное слюнотечение, потом становится невозможно глотнуть, затем слабеют мышцы грудной клетки, да так, что нет сил сделать вдох. Если не начать искусственную вентиляцию легких, или, как говорят больные – не «перевести на аппарат» – смерть от удушья. Но аппарат спасает, и он же губит. Снять приступ иногда не удается неделями, а каждый день на «на аппарате» приближает осложнения, – воспаление легких и гнойный бронхит, вылечить которые непросто. Приходится делать операцию на горле, вставлять через него трубку… И это еще не самое плохое…
Больные миастенией всю жизнь пьют таблетки, но это не всегда спасает от приступа, который провоцирует много вещей: психоэмоциональное и физическое утомление, болезнь, роды, даже прием некоторых, безвредных для других лекарств. Поэтому, чтобы уменьшить риск приступа в родах делают операцию кесарева сечения. Лиля давно в роддоме. Она под наблюдением, и готовится к плановой операции. Но раз отошли околоплодные воды, значит вот-вот начнутся схватки. Поэтому надо делать операцию срочно, невзирая на срок беременности. На консилиуме неделю назад определились, какое будет обезболивание. Это – эпидуральная анестезия. Во всем мире эта анестезия успешно применяется много десятков лет, и позволяет как раз избежать перевода беременной «на аппарат», что необходимо при общем наркозе. Эпидуралка призвана спасти роженицу от послеоперационных осложнений, в том числе, являясь «спасательным кругом»  для анестезиолога.
Марина знает историю Лили, она беседовала с ней раньше. В таких случаях положено вызывать завотделением, и Марина делает это, но пока его привезут, – может начаться приступ, времени в обрез. Акушеры на взводе, торопят. Волнуясь внутренне от предвкушения сложного, но интересного случая проверить себя, от возможности провести изящную анестезию, и заслужить похвалы коллег, Марина спускается в операционную. Там на узеньком столике под большой лампой ожидает ее Лиля. Она слегка постанывает от боли, но бурных схваток еще нет. Марина осматривает, прослушивает, измеряет, беседует, успокаивает. Приступа сейчас нет. Заветную таблетку Лиля вечером выпила исправно. Согласие на анестезию получено заранее, подпись стоит.
Остатки кошмарного сна улетучиваются сразу, как только Марина берет в руки специальную иглу для анестезии. Хорошо, что пациентка худощавая, проблем с пункцией быть не должно. А бывают «женщины в русских селеньях»… Пункция  у родильницы  весом в стотридцать килограммов иногда сгонит с анестезиолога сто потов. Чтобы ее сделать, приходится усаживать женщину на операционном столе согнувшись, подставлять под каждую ногу по стулу, да еще две санитарки должны держать ее по бокам и за голову. Длинны обычной иглы часто не хватает. «Буржуи» для таких сейчас делают специальные.
Кожа спины обработана бетадином, сделана местная анестезия кожи. Прокол. Лиля тихо ойкает. Марина чуткими кончиками пальцев «видит», как игла проходит мышцу, потом связку. Рука и игла стали одним целым. И вот оно! Непередаваемое ощущение победы. Игла, как-бы «проваливается» в пустоту после нарастающего сопротивления, она точно введена в нужное пространство, которое у Лили глубоко в спине, между ее позвонками. Это пространство – трубочка, диаметром в три – четыре миллиметра. Но Марина уже точно знает – «она там!» Внутри у молодого доктора разливается теплом успокоение и радость. Полдела сделано. Аккуратно, главное сейчас не расстерилизоваться! Один злостный микроб, попади он в эту тонкую трубочку в Лилиной спине, сделает ее инвалидом на всю жизнь. Теперь Марина вводит через иглу тонюсенький, как рыболовная леска, но полый внутри, катетер, извлекает иглу, присоединяет фильтр, и вводит медленно через катетер Лиле средство для анестезии. Сейчас есть мощные анестетики. Они – гарантия высококачественного и длительного обезболивания, – только сделай правильно укол. Но за такую гарантию можно дорого заплатить. Стоит доктору ошибиться на один-два миллиметра, и не заметить ошибки, – ценный анестетик попадет в вену, где ему не место. И трагедия неминуема – возникнет тяжелая аритмия, вплоть до остановки кровообращения. Буквально – смерть на игле. Марина все помнит, ничего не упустит. Пять раз себя перепроверяет, вводит «тест-дозу», выжидает, разговаривает с Лилей как-бы ни о чем, на самом деле держит постоянный котакт, чтобы по мельчайшим признакам и жалобам заподозрить неладное…
Все в порядке. Укладка, фиксация, капельница. Мониторы замигали красными цифрами давления, запикал кислородный датчик, поползла зеленая змейка кардиограммы…
– Лиля, как дела, дорогая. Схваток уже не чувствуешь? Не болит? Хорошо, анестезия уже начала действовать. Как дышать?..
– Хорошо чувствую, Марина Петровна. Сначала ощущение, как будто ногу отсидела, знаете. Потом прошло, и живот не болит, а какое-то тепло поднимается вверх… Дышать нормально. Скажите, Марина Петровна, а скоро начнете операцию?
– Молодец, Лиля, так держать! Все у нас получится теперь. Сейчас будем ждать двадцать минут, чтобы анестезия «поднялась» до груди, тогда весь живот обезболится. Ты будешь чувствовать, что к животу прикасаются, как будто гладят, а боли от разреза и укола чувствовать не будешь. Минут через пятнадцать позову акушеров мыться на операцию.
– Скажите, а спать я точно не буду?
– Ну, милая, успокойся и вспомни, что я тебе рассказывала. Любой наш препарат, который вызывает сон, для тебя небезопасен. Утрата сознания, мышечное расслабление вызовут приступ. Потом «на аппарат», – дальше в реанимацию. А потом – ты знаешь… Потерпи. Через полчаса достанут тебе твоего…
– Ванечку…
– Ну да, ну да, у тебя же мальчик на УЗИ…
Санитарка с первого этажа, запыхавшись, просовывает голову в двери операционной.
– Доктор. Вас там у прыёмному якыйсь чоловик клычэ.
– Скажи, я в операционной, не могу.
– Марина Петровна, – это муж мой, он издалека приехал, и потом уезжает. Скажите ему, что у меня все хорошо, пожалуйста.
Марина сбегает в приемный покой роддома. Здесь тишина, горит одинокая лампочка. В полумраке спиной к ней стоит грузный мужчина и кричит в мобильник, в основном матом. Он отборно обкладывает какого-то Толяна за то, что тот задерживается в пути с ящиком коньяка, а поляну пора накрывать. Увидев боковым зрением маленькую докторицу, бычок в кожанке, не отнимая мобилы от уха, стоя вполоборота, говорит.
– Скока я должен денег за наркоз?
– Во-первых, здравствуйте. Во-вторых вы мне ничего не должны. Лечение у нас бесплатное, за исключением некоторых лекарств. Если при выписке из роддома у вас появится непреодолимое желание внести какую-то сумму на развитие отделения, или выплатить мне лично гонорар за качественную анестезию, – побеседуете с нашим заведующим, и, поверьте, мы не откажемся.
– Не, ты не поняла, коза. На эти понты у меня нет времени. Я щас тебе даю бабло, и шоб все по уму было с Лильком. Скока надо?  Только так, шоб моя милая спала и ни беса не слыхала. Поняла?
– Видите ли, у вашей жены серьезное заболевание, при котором общий наркоз повлечет серьезные осложнения из-за «перевода на аппарат», а это чревато переводом в реанимацию, возможно надолго. Поэтому показана эпидуральная анестезия. Лиле все обьяснено, она дала согласие и…
– Шо!? Так шо, я не понял, она спать не будет?
– Нет. Я уже начала анестезию. Через пятнадцать минут…
– Смотри, устрица. Если Лилёк спать не будет, – у тебя будут большие проблемы, отвечаю. А они тебе нужны?…
Марина бежит в операционную, а перед лицом стоит морда оскалившегося большого черного пса. Вот он присаживается на задние лапы, пружинится, сейчас прыгнет…
Акушеры уже помылись и стоят вокруг закрытой простынями беременной женщины с поднятыми вверх белыми перчаточными руками. Скорее, скорее, пока нет приступа…
– Лиля, как дела?
– Все хорошо, Марина Петровна. Уже тепло ниже груди. Что там муж?
– Нормально.
Монитор, датчики, замеры давления, оксиметрия, уровень анестезии. Часы на кафельной стене курантами отбивают секунды в тишине операционной. Время принятия решения.
– Начинайте.
Проходит бесконечные две минуты и акушеры передают педиатру орущего Ваньку, всего в белой смазке и маточной крови. Хорошие оценки выставлены Ваньке педиатром. Аж восемь баллов по шкале Апгар. Хорошо… Анестезия адекватная, достали ребенка быстро, Лиля в порядке, дышит хорошо. Улыбается сквозь слезы, всех благодарит, обнимает сына, акушерка прикладывает его к груди. Он морщится, пищит, и пока не хочет сосать, но у мамы на груди скоро затихает, согреваясь.
Все как всегда, но каждый раз по-особенному. Привыкнуть к наполняющим ее чувствам Марина не может, и тоже в уголке пускает слезу. Постепенно напряжение спадает. Еще минут пятнадцать акушеры молча ушивают  матку. Потом и они расслабляются немного, начинают шутить, хвалить новорожденного на все три двести, поздравлять молодую маму с сыном и анестезиолога с удачным наркозом… Ночь на исходе.
Утренняя суета перед пятиминуткой. Акушерки шныряют с бумажками. Всем надо подготовиться к рапорту и сдаче смены. Куча дневников в историях родов подождет. Потом, когда Марина вернется из другого корпуса, где проходит рапорт у начмеда, она займется этой кучей, и уйдет домой часов в десять. Последние распоряжения даны анестезистке, оставленной следить за Лилей в палате интенсивной терапии. Ночной разговор почти забыт, некогда, –  дежурство еще не закончилось. Потом… Бутерброд съесть не успевает. Она выбегает из роддома с ворохом бумажек под мышкой и, запахивая полы пальто, стремится в корпус к начмеду. У порога ее встречают два черных джипа. Рядом братва. На капоте живописный натюрморт из коньячных бутылок, пластиковых стаканчиков, балыковой и лимонной нарезки. Стриженый бычок манит пальцем-сосиской нашу Марину.
– Иди сюда-а, мормышка…
– Не хамите, пожалуйста,.. и мне сейчас некогда. Через две минуты на рапорт, я спешу…
– Ты че, не вкурила, докторица? Я щас с Лилей говорил по мобиле, она сказала, что не спала. Говорит, шо не болело, но она не спала, как я тебе наказал… Теперь слушай, – тем, кто мне отказывает потом бывает трудно сосчитать свои проблемы. Я знаю как тебя зовут, и как зовут твою сестру и племянницу. Знаю, где вы живете. Щас я пьяный, а потому добрый, у меня радость, типа… Но когда я протрезвею через три дня, то на опохмел буду злой и за свои слова отвечу. Пацан сказал, – пацан сделал. Поняла? Дура. Могла бы денег до дому принести… Все, – беги…
Все в ординаторской искренне радуются за Марину. Еще бы, молодой доктор, ночью, в срочном порядке, не растерялась, здорово эпидуралку при миастении провела! И приступ предупредила! Ну, растешь, Мариша!.. Комплименты, рукопожатия…
Только Мариша очень бледна. Молчит, слабо кивает, как  перешибленная пополам. Все смотрят с пониманием и участием, – тяжелые сутки. Но она сидит в углу в кресле и мутным взглядом, на дне которого липкий страх, вглядывается в пространство между столом и холодильником.
– Мариш, что с тобой, ты чем расстроена, что-то случилось?
Она вдруг съеживается, и показывая пальцем на корзину для бумаг, почти кричит.
– Там… Собака… За столом, черная…
– ?…
– Ловите ее, поймайте… Она сейчас, ко мне… Позовите… А-а-а-а-аа…

***
Ее забрала бригада с острым психозом.
Потом Марине пришлось еще месяц провести в отделении неврозов.
На работу она вернулась, но в операционную с год ходить не могла.
Ночные дежурства убрали.
Спала дома со снотворными.
Разговор на улице слышала санитарка и все рассказала нам.
Мы поговорили с Лилей, и она, выписавшись, видимо, как-то стреножила мужа.
В общем, все обошлось хорошо.

Советская леди

  • 18.12.2017 11:28

Советская леди

 

Красной тушью на табличке было аккуратно выведено: «Служба быта». Ниже на листочке в клеточку из школьной тетради от руки было написано и пришпилено канцелярскими кнопками перечисление видов работ и расценок по ним. Здесь значилась и починка часов, и даже передача взамен, на время ремонта, других. Вот она – забота о советском человеке. Далее следовали переплётные работы, ручная чистка шуб и дублёнок и много чего ещё.

Однако Лера выцепила из списка именно то, что ей было нужно – ремонт обуви и замена набоек по приемлемой цене.

Лера умела одеваться красиво. Даже в сплошном дефиците советского времени она умудрялась удивить своих подруг невероятными нарядами. И никто не мог и догадаться, что  всё это – плод её фантазии и кропотливого труда. Ночами на руках она кроила и пришивала, добавляла и отрезала лишнее. Кто бы мог подумать, что именно она, Лера, — автор всех этих платьев, сарафанов, блуз, юбок и пиджаков. Ведь именно у неё единственной  в классе вписали в книжечку швеи-мотористки: «Швея без разряда». Школа, где когда-то училась Лера, была прикреплена к соседней швейной фабрике, где все девочки проходили производственную практику.

Шить бесконечные мужские семейные трусы, цветастые женские халаты и рукавицы для рабочих – это выбешивало Леру и всё больше утверждало в решении, что она никогда в жизни не будет работать на швейной фабрике. Ни за какие коврижки.

Впрочем, учёба в школе была уже в прошлом. Она давно доказала себе, что на корочки швеи можно смело плюнуть, если подружки восхищаются буквально творением её рук.

Одна незадача – обувь. Обувь на руках Лере точно невозможно было сшить.  Она могла часами рисовать  в блокноте модели туфель, смело экспериментировать  с формой каблуков и застёжками. Но это ни на миллиметр не продвигало её в решении сегодняшней задачи – у настоящей леди гарантированно хорошими должны быть туфли и причёска.

Причёску Лера умела себе организовать. Своя в доску школьная подруга проделала жизненный финт, став неожиданно для всех куафером – мастером стильных и массовых причёсок. А ведь все думали, что Ольга станет литератором. Её сочинения зачитывали на педсоветах в качестве примеров и были уверены, что Ольга обязательно поступит в Литературный институт в Москве. Но жизнь внесла свои коррективы: теперь Ольга была нарасхват как мастер ножниц и расчёски. А сочинительством она занималась до сих пор, но уже в качестве престижного хобби.

Лера ходила к Ольге часто. Когда по делу – навести марафет на голове, а когда просто потрещать ни о чём, или послушать рифмованные строки подруги.

Так что с головой, во всех смыслах, у Леры всё было хорошо. А вот обувь всегда держала её в тонусе, мысли о ней всегда вызывали тревогу и повышенную готовность как-то решать эту проблему. И это решение никогда не бывало окончательным, ведь обувь рано или поздно приходила в негодность или  становилась немодной.

Вариантов решения было не так и много. В магазинах либо не было ничего, либо было то, что описывалось фразой: «Аля, прощай, молодость!» Но люди как-то выкручивались и находили достойный вариант.

Город, где жила Лера, был портовым, поэтому здесь решений было два: либо магазин «Берёзка», где можно было найти приличные вещи и купить их за специальные чеки, либо напрямую купить у фарцовщиков или моряков загранплавания. Очередные туфли на высоком каблуке модного фасона, как в глянцевом зарубежном журнале (их Лера периодически просматривала у подруги, выскочившей замуж за моряка) попались Лере совершенно случайно. Этой самой подруге муж привёз из загранки туфли, но они оказались тесными в подъёме, а Лере пришлись в самую впору.

Ярко красные, из качественной замши, они смотрелись на ножке изящно и подчёркивали стройность и красоту. Одна беда – скоро пришли в негодность набойки. И Лера отправилась в «Дом быта» — куда же ещё, не самой же приколачивать кусочки резины. О полиуретане в  то время даже не слышали.

И вот теперь наша героиня стояла перед барьером пункта приёма обуви. Женщина без возраста в густо синем халате по-деловому приняла туфли, энергично чирякнула крест накрест мелом по подошве и каблукам и сообщила, что получить их можно будет к четвергу. Ловко выписала талон-квитанцию и вручила Лере. Теперь оставалось только ждать.

 

Время пролетело быстро. Лера подошла к перекидному календарю и оторвала очередной листок.

-Четверг, — прочитала она день недели, — время  идти за черевичками.

Настроение поднималось. Пора было вновь выгуливать модные завидные туфли.

-Надеюсь, что они всё успели сделать как надо, — сама себе проговорила Лера.

 

Взглянув на талон, женщина без возраста отправилась к полкам с отремонтированной обувью. Там стояли детские сандалии, несколько пар грубых мужских ботинок, сапоги, какие-то кожаные тапочки и Лерины яркие замшевые туфли.

Что-то насторожила Леру, какие-то нехорошие предчувствия закрались в душу. Когда тётка в халате вынесла и вручила Лере её туфли, внутри у неё всё будто оборвалось. Ей даже поплохело от увиденного, и она невольно присела на табурет, который, по всей видимости, для таких случаев был вынесен  за барьер.

Туфли, её любимые замшевые модные туфли были изуродованы. Все каблуки в глубоких царапинах, словно кто-то неведомый  когтями прочертил по замше следы. Это была настоящая трагедия. Гнев задушил комком в горле.

— Что это такое?- прошипела, не узнав свой голос, Лера.

— Новые набойки, — ровно ответила дама без возраста в халате.

-Зачем мне они теперь, ведь каблуки испорчены. Как вообще вы умудрились это натворить?!

-Женщина, вы что такое говорите. Набойки сделаны качественно. Вы ведь набойки заказывали?

— Какие к чертям собачьим набойки. Вы вещь испортили, вы это понимаете?

-Вы, наверное, такие и сдавали, — парировала приёмщица.

-Вы в своём уме? Это ведь теперь только выбросить.

-Это уж вам решать. Наше дело набойки правильно поставить.

-Вы так считаете?

-Да, я так считаю.

 

Лера выдохнула. Мысли бешено неслись в черепной коробке, больно стукаясь о височные кости изнутри.

 

-Давайте жалобную книгу. Я напишу туда всё, что я думаю о горе-мастере. Руки бы ему повыдергать и вставить в одно место. Впрочем, видимо они у него оттуда итак растут.

-Женщина, вам не стыдно? Этот мастер  инвалид. Для него эта работа – единственное спасение в жизни. Он с таким трудом научился делать качественно набойки, а вы его жизнь ломаете. Жалобу писать собираетесь. А ещё советский человек. Разве царапины на каблуках стоят поломанной судьбы инвалида? Не стыдно вам?

 

Лера стояла как загипнотизированная. Ей никак не хотелось ломать чью-либо судьбу. И, действительно, туфли – это просто вещь. Разве советский человек должен прикипать к вещам. Ведь это тогда мещанство. Лера не до конца понимала значение этого слова, но со школы запомнила, что оно носит оттенок чего-то ужасающего и позорного. Мещанкой ей никак не хотелось быть.

 

— А давайте я напишу ему благодарность. Ведь набойки он, действительно, сделал хорошо.

 

Ручкой, привязанной к стойке куском бечёвки, Лера написала, что очень довольна работой мастера. Подумала и приписала: «Прошу выдать ему премию».

Сумасшедшая

  • 18.12.2017 11:25

Сумасшедшая

 

Она ворвалась в лабораторию, размахивая, будто флагом, листочками направлений на анализы.

-Страховой полис покажите,- с вызовом бросила ей лаборантка.

-Полис я не взяла, спешила. Но у меня он есть. Я ведь не сама себе направления выписала. Давайте я вам завтра занесу, — предложила запыхавшаяся посетительница.

-Женщина, у меня забор крови через десять минут заканчивается. Если нет полиса, то я вас обслуживать не буду.

-Что значит обслуживать? Вы ведь не на базаре, а в лечебном учреждении. Возьмите кровь, а я вам вечером занесу, если уж вам нужно именно в этот день увидеть мой полис. Или давайте посмотрим в карточке, там должна быть копия.

-Я ничего не знаю. Если нет полиса, то нет и анализов.

— Девушка, я ведь неслась, во весь опор. Мне нужно, чтобы завтра результаты анализов были у врача.

-Это ваши проблемы, я ничего не знаю. У меня скоро закончится забор крови. Если нет полиса, то я вам ничем помочь не могу. У меня зарплата маленькая, а вас таких много ходит.

— В каком кабинете у вас главный врач? Если я до него дойду, то вам придется задержаться и поработать дольше, чем эти десять минут.

-Пожалуйста, в кабинете № 49. Только уже не десять минут, а меньше осталось.

 

Посетительница бросилась по коридору, ориентируясь по номерам кабинетов. Вот уже 39-й, 41-й. Этаж закончился. Стало ясно, что 49-й кабинет находится этажом выше.

Вот и заветная дверь. Кабинет номер 49. «Психиатр», — прочитала посетительница, и взглянула на часы. Стрелки часов показывали начало одиннадцатого. Слезы подкатились быстро, брызнув из глаз бессильной обидой, омывая спасительной влагой черствость и бездушие окружающих.

Айда, Пушкин!

  • 18.12.2017 11:24

Айда, Пушкин!

 

Мы сидели в сверкающем огнями холле отеля в курортной Хургаде. Ставший уже привычным для многих  россиян африканский зной оставался снаружи, а внутри дружно работали кондиционеры.

— Тез-тур! Тез-тур! — оповестил присутствующих о своем появлении очень даже загорелый молодой араб в цыплячье-желтой толстовке с фирменным знаком туркомпании на спине.

Он удобно сел в мягкое кресло и картинно  маленькими глотками стал наслаждаться кофе из маленькой чашечки. Вероятно, он был уверен, что те, кому нужны его услуги, уже должны были услышать его призыв и найти его сами. Впрочем, он был прав на все сто процентов.

Мы и наши товарищи по дате прилета на отдых, рассчитывающие на сверхсервис «за такие бабки», начали тихо закипать от подступающей злости на темнокожего представителя турсервиса Египта. Гаденький голос внутри утомительно нашептывал: «Как же так, он здесь расселся как король, а вы к нему на поклон должны идти! Он должен вас холить и лелеять, собирать по отелю, предлагать и расспрашивать о том, есть ли у вас какие-то проблемы, а потом и решать их вместе с правительством Египта, да и всего Африканского континента». Но здравый смысл победил тупую гордость, и мы подошли к яркому кудрявому гиду.

Он как-то слишком искренне обрадовался нам и показал все 32 зуба в ослепительной улыбке. Я попытался блеснуть своим английским, собирая в памяти примитивную фразу. Начал было, но молодой араб опередил меня: «Я прошу вас говорить со мной только на русском языке. У вас такой прекрасный мелодичный язык».

— «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин», — с иронией процитировали мы хором.

— Почему Ленин? Им разговаривал Пушкин!- восторженно парировал араб.

— Вас как зовут, молодой человек? — поинтересовались мы.

-Али, зовите меня Али!

-Али, вы знаете кто такой Пушкин?

— Конечно, знаю! Это великий русский поэт. Его должны знать все в мире. Вы ведь знаете Пушкина, верно?

Али говорил на правильном русском языке без малейшей тени акцента. Удивительно было слышать чистую русскую речь в Африке из уст темнокожего араба.

— Нет, а кто это? – слукавили мы.

— Как, вы не знаете великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина?!

На лице Али сменилась целая череда эмоций и переживаний по поводу такого непростительного незнания.

-Давайте я вам расскажу о нем. Вы обязательно должны о нем узнать. Такого человека на планете трудно было не заметить. Александр Пушкин родился в 1799 году в Москве. Окончил лицей, где у него было много настоящих друзей. Он был очень хорошим другом. Там он поразил своих учителей умением писать стихи. И сразу по памяти Али стал читать:

Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

 

Мы открыли рты от восторга. Гордость за соотечественника, стихи которого знают на другом континенте и читают наизусть, переполняла нас.

Али повернулся в профиль, и мы все заметили, что он сам чудесным образом стал похож  на молодого Пушкина. Те же кудри, энергия и, как нам показалось, манера читать стихи. Разумеется, мы не знаем, как читал свои стихи сам поэт, но перевоплощение арабского парня-гида в великого русского поэта было поразительным.

Вдохновенно Али читал отрывок за отрывком:

В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.

 

Он смотрел куда-то вдаль и даже на слове «выпускаю» открыл воображаемую дверцу клетки.

-Вы знаете, Пушкин очень любил свою няню. Она была ему и как мама, и как бабушка. Она читала ему сказки и пела песни. Ее звали Арина Родионовна,- здесь только Али произнес отчество знаменитой няни с акцентом. Но это уже нас не разочаровало.

Мы были в плену обаяния нового  Пушкина, его пылких стихов, его заражающей энергетики, его кучерявой шевелюры и цыплячье-желтой толстовки с логотипом популярного тур-оператора.

 

Подруга дней моих суровых
Голубка дряхлая моя!
Одна в глуши лесов сосновых
Давно, давно ты ждешь меня.

 

Его слова лились от сердца. Интонационно он здорово совпадал с нашим пониманием прочтения этих стихов. Он очень хотел, чтобы мы также полюбили Пушкина, как полюбил его он.

-Ай да Пушкин! – повторили мы слова знаменитого поэта о самом себе, подразумевая его нынешнего двойника.

— Может быть,  у вас какие-то проблемы, есть? Пожелания есть? – неожиданно спросил Али-Пушкин нас, вероятно, вспомнив о своей основной работе.

— Нет, дорогой! Какие после стихов проблемы и пожелания! Айда, наш Пушкин, выпьем чашечку кофе, « где же кружка? Сердцу станет веселей!»- радуясь обретению нового друга, компанией направились к барной стойке.

— Почему вы меня называете Пушкиным? Вы ведь его не знали?

— Мы пошутили. А ты очень похож на него.

-Правда?

-Да, Али. То есть, Александр Сергеевич! Ты теперь здесь, в Африке, тоже для нас Пушкин. Наш Пушкин.

— Я счастлив! Я оправдаю! Я буду как Пушкин! Но мне до него очень далеко! Я горжусь! Спасибо, мои друзья!

Он заглянул куда-то вдаль. Его глаза наполнились влагой. Правую руку Али отвел в сторону, позволяя душевному устремлению не иметь перед собой даже таких преград, стал цитировать:

 

Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче….. погляди в окно:

Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит…

 

Мы остановили, юного декламатора.

-Александр Сергеевич, за окном не снег, а песок! Айда по своим делам. Кто отдыхать и жариться на солнце, а кто стихи, вероятно, писать.

— А слово «айда» тоже русское? Я такого нигде не встречал. Что оно означает?

— Почти русское. «Айда» значит «пошли». Айда, Пушкин.

Яндекс.Метрика