Широкая река, на берегу которой стоял град царя Гороха, осталась позади и мы удалялись от неё всё дальше и дальше на запад; постепенно холмистую местность сменяла унылая низменность. Могучие вековые дубы, ясени и буки исчезли, появились осины и березы, пошло мелколесье, и воздух стал тяжелым и насыщенным болотными испарениями. И небо здесь было мрачным и угрюмым, и лохматые свинцовые тучи безрадостно нависали над нашими головами.
Я еще вчера срисовал на берестовый лист карту царя Гороха и теперь, уже в который раз, рассматривал её; Людка сидела около меня и заглядывала мне через локоть, задавая всякие вопросы, как будто я был справочное бюро. Вы тоже можете взглянуть на эту карту, дети мои. Вот эта тропа ведёт к Чёрному Камню, и около него бьёт родник, от которого берет начало маленький ручеёк. В своём устье он столь узок, что его можно перешагнуть с одного берега на другой; от Чёрного Камня протоптана другая стежка, и она-то и тянется к Печальному Озеру; поначалу тропка эта идет по открытой местности, но затем скрывается в лесу. Как предупредил меня царь Горох, именно на этом-то, лесистом участке пути мы и должны быть особенно осторожны, поскольку Печальное Озеро охраняют силы зла и подходы к нему снабжены разными ловушками. В большинстве случаев на них расставлены растяжки из малозаметных нитей, и, если задеть какую-либо из них, начинают звонить колокольчики – своего рода сигнализация. Однако можно наткнуться и штуки похуже: замаскированные волчьи ямы, самострелы и прочие сюрпризы.
Озеро Печали (это второе название озера) по словам царя Гороха, не слишком велико и лежит в лесной чаще; по берегам его растут плакучие ивы, склоняя свои серебристые серёжки на длинных тонких ветвях к самой воде. Это – заколдованные невесты, похищенные злыми чародеями и навеки разлучённые со своими любимыми. На этих берегах они вздыхают о своей горькой девичьей участи под чуждыми им небесами и тоскуют о своей отчизне.
Однако есть среди них и другие девицы – белые лебеди. Эти невесты, как правило, похищены не так давно, и некоторые из них раз в год, на купальскую ночь, силой своей любви разрывают колдовские чары и устремляются к своим возлюбленным. И тогда они вновь становятся девушками и радуются встрече со своими сужеными. Но радость их бывает кратковременной, ибо волшебные чары снова овладевают ими, и обращают их в лебедей и уносят обратно на Печальное Озеро…
Все это я, конечно же, уже растолковывал Людке тысячу раз, объясняя ей при этом, что её дело десятое – не путаться у меня под ногами, и идти за мною след в след, чтобы не задеть растяжки и не угодить в волчью яму. Её задача проста, как апельсин – позвать сестру, когда мы окажемся на берегу Печального Озера, и когда та подплывет к ней, взять её на руки и следовать за мной с предельной осторожностью.
И, несмотря на это, она всю дорогу донимала меня разными вопросами: что, мол, да как? А почему? А если, да кабы? Одним словом – девчонка!
К вечеру мы приехали на некое пустынное место, наши проводники спрыгнули с повозки и стали бродить по окрестностям, что-то выискивая на земле. Уж не грибы ли они надумали собирать, подумал я? В таком случае, почему они не взяли лукошки?
Вскоре Собакин махнул Нетудыхате рукой, тот подошёл к нему, и они вместе стали рассматривать что-то у своих ног. Потом Нетудыхата подошёл к нам и велел нам слезать с воза, потому что, как он сказал, «телега дальше не идёт».
Мы с Людкой соскочили на землю, повесили котомки за плечи, я взял на руки петуха, и мы двинулись к Собакину. Тот стоял на тропке, вьющейся меж жидкими деревцами, перед неглубокой рытвиной.
Когда мы приблизились к нему, он сказал, указывая пальцем на борозду:
– За этой чертой лежит край Зачарованных Невест. Переступив её, вы уже не сможете вернуться обратно.
И, окинув нашу троицу испытующим взглядом, спросил:
– Ну что, идёте?
– Да, – сказал я.
Прощание было недолгим. Провожатые пожимали нам руки:
– Ну, с Богом!
– Не поминайте лихом, ребятки! Счастливого пути!
Я ответил за всех:
– К чёрту!
Мы переступили заветную черту и очутились в полосе тумана. Видимость в ней была шагов на пять-шесть, не больше, так что мы могли различать перед собой лишь небольшой участок тропы да деревья, растущие неподалеку.
Я двинулся по тропе. За мною, как было и оговорено, следовала Людка.
Вряд ли на этой тропе нас могли ожидать сюрпризы, поскольку она лежала в стороне от Печального Озера, и, тем не менее, я смотрел себе под ноги очень внимательно.
Я, впрочем, не заметил ничего подозрительного, однако меня не покидало ощущение того, что что-то тут не так… какая-то нестыковка, что ли… Мне понадобилось пройти с полкилометра, прежде чем я понял, в чём закавыка: там, за чертой, был вечер, здесь же наступало утро, и бледный солнечный диск всплывал над землею, сея сквозь молочную пелену свои холодные лучи.
И ещё одна неувязочка, дети мои! В стране царя Гороха было лето, в то время как тут деревья уже нарядились в багряную листву, готовясь обнажиться, поскольку в краю Зачарованных Невест царила осень.
Итак, мы продвигались по тропе, не теряя бдительности; солнце начало пригревать, и туман рассеялся; я справился по карте, проверяя направление. Пока всё шло, как по нотам.
Мы миновали Сонную Балку, обозначенную на карте волнистой линией, поднялись на невысокое взгорье и увидели в долине Чёрный Камень. Через четверть часа мы уже стояли около него.
Это был валун высотою в два человеческих роста. Темя его было покрыто мхом, и он напоминал мне бурого медведя, привставшего на задние лапы. Ибо был он, вопреки ожиданиям, не вполне чёрный, а скорее, тёмно-бурый, с зеленоватым отливом. Неподалеку от него лежала булыга поменьше. Вокруг валунов произрастали тощие кривые березки и осины, рос кустарник. У Чёрного Камня бил родничок, давая начало мелкому ручью.
Одним словом, всё было в точности так, как и говорил царь Горох.
Мы с Людкой сняли котомки и устроили короткий привал. Попробовали воду из родника – она оказалось холодной и чрезвычайно приятной на вкус.
Я велел девчонке сидеть у камня в компании с петухом, а сам двинулся вдоль ручья. Мало-помалу его берега расширялись – как выяснилось, в него впадали и другие ключи. Потом я вернулся обратно и стал обследовать местность вокруг Чёрного Камня, шаг за шагом расширяя область поиска; наконец, я нашёл то, что искал: едва заметную стежку, которая вела в сторону леса, и над ним кружила стая чёрных птиц. Вороны, подумал я. Наверняка, это вороны. И, возможно, среди них находится и Бустард. Так что надо держать ушки на макушке.
Я сверился с картой. Да, ошибки быть не могло – тропинка вела именно к Печальному Озеру.
Я вернулся к Чёрному Камню. Дяде Пете я наказал оставаться на месте и дожидаться нашего возвращения, наблюдая за местностью. Ведь я не знал, дети мои, какие сюрпризы поджидают нас впереди, и потому не собирался таскать с собой ещё и этого голосистого гусара. Я и Людку не брал бы с собой, но без неё было не обойтись. Ведь тете Маше я был неизвестен. Что, если она не пойдёт со мной, даже если мне и удастся вычислить её среди прочих лебедей? Совсем другое дело – её сестра!
Я поднял котомку, закинул её за плечи и сказал Людке, чтобы она проделала то же самое. Еще раз проинструктировал её, как вести себя в пути, и что делать, когда мы окажемся на берегу Печального Озера.
Затем мы двинулись по тропе. Я – впереди. Людка – за мной.
Миновав заросли чингиля (а судя по его мясистым листьям и красновато-бурые плодам, это был чингиль) мы прошли участок мелколесья и стали углубляться в лесную чащобу.
Первую растяжку я обнаружил на самых подступах к лесу.
Я поднял указательный палец левой руки и обернулся к Людке, привлекая её внимание. Потом указал палкой, выломанной по дороге, на едва заметную нить, натянутую на нашем пути. Людка кивнула. Я поднял ногу, словно цапля, и перешагнул растяжку. Прошёл несколько шагов и обернулся. Людка проделала то же самое – переступила нить.
Молоток!
На пути к озеру нам попалось еще четыре растяжки. Последняя, у самого берега, была замаскирована столь искусно, что я чуть не задел её. И всё-таки мне удалось оставить её в неприкосновенности.
Конечно, я помнил и о волчьих ямах, и о самострелах, и вообще был готов к любым неожиданностям. Но, очевидно, к Печальному Озеру уже давно не наведывался никто из непрошенных гостей, и кряклы утратили бдительность. В противном случае, они наверняка бы заготовили нам какой-нибудь пакостный гостинец.
Это упущение я мог объяснить лишь феноменальным разгильдяйством кряклоидов.
Царь Горемысл рассказывал мне, что службу кряклы несут спустя рукава, и упражняются, главным образом, в пьянках и дебошах, так что небоевые потери у них составляют иной раз такие величины, как если бы они принимали участие в кровопролитных боях. К тому же, они чрезвычайно тупы и ленивы, а их начальники – еще тупее и ленивее своих подчинённых, ибо руководят у них не самые смелые да умелые, а те, кто подлее и трусливее других.
По этой-то, быть может, причине мы и проникли к Печальному Озеру без особого труда.
Мы залегли под одной из плакучих ив, уныло склонивших свои ветви к воде, и стали наблюдать.
Было тихо, и всё вокруг казалось сонным и неподвижным.
Сквозь тонкие веточки с поредевшей листвой нам было видно почти всё озеро. Лебеди плавали метрах в тридцати или сорока от нас, и над ними парили чёрные вороны. Иногда, впрочем, какая-либо из птиц подплывала и ближе к нашему секрету, но все-таки недостаточно близко, чтобы можно было окликнуть её без опасения быть услышанными летающей стражей.
Между тем погода начала портится, как это обыкновенно случается поздней осенью. Стали собираться рыхлые темные тучи, подул сырой ветерок, и воздух посерел.
Мы же были одеты довольно легко для такой непогоды, и лежать на сырой земле, было, конечно, делом не очень-то приятным. Людка начала дрожать от холода, да и меня, признаться, пробирало изрядно, и я подумал о том, что так мы можем застудить себе легкие. Но куда деваться? Назвался груздем – полезай в кузовок.
Вот одна из лебедей подплыла к иве, под которой мы скрывались, и Людка открыла рот, чтобы окликнуть её, но я коснулся её руки, сигнализируя об опасности. На верхушку нашего дерева, громко каркая, уселась стая ворон.
Лебедь тотчас отплыла от ивы.
Вороны посидели немного на дереве, а потом дружно, словно по команде, снялись с неё и, громко хлопая крыльями, полетели к другому берегу.
Мы выжидали.
Если эта лебедь была тетей Машей, думал я, она непременно вернется.
И она вернулась.
Она приплыла к нашей иве, и Людка окликнула её:
– Маша! Маша! Плыви скорей сюда! Это я, Люда!
Лебедь раздвинула своей прекрасной головой шатер свисающих ветвей, и подплыла к берегу. Людка поднялась на колени, и протянула к сестре руки. Лебедь расправила крылья, готовясь взлететь, а Людка подхватила её и прижала к своей груди, и по щекам её заструились слёзы. И лебедь прижалась к ней, робкая и беззащитная, а Людка всё гладила сестричку по её белоснежному оперению и шептала всякие нежные словечки…
– А это, – произнесла она, всхлипывая и растроганно улыбаясь, – Витя Конфеткин, племянник дяди Васи. Мы вместе с ним пришли спасать тебя.
Всё это было, конечно, распрекрасно, подумал я, но пора было и делать ноги, пока нас тут не засекли.
– Ну, идём? – сказал я Людке и встал.
– Да, да, идём, – торопливо сказала она.
Мы двинулись в обратный путь.
Наш отход, увы, прошёл не столь удачно, как наше вторжение. Людка слишком уж расчувствовалась от встречи с сестрой, ослабила внимание и допустила досадную оплошность: зацепила ногой последнюю растяжку, хотя я и указывал ей на неё.
По лесу зазвенели колокольчики.
Не прошли мы и четверти пути до Чёрного Камня, как над нашей головой пролетел ворон. Это не к добру, промелькнуло в моей голове. Очевидно, та же глубокая мысль посетила и светлую голову Людки, потому что она окликнула меня:
– Витя! Ты видел?
– Видел, что? – огрызнулся я.
– Над нами пролетел ворон.
– И что с того?
– А вдруг это Бустард, о котором рассказывал дядя Петя?
– И что теперь прикажешь делать?
Я был зол на неё. Эта дуреха зацепила ногой растяжку, хотя я и ткнул в неё палкой прямо перед её глазами, и устроила такой перезвон… а теперь ещё…
Я ускорил шаги.
Я видел, как ворон скрылся за кустарником чингиля, и решил побыстрее достичь этого места. Тем не менее, это заняло с полчаса и, когда мы пришли туда, я велел Людке остановиться, а сам приблизился к кустам и стал тыкать в них палкой. Я был готов треснуть по башке любого кряклоида, который мог тут засесть. И рука моя, как говорится, не содрогнулась бы… Но палка нашаривала лишь пустоту меж ветвей и, несколько успокоившись, я миновал кусты.
Дядя Петя расхаживал около Чёрного Камня, как часовой на посту. Разве что бердыша на плече не было. Увидев Людку с лебедью на руках за моей спиной, он спросил:
– Ну, что, порядок?
– Не совсем, – сказал я. – Похоже, нас обнаружили.
Около родничка я увидел лягушку-квакушку. Она сидела на траве и смотрела на меня пучеглазыми глазами. Я обернулся к Людке и двинулся ей навстречу:
– Люда, иди, но только будь предельно осторожна, – сказал я.
И тут произошло непоправимое.
Когда Людка проходила мимо кустов Чингиля, из них внезапно выскочил Бустард и попытался вырвать птицу из её рук. Но Людка рванулась вперед, подбросила сестру вверх, и та полетела ко мне; я принял невесту дяди Васину в свои надежные руки. Бустард же, упустив лебедя, схватил Людку за локоть и привлек её к себе.
– Отдай птицу, – прорычал он, – или я…
В его руке блеснуло лезвие ножа, и он приставил его к Людкиному горлу.
Ну вот, доигралась, подумал я. Бустарду удалось околпачить нас. Он прилетел к кустам чингиля, поклевал его волшебных зёрен, и ему хватило времени на то, чтобы принять человеческий облик. И теперь он держит в заложницах мою подружку. Ситуация – хуже некуда. Как в детективных романах.
А что, если…
И я повёл свою игру.
– Послушай, Бустард, – крикнул я нарочито небрежным тоном. – А зачем тебе эта лебедь? Ведь ты же всё равно не можешь снять с неё своих чар, иначе ты не стал бы просить об этом Аль-Амина, не так ли?
Колдун, казалось, был озадачен моими словами.
– А ты откуда знаешь об этом?
– Неважно. Главное, что мне известно кое-что о тебе. Например, то, что у тебя есть волшебная лампа, в которой живёт джин Аль-Амин, и что ты велел ему расколдовать Машу Сметанину от наложенных тобою чар. Да только Аль-Амин послал тебя куда подальше, не так ли? И правильно сделал, как я считаю. Тогда ты натерся волшебной мазью, прилетел в Край Зачарованных невест – и что же дальше? А? Что дальше, я спрашиваю у тебя, Бустард? Если я отдам тебе птицу – что ты станешь делать с ней? Любоваться, как она плавает в Печальном Озере? Или полетишь назад, к своей очаровательной Долдоне?
– А ты что предлагаешь? – закричал Бустард враждебным голосом.
– О! Вот это – уже деловой разговор, – ответил я хладнокровным тоном. – Я предлагаю тебе следующее: ты отпускаешь девочку, которая тебе ведь всё равно не нужна, а я отдаю тебе её сестру, по которой ты так сохнешь. И, к тому же ещё, я сниму с неё твоё заклятье. Как? Идёт?
– А как же ты его снимешь? Это невозможно!
– Смотря для кого, Бустард! Смотря для кого… Как я, по-твоему, проник в край Зачарованных Невест? И зачем бы я стал похищать лебедь, не будь я уверен в своём колдовском мастерстве? Я, великий маг и волшебник, Витя Конфеткин, способен творить ещё и не такие чудеса! Впрочем, как хочешь, Бустард. Я ведь не настаиваю. Я могу отдать тебе Машу и так – да только не пойму, тебе-то какой в этом толк?
– А отчего это ты так вдруг стал такой заботливый? – подозрительно осведомился колдун. – Какая тебе в том выгода?
Это вопрос бил в самое яблочко. Надо было срочно что-то сочинять. И это что-то должно прозвучать убедительно.
– А тебе-то какое до этого дело, Бустард? – крикнул я, тяня волынку. – Ты-то что теряешь на этом, скажи?
– Да подозрительно всё это как-то…
Шарики в моей голове со скрипом закрутились, и я стал сочинять:
– А что, если я скажу тебе, что у меня с этой девушкой свои счеты, а? Ведь это по её милости мой дядя стал котом, разве не так? Вот мне и хочется, чтобы она теперь поплатилась за это!
Конечно, эта сказочка выглядела неубедительно. Для того, кто знал меня, конечно. Но Бустард меня не знал, и мог решить, что мы с ним – одного поля ягоды. На этом-то я и строил свою игру.
– Да и что ты теряешь, Бустард? А, скажи? Что ты теряешь? – дожимал я его. – Если я не сумею снять заклятье, то отдам тебе эту птицу, а дальше – уже твоя забота.
– Ладно! – закричал Бустард. – Давай, расколдовывай её, коль ты такой крутой маг, и девчонка твоя!
– О’кей! – крикнул я, и повернулся к нему спиной.
– Э, ты куда? – окликнул меня Бустард.
Я обернулся.
– А ты что же, и в самом деле подумал, что я возьмусь за дело прямо у тебя на глазах? – насмешливо спросил я. – Чтобы выдать тебе все свои секреты? Ну, нет, не такой уж я простак, как ты думаешь, Бустард! Постой маленько у кустика, а я зайду за камень, и сниму с неё заклятье известным только лишь мне одному способом. Опасаться тебе ведь все равно нечего, не так ли? Её сестра в твоих руках.
Я зашёл за валун, успев шепнуть при этом лебеди:
– Не бойтесь ничего, тетя Маша, сейчас мы обштопаем этого олуха.
И негромко наказал петуху:
– А ты присматривай за ней.
Зайдя за камень, я опустил птицу на землю – так, чтобы её не было видно с тропы.
– Только не высовывайтесь, тетя Маша, – предупредил я лебедь, – чтобы этот прохвост вас не засек.
Лягушка-квакушка всё еще сидела у родника. Я подошел к ней, вынул волшебное перышко из кармана куртки и заговорил словами, которым меня научил царь Горох:
– По петушиному веленью, по моему хотенью, – и далее изложил своё первое желание: – лягушка-квакушка, прими облик Маши Сметаниной и, когда Бустард станет домогаться тебя – стань снова лягушкой.
Я взмахнул волшебным перышком, и моё желание исполнилось в точности: лягушка приняла облик тети Маши. Я взял её за руку и вывел из-за камня. Увидев её, Бустард просто обалдел. Он потрясённо смотрел на нас, не в силах вымолвить ни слова.
– Ну что, Бустард? – насмешливо сказал я. – Как тебе это нравится, а? А ты ещё сомневался! Не верил мне, что я – великий маг и волшебник! А теперь что скажешь? Давай, отпускай девочку – и получай даму своего сердца!
– Нет! Нет! – вдруг закричала Людка. – Не надо! Маша, не иди к нему. Пусть он лучше убьёт меня! Нет!
Она начала извиваться в руках колдуна.
– Убери нож, – приказал я. – И отпусти малышку. Если ты хочешь, конечно, чтобы сделка состоялась. А не то ведь я могу и передумать…
Он убрал нож, но Людку так и не отпустил. Но она, похоже, и не собиралась бежать от него.
– Маша, не подходи! – вопила она. – Не подходи, прошу тебя! Не надо!
Сама того не ведая, она играла мне на руку. Пока я вел квакушку к колдуну, Сметанина устроила концерт, как говорится, по заявкам телезрителей, и на это, скажу я вам, дети мои, стоило посмотреть. Она выкрикивала не очень-то приличные для девочки словечки, царапалась, кусалась и визжала.
– Люда, – миролюбиво сказал я, когда мы остановились в шаге от колдуна. – Будь благоразумна, не чуди. Иди ко мне,
– Предатель! – крикнула она, злобно свернув глазами.
– Ну, чего ты ждешь? – сказал я Бустарду. – Пока у тебя в огороде вырастут новые веники? Давай её сюда, и забирай девушку своей мечты.
Бустард схватил за руку «девушку мечты» и толкнул Людку в спину.
– Нет! – заорала она и, обернувшись, вцепилась ему зубами в руку. – Нет! Лучше убей меня!
– Забери от меня эту сумасшедшую! – заорал Бустард.
Я начал оттягивать Людку от колдуна, и, когда мне это удалось, Бустард потянул свою добычу к лесу. Людка рухнула на колени, уронила лоб на землю и разрыдалась.
– Люда, – шепнул я ей на ухо, – успокойся. Все нормально. Мы его обманули.
– Да иди ты! – огрызнулась она. – Предатель!
Её плечи вздрагивали, и я осторожно погладил её по голове и по плечам:
– Люда, – мягко увещевал я, – твоя сестра ждет тебя за Чёрным Камнем, она цела и невредима.
– Врёшь ты всё!
– Идём, посмотрим.
– А кто же это был? – закричала она, поднимая ко мне заплаканное лицо.
И в эту минуту, дети мои, я впервые увидел, как она красива. Её лицо было прекрасно, глаза сияли… И веснушки под ресницами, и чуть вздернутый носик совсем не портили её. Как странно, что я раньше не замечал такой красы.
– Лягушка, – сказал я.
– Какая лягушка?
Я рассказал ей историю с заколдованной лягушкой-квакушкой. Людка мне, конечно, поначалу не поверила, так велико было сходство квакушки с её сестрой. Но, когда я завёл её за Чёрный Камень и она своими собственными глазами увидела лебедь, все сомнения её отпали.
– Прости, Витя, – сказала она, потупляя очи.
– А, пустяки, – ответил я и, желая приободрить её, прибавил: – Ты здорово держалась.
– Правда? – её глаза радостно засветились.
– Конечно. Ты устроила этому типу грандиозное представление и совсем сбила его с толку. Ты так расходилась, что он уже не думал ни о чём другом, как только заграбастать свою пучеглазую милашку и поскорее уволочь её в свою норку на ложе любви.
Она хихикнула в кулак.
Я понял, о чём она подумала.
Конечно, мысль о том, что этот старый греховодник в самый патетический момент обнаружит в своих объятиях зелёную квакушку, не могла не нравится и мне. Но это таило в себе и большую опасность. Нет никого более непредсказуемого и злобного, чем осмеянный любовник.
А что, если ему так разгорелось, что он, не дотащив её до леса, затянул в кусты, и там… С этого козла станется. И тогда он очень скоро узнает, что его надули. Да и другие кряклы, возможно, уже вышли на тропу войны. Надо было поскорее сматываться отсюда.
– Подъем! Труба зовёт! – звонким голосом возвестил я.
Мы поправили свои котомки, взяли на руки – я – петуха, а Людка – лебедь – и вышли из-за Чёрного Камня.
Поздно. Было уже слишком поздно…
Кряклы вывалили леса и беспорядочной лавиной катились в нашу сторону. Одеты они были феерично – словно на фестивале геев и лесбиянок. На головах у многих красовались кастрюли. Иные напялили на себя чёрные маски и балаклавы. Вооружено это полупьяное отродье было кольями, цепями и мечами.
Увидев нас, кряклоиды возбужденно закрякали и, потрясая оружием, устремились в атаку, и в их кряканье я расслышал злобные голоса:
– Русичей на ножи!
– Слава Крякляндии!
– Кряклоиды – превыше всего!
Несколько голосов заунывно затянули гимн Крякляндии, как кряклы обыкновенно делают при всяком удобном случае. Они были уже совсем близко, и Людка смотрела на эту орду чертей расширенными от ужаса глазами.
– Люда, – сказал я непоколебимым голосом. – Снимай свою котомку и высыпай горох на землю.
Как ни странно, она выполнила мое распоряжение без лишних вопросов. Я, в свою очередь, тоже рассыпал свой горох на тропе. Затем простер над ним руки и произнёс:
– О, воины царя Гороха! Встаньте на защиту Света и Добра против сил злобы, и тьмы поднебесной!
И восстали из зёрен непобедимые воины царя Гороха. И все они были молодцы как на подбор – в сверкающих кольчугах и шеломах, с обоюдоострыми мечами и щитами, на которых отражались лики святой божьей матери. И очи их блистали мужеством и чистотой. И они молниеносно выстроились в боевые порядки и грозно двинулись на бесовскую рать.
О, если бы воинство кряклов так же стремительно, в таком же едином дружном порыве устремилось навстречу воинам царя Гороха, как оно побежало с поля боя! Но кряклы, дети мои, храбры лишь только перед беззащитными вдовами да стариками, в бою же они выказывают себя трусливее зайцев. Что, понятно, ничуть не помешало потом их «историкам» крякать повсюду о великой победе кряклоидов над русичами в битве при Чёрном Камне.
Глава одиннадцатая
Конец этой правдивой истории
Мы двигались вниз по течению ручья, держась левого берега. Людка несла на руках свою сестру в образе белого лебедя, а я – славного гусара царя Инти, превращенного разгневанным богом Коло в Петуха. На нашем пути раз за разом встречались мелкие протоки, впадающие в ручей, и нам приходилось, сняв обувь, форсировать их вброд; постепенно русло речушки расширялось. Некоторые места были труднопроходимы из-за переплетения коряг старых деревьев и зарослей ежевики, рябины, шиповника, облепихи и прочих кустарников с их огненно-красными, золотистыми и чёрными ягодами, так что мы вынуждены были обходить их стороной. Но мы неуклонно держались реки, ибо Царь Горох говорил мне, что она выведет нас домой.
Людка держалась стойко.
Просто удивительно, как она не расклеилась до сих пор! За нашей спиной остались уже многие километры трудного пути, а она топала за мной, как ни в чём ни бывало, хотя я и видел, что это даётся ей нелегко.
– Люда, может быть, передохнём?
Она упрямо мотала головой:
– Нет.
Мы переходили вброд очередную протоку, когда я с удивлением обнаружил, что вода в ней была теплой. А ведь стояла глубокая осень, дул сырой ветер, и вода в прежних проточинах была куда как холодней.
Что же могло послужить причиной этому? Какой-нибудь тёплый источник?
Я выбрался из рукава, и мои глаза увидели деревья, покрытые буйной зеленью. Солнце клонилось к закату, и его пурпурные лучи горели в легких облачках нежными сквозящими тонами. Воздух был теплый, наполненный свежестью, запахами разнотравья и цветов.
Я подал Людке руку, и она, вслед за мной, выбралась из канавы.
– Люда, лето! – сказал я.
Как жаль, дети мои, что я не обладаю литературными талантами Антона Павловича Чехова, или Ивана Сергеевича Тургенева, а не то бы я описал вам, как радостно застучало моё сердце, когда мои ноги, наконец, ступили на родимую землю!
Людка, похоже, испытывала те же чувства. Она стояла, как завороженная, с белоснежной лебедью у груди, и восторженно смотрела на заходящее солнце.
– Ляпота… – сказал петух.
– Да… Похоже, мы дома, – подтвердил я. – Ну-ка, Люда, ускорим шаги…
Идти, впрочем, пришлось недолго. Вскоре мы вышли на излучину Чародейки, (а это была именно она!) впадающую в Белое озеро, и на лужайке – в том самом месте, где некогда состоялось свидание дяди Васи и тети Маши, увидели кота Василия. Он сидел на задних лапах, словно изваяние, и смотрел на заходящее солнце.
При нашем появлении Васька возбужденно вскочил на лапы, поднял хвост трубой, подбежал к Людке и стал путаться у неё под ногами, жалобно мяукая и бодая её в ступни. Людка прошла несколько шагов по лужайке, и бережно опустила лебедь на землю, и Васька стал ласково тереться о её крыло.
Я вынул из кармана волшебное пёрышко и торжественно произнёс:
– По петушиному веленью, по моему хотенью, чары злого колдуна Бустарда рассейтесь! Кот и лебедь, станьте снова людьми!
Я махнул волшебным перышком, и кот с лебедью тотчас превратились в дядю Васю и в тетю Машу. Молодые люди бросились в объятия друг другу и заплакали.
И слышал я, дети мои, как они шептали друг другу разные ласковые словечки, но только они не для ваших ушей. Малы вы еще их слышать. И о том, как дядя Вася с тетей Машей целовались да обнимались, и радовались своему небывалому счастью, я тоже вам рассказывать не стану – и не просите меня даже об этом. Ни-ни! Скажу только, что потом они взялись за руки и пошли в село по уже известной вам тропе, а мы с Людкой помчались впереди них наперегонки, дабы известить, кого надо, об их приходе, хотя, признаться, и устали до чёртиков.
И когда мы с Людкой добежали до села и рассказали нашим родным о том, что дядя Вася с тетей Машей идут домой, те страшно переполошились, и выскочили на улицу их встречать. И встреча эта была очень радостной и волнительной – до того волнительной, дети мои, что у моей бабушки подкосились ноги и она едва не упала в обморок. Но дедушка был начеку и не допустил этого: он подхватил бабушку и помахал ей у лица ладонью. Кровь опять прилила к бабушкиным щекам, глаза её наполнились слезами, губы задрожали, и она как-то беспомощно и трогательно улыбнулась.
И пока царила эта радостная суматоха, я решил, под шум прибоя, так сказать, провернуть ещё одно дельце. Впрочем, для этого мне следовало дождаться петуха, потому что я бросил его, когда бежал домой, полагая, что он и без меня распрекрасно найдёт дорогу в свой курятник. И действительно, вскоре он появился возле нашего плетня, и проворчал, с укоризной покачивая малиновой бородой:
– Вот значит, как, да? Значит, бросил меня, а? Как моим пером размахивать – так ты тут как тут, а как нести меня – то, значит, дудки?
– Ничего, – сказал я. – Тебе не мешает иной раз и поразмять лапы, а то совсем закис уже. Движение – это жизнь!
– Кто это сказал? – справился Петух. – Пушкин?
– Нет, – сказал я. – Конфуций. Или Аристотель. Кто-то из них.
Дядя Вася и тетя Люда к этому времени уже разошлись по домам, и мы были на улице одни-одинешеньки.
– А не кажется ли тебе, что сейчас самое время наведаться к одному Бармалею, а? – спросил я. – Как ты считаешь?
– Вот тут я солидарен с тобой! – сказал петух. – Всенепременно!
– Так что, двинули?
Солнце уже завалилось за линию горизонта, и его край розовел в небесах приглушёнными бликами. Сгущались сумерки. С петухом на руках, я пересёк двор, миновал сады, вышел на зады огорода, перебрался через неглубокую канаву, поросшую лопухами и вышел на улицу за нашим домом. Я осмотрелся и тихонько направился к хате колдуна. В её окнах было темно. Нигде не было слышно ни звука.
Прилетел ли он домой?
А если да?
Я попытался предугадать возможные действия волшебника.
Романтическое свидание Бустарда уже, наверное, окончилось, и после того, как он обнаружил в своих объятиях лягушку-квакушку, (а я не сомневался в том, что так оно и было) он, конечно же, очень расстроился… И, терзаемой муками ревности, мог ринуться домой, дабы снова напакостить дяде Васе и тете Маше, а заодно и мне с Людкой. Этого я, естественно, допустить не мог. Необходимо было нейтрализовать этого закоренелого негодяя, пока он снова не взялся за свои штучки-дрючки. Как это сделать, я пока ещё не знал, решение пришло потом, спонтанно, но в том, что действовать следовало энергично и категорично, сомнений у меня не было.
Сейчас самое главное – опередить его.
С петухом в руках я неслышной тенью скользнул к хате Бустарда. Дверь оставалась не запертой, и это вселяло надежду на то, что волшебника дома не было. Я вошёл в узкий пыльный чуланчик и приоткрыл дверь в комнатушку, из которой этот фрукт вылетал в форточку в ту знаменательную ночь. Заглянул внутрь. Никого.
Я нажал на выключатель в чулане и открыл дверь в комнату пошире. В неё пролился тусклый свет от желтой, засиженной мухами лампы, висевшей под белёным потолком на мохнатом кручёном проводе. Конечно, это была не бог весть какая иллюминация, но её вполне хватало на то, чтобы осмотреться в этой клетушке.
Я преступил порог комнаты и произвёл беглую рекогносцировку.
Дверь в чулан, за которой находилась пьяная Долдона, оставалась запертой, и оттуда не доносилось ни звука. Волшебная лампа лежала на лавке, где я её и оставил, покидая с дядей Петей дом колдуна. На столе стояла миска с Чингилём… Миска с Чингилём…
Мой взгляд зацепился на ней, и какая-то идея смутно забрезжила в моей голове. Мало-помалу в ней стал вырисовываться некий образ. Ворон… вот он влетает в форточку, садится на стол, покрытый старой замызганной клеенкой в клетку, и начинает клевать из миски зерна Чингиля, чтобы превратиться в человека…
Эврика!
Я хлопнул себя ладонью по лбу. Это же было просто, как мандарин!
Я высыпал на стол зерна Чингиля, полез в карман куртки, зачерпнул оттуда Ослиных Ушек и щедрой рукой насыпал их в опустошённую миску. Потом выгреб из кармана всё, что там ещё оставалось, всё до последнего зёрнышка и – да не оскудеет рука дающего! – тоже пересыпал в миску. Зёрна Чингиля я собрал со стола и отправил их в другой карман куртки – в хозяйстве пригодятся.
Провернув этот трюк с Ослиными Ушками, я стал рассматривать их. Даже и при свете дня отличить их от зёрен Чингиля было не так-то нелегко, а уж при таком скупом освещении и подавно. Да еще когда твой мозг затуманен злобой и ревностью.
Оставалось только надеяться, чтобы Бустард объявится в скором времени и отведает моего гостинца. На всякий пожарный, я махнул волшебным перышком, и мы с дядей Петей стали невидимыми.
И Бустард оправдал мои надежды, не подкачал! Он появился ещё до полуночи. Влетел в форточку и, хлопая крыльями, опустился на стол. Красные угольки его глаз горели в полутьме комнаты сатанинской злобой – не приведи Господь вам, дети мои, увидеть когда-либо живое существо с такими очами.
Ворон подсел к миске с Ослиными Ушками и стал клевать их. В мыслях своих я пожелал ему приятного аппетита.
Склевав изрядное количество зёрен, он свалился со стола на пол и погрузился в непробудный сон. В это время, дети мои, за дверью чулана послышался грохот, и вслед за ним разнеслась отборная ругань. Сиплый пьяный голос Долдоны честил Бустарда на чём свет стоит, и на голову её муженька посыпались такие пожелания… Потом в дверь забарабанили.
– Открой! Открой козлина!
Она и не подозревала даже, насколько была близка к истине. Ведь, когда я отворил дверь, её муженек уже начал превращаться в козла.
Увидев, как у ворона вырастает козлиная голова, хвост и лапы с копытами, Долдона протерла глаза, помотала головой, и снова протерла очи. Это не помогло. Тогда она перекрестилась. Снова мимо. Плюнула три раза через левое плечо. Результат тот же. Ситуация была дивная, и выйти из неё можно было только лишь одним, хорошо известным и многократно испытанным ею способом. Долдона опустилась на колени и полезла в недра кухонного стола. Она долго рылась на нижней полке, пока, наконец, не выудила оттуда бутылку, заткнутую бумажной затычкой. В ней колыхалось немного мутной жидкости. По всей видимости, это был её неприкосновенный запас, хранимый ею лишь на самый крайний случай. И такой случай, судя по всему, сейчас как раз и наступил.
Прижимая бутылку к тощей груди, Долдона поднялась на ноги и протянула худую дрожащую руку к гранённому стакану на столе; она придвинула его к себе поближе и налила в него бодрящего эликсира. Потом жадно осушила стакан и с облегчением вздохнула. Её уста растянулись в синей удовлетворённой улыбке. Хорошо! Она снова посмотрела на муженька.
Но даже и живительный напиток не избавил её от наваждения. Бустард превратился в козла уже окончательно и бесповоротно, от хвоста до самых рогов, и был он, дети мои, натурального вороного цвета.
– Козлина – она и есть козлина, – констатировала Долдона и, пренебрежительно махнув ладошкой, пнула мужа ногой.
Козёл зашевелился.
Пошатываясь, он встал на лапы.
Косматые пряди чёрной шерсти свисали с его тупорылой морды до самой груди. Мощные рога были загнуты за спину. Красные глаза с черными бусинками зрачков смотрели на жену со злобной подозрительностью: уж не она ли подменила ему зёрна Чингиля на Ослиные Ушки?
– Ну, чего вылупился, придурок? – взвизгнула Долдона и, заскочив ему за спину, поддала коленом под зад.
Бустард развернулся, низко опустил голову и двинулся в контратаку. Долдона переложила пустую бутылку с левой руки в правую – ибо она всё ещё не рассталась с нею – и треснула ею своего благоверного между рогов.
Это козлу явно не понравилось. Он помотал головой и снова пошёл в наступление. Искушенная в домашних баталиях, Долдона отскочила вбок с проворством матадора и, когда рога козла вонзились в стену, протянула его своим стеклянным орудием по спине в районе хвоста.
Место это, дети мои, весьма болезненное, уж вы мне поверьте. Так что козлу пришлось несладко. Он злобно оскалился и, превозмогая боль в копчике, снова пошёл в бой.
Я не стал дожидаться развязки этой корриды, подхватил с лавки волшебную лампу, и был таков.
На улице я махнул волшебным пером, и мы снова стали видимыми.
Светила желтолицая луна, и все предметы казались в её лучах как бы окутанными сонной серебристой поволокой. Было тихо – ни один листик не колебался на верхушках деревьев. Где-то тявкнула собака, и снова всё смолкло… Не привыкший к ночным бдениям петух мирно подрёмывал на моих руках.
Я прошел шагов двадцать по улице, перебрался через канаву, и протопал огородом к нашему дому. В окнах горел свет, и его отблески ложились золотистыми полосами на землю – значит, бабушка с дедушкой спать еще не легли.
Интересно, что там сейчас поделывает дядя Вася? Рассказывает им историю о том, как он был котом?
Я уже вознамерился вступить в зону серебристого света, когда до моего слуха донесся скрип отворяемой двери. Я отпрянул назад, в тень ветвистого абрикоса.
Из дома вышел человек, в котором я тотчас распознал дядю Васю по его статной фигуре и твёрдой матросской поступи. Он двинулся к калитке.
Мне было очень интересно узнать, дети мои, куда же это он направляется в такое позднее время. Шпионить, конечно, занятие не из самых почтенных, мои малыши, но, каюсь, я был слишком любопытен и любил везде сунуть свой пронырливый нос.
Я посадил на ветку дремавшего петуха, поставил на землю волшебную лампу и крадучись, последовал за дядей Васей. Пригибаясь к земле, я вынырнул на улицу, затаился за кустом сирени и стал наблюдать, что же произойдёт дальше.
А дальше, дети мои, произошло вот что.
Дядя Вася дошел до Людкиной калитки и остановился. Присев на корточки, я наблюдал за ним из-за куста. Мой дядя стоял, не двигаясь. Чего же он выжидал? Прошло минут пять. Вдруг калитка отворилась, из неё вышла тетя Маша, и они бросились в объятия друг другу.
«Ага! – подумал я. – Понятно!»
Больше мне здесь делать было нечего. Дядя Вася наверняка зависнет у этой калитки всерьёз и надолго, так что я мог спокойно заняться одним делом.
Я вернулся к абрикосу, снял с ветки петуха и сказал ему:
– Кукареку! Просыпайся, дядя Петя! А не то опять проворонишь всё дело.
Он открыл глаза и сонным голосом проворчал:
– Ну, чего ещё? И поспать не дают даже…
Я ступил в полосу света, поставил петуха на землю и вынул из кармана волшебное пёрышко. Потом произнёс:
– По петушиному веленью, по моему хотенью, прими, о, петух, свой прежний человеческий образ!
И махнул волшебным пером…
Конечно, я полагал, дети мои, что петух превратится в бравого гвардейца царя Инти, этакого здоровяка, с румянцем во всю щеку, с копною рыжих волос и с лихо подкрученными гусарскими усами – забияку и повесу.
Но… меня ожидало разочарование. Передо мной возник невысокий мужчина с лицом невыразительным, в неброском старомодном пиджачке, свободно висевшем на его по-детски щуплой фигуре.
Впрочем, хотя Пётр Иннокентьевич и не выглядел богатырём, однако же он оказался довольно приятным в общении человеком – в своём роде, конечно. Он приложил одну руку к груди, а другую протянул мне с дружелюбной улыбкой.
– Ну, спасибо тебе, Витя, спасибо! – заговорил он дрожащим от полноты чувств голосом. – Век не забуду. Удружил! А я-то уж думал, мне до конца дней своих суждено ходить в этих петушиных перьях. И если бы не ты…
Он тряс мою руку, рассыпаясь в благодарностях, и я сказал:
– Наверное, нам стоило бы поблагодарить прежде всего Аль-Амина, как ты считаешь? Ведь если бы не он – мы не смогли бы сделать ничего.
– Да, да. Конечно. Конечно, – закивал Петухов.
Таким образом, дети мои, я истратил все свои заветные желания. И теперь, оглядываюсь сквозь прожитые годы на эту давнюю историю, я нисколько не сожалею об этом. Ведь если не тратить своих желаний – то зачем они тогда и нужны? Главное, чтобы они были чистыми, вот в чём вся штука.
Мы прошли на летнюю кухню, в которой бабушка готовила всякие разносолы до самых холодов и где мы обычно и ели в летнее время, и я включил свет.
В свете электрической лампочки я мог рассмотреть Петухова получше.
Лицо у него было невыразительное, серое и помятое – следы от былых возлияний, как я подумал, ведь ничто не проходит бесследно на этом свете, дети мои. Редкие короткие волосы были разделены на пробор и зачесаны набок, как у школьника четвертого класса; глаза серые, нос прямой, с маленькой горбинкой, а подбородок – с ямочкой, несколько сдвинутой вбок от того места, где ей надлежало быть. В общем, ничего гусарского в нём не оказалось. Скорее, он походил на какого-то конторского служащего.
Я сел на стул, поставил на колени волшебную лампу и стал тереть её, приговаривая: «кала, бала, мала… маара, паара, даара… буги, муги, гуги…»
Из лампы вырвалась облачко пара, и оно стало быстро разрастаться, сгущаясь в плотное облако, и вот уже из него материализовался Аль-Амин. Он сложил ладони на могучей обнаженной груди и громовым голосом вопросил:
– Кто звал меня?
– Мы, – сказал я.
– Ты всё напутал, – проговорил джин. – Сначала идёт буги, муги, гуги… а потом уже: маара, паара, даара… Уяснил?
– Да.
– Так что я мог и вообще не являться.
Я потупился.
К этому времени, дети мои, я едва держался на ногах от усталости. Ведь денёк выдался нелегкий. Сколько километров отмахал я отнюдь не по паркету; сколько хлопот выпало на мою долю! Немудрено было и напутать порядок слов. Аль-Амин, очевидно, понял это, и, подобревшим голосом сказал.
– Ладно… Проехали… Так чего ты звал меня?
– Чтобы поблагодарить вас. Ведь с вашей мощью мы расколдовали дядю Васю и тетю Машу.
– И этого парня тоже, а? – он указал отогнутым большим пальцем на Петра Иннокентьевича.
– Да. И его тоже.
– Ну, вот, – сказал Аль-Амин удовлетворительным голосом. – Уперлись рогом, попахали как следует – и получили результат! А то подавай им всё на блюдечке!
Последние слова он произнёс уже сварливым тоном. Я снова погрустнел.
– Ну, говори, – сказал Аль-Амин, помахивая у моего носа пальцем. – Ведь я же вижу, у тебя ко мне есть какая-то просьба, так?
– Да.
– Ну, так и выкладывай её, не тяни.
Я почесал за ухом и стал выкладывать:
– Видите ли, господин джин, расколдовать Петра Иннокентьевича я-то расколдовал, а дальше-то что делать? Что же ему теперь, в свой курятник возвращаться?
Джин промолчал.
– Нет, я, конечно, могу пригласить его к себе домой, – продолжал я, – но бабушка с дедушкой спросят у меня, кто он. Врать им мне не хочется, а говорить, что он и есть тот самый петух, из которого они хотели сварить суп… Ну, вы понимаете, что они подумают… и обо мне, и о дяде Пете…
– Ясно! – прервал меня Аль-Амин и взгляд его потеплел. – О товарище, значит, печешься… Не волнуйся о нём. Я всё устрою.
И ведь устроил, дети мои, устроил все самым распрекрасным образом: и жильем обеспечил, и паспортом, и прочими необходимыми в нашей жизни бумагами.
– Значит, ты все-таки принёс волшебную лампу домой, а? – сказал Аль-Амин.
– Да. Как вы и просили.
– Припрячь её в надежном месте, и никому не показывай. Этому козлу она уже не ни к чему, а тебе ещё может пригодиться.
– Хорошо, – сказал я.
– Ну, иди, отдыхай. Намаялся, поди. А мы тут с гражданином Петуховым посидим еще маленько, покалякаем о том, о сём по-стариковски.
Я отправился спать, и проспал, дети мои, почти до полудня.
А когда я встал, в нашем доме царила такая праздничная атмосфера, словно наступил Новый Год, и дед Мороз принёс нам новогодние подарки. И когда я появился на летней кухне, бабушка стояла у окна и рассматривала волшебную лампу.
– Витя, – сказала она. – А это что за вещь?
– Лампа, – сказал я.
– Красивая…
Ещё бы! Штука старинная, в магазине не купишь…
– А откуда она взялась у нас, ты не знаешь?
– Это я принёс, – сказал я.
– А ты где взял?
– Да так… – уклончиво ответил я. – Нашёл…
Бабушка поджала губы и посмотрела на меня задумчивыми глазами.
– Дай-ка её сюда, бабуля, – мягко сказал я и взял лампу из её рук.
И с тех пор, дети мои, я храню эту лампу в надежном месте. Но только о том, что она у меня есть, вы не рассказывайте никому. Пусть это будет нашим с вами секретом. Договорились?
А закончилась вся эта невероятная история тем, что дядя Вася и тетя Маша поженились. И шафером на их свадьбе был не кто-иной, как сам Аль-Амин! И дядя Петя тоже, кстати, там присутствовал. Ну, и мы с Людкой, конечно.
И в доказательство того, что всё говоренное мною есть истинная правда, я, так уж и быть, расскажу вам, где вы можете увидеть джина из волшебной лампы. Но только это – тоже большой секрет! Обещаете, что никому не расскажете? Тогда раскройте ваши ушки пошире и слушайте своего дедушку. А уж он вам абы чего не скажет. Так вот, иной раз Аль-Амин выходит на свет божий из своего заточения и играет в нашем скверике в шахматы. Видели вы когда-нибудь там старичка с седой бородкой и в белом парусиновом пиджачке? Так это он самый и есть. Иногда и я сажусь сыграть с ним партию-другую. Да только больно он силен в этой игре, и выиграть у него не смог бы даже и гроссмейстер!
Что же касаемо Петухова, так он работает в школе № 27 учителем истории и географии. И его ученики подметили в нём одну слабину, и пользуются ею во всю. Когда они не выучит урока и опасаются, что их могут вызвать к доске – то начинают ему задавать всякие вопросы из древней истории – причём, заметьте себе, даже и на уроках географии. И Петр Иннокентьевич, отвечая на них, до того увлекается, что проговаривает аж до самой перемены. Что, как говорят математики, и требовалось доказать.
А дабы у вас уже не оставалось никаких сомнений в подлинности моих слов, я покажу вам как-нибудь и котомку, в которой я носил выращенной мною с Людкой горох, и из которого потом восстали русские воины. Эта котомка и по сей день висит у меня в сарае, так что вы можете увидеть её и даже пощупать своими собственными руками.
