За гранью быстротечных дней,
Стояла медная карета,
Без кучера, и без коней.
И травы мирно зеленели
С боков разбитой колеи.
И на оглоблях сладко пели
Лесные песни соловьи.
Мальцов беспечная ватага,
Испачкав ягодами рты,
Брела вдоль мелкого оврага,
И, сквозь душистые кусты,
Карету видит на дороге.
Лес огласил писклявый крик.
По мураве мелькнули ноги,
И шумный совершён блицкриг.
Мальчишка с алыми щеками,
С копной взъерошенных волос,
И васильковыми глазами,
Уж сунул свой в карету нос.
А следом ломятся другие
Крикливой, буйною ордой.
Резвы, как мячики тугие!
Но вот унылою чредой
Ползут назад. Один – плешивый,
Старик убогий и больной.
Второй – какой-то весь фальшивый,
Весь отливает желтизной.
Еще один – хромой, пунцовый,
Грядёт, как пучеглазый рак.
Потуплен взор его свинцовый.
Знать, выпить дядька не дурак!
А этот – с клюкою кривою
В дрожащей и худой руке,
Бредет с поникшей головою,
Нос, пряча в сморщенном платке.
Кряхтя, сошлись, в кружочек встали,
И толковали меж собой,
О том, что мы не те уж стали,
Что коммунальные – разбой,
Что всюду – жулики и воры,
И все на этом свете – ложь,
Как кислы нынче помидоры,
Как скверна нынче молодежь,
И ничего уже не мило:
(И снег не тот, трава не та!)
И все обман и суета.
И впереди всех ждет могила…
